на обратный путь 150 дукатами. Быть может, я из предосторожности возьму у Ротшильда аванс в счет жалованья с тем, чтобы, если это окажется возможным, не тратить его.

Да, о возвращении, вот каким путем я решил ехать. Но прежде — несколько слов о твоей карете. По зрелом размышлении, мы с братом решили, что перевозка ее по железной дороге до Штеттина, а оттуда на пароходе до Кронштадта — обойдется страшно дорого. За карету, как твоя, железная дорога, например, берет полтора прусских экю за немецкую милю, причем владельцу не разрешается помещаться в экипаже. Поэтому мы решили оную карету отправить по Рейну до Роттердама, где ее погрузят на торговое судно; таким образом, ее перевозка по воде обойдется самое большое в сотню флоринов, в то время как везти ее с собою обошлось бы втрое дороже. Что до меня, я решил ехать через Варшаву, где воспользуюсь каретой графа Орлова*, которую он предоставил в мое распоряжение, всячески настаивая, чтобы я воспользовался ею предпочтительно перед всеми другими способами передвижения. Такой маршрут имеет то великое преимущество, что позволит мне почти полпути ехать по железной дороге, ибо я сяду в поезд в 40 милях от Франкфурта и он довезет меня, не считая небольшого перерыва, вплоть до самой Варшавы. К тому же это избавит меня от неприятности плыть по морю во время равноденствия. Одобряешь ли ты мое решение? Не правда ли, оно разумно и обоснованно? Но пусть не пугает тебя мысль, что этим путем я приеду к тебе раньше, чем тебе хотелось бы, ибо на руках у меня еще остался Веймар, и Бог ведает, разделаюсь ли я с ним скорее, чем в десять дней. Ты в общем угадала намерения, о которых я намекал в одном из своих писем, но только я хотел бы устроить Анну не при великой княгине Марии Николаевне, а при ее будущей невестке, будущей супруге великого князя Константина Николаевича*. Чтобы при посредстве великой герцогини Веймарской обеспечить этому плану больший успех, я и должен буду остановиться в Веймаре и, вероятно, на более длительный срок, чем мне хотелось бы. Надеюсь, что по крайней мере в этом случае Клотильда постарается проявить по отношению к своей племяннице то расположение, которое, по ее словам, она к ней питает. Признаюсь тебе, что удачное завершение этого дела было бы мне в высшей степени приятно; с моего сердца спало бы тяжелое бремя, бремя, угнетающее и тревожащее меня… больше, чем я могу это выразить…

Когда увидишь князя Вяземского, передай ему, что я очень приятно провел время с Жуковским сначала в Эмсе, где мы прожили шесть дней, занимаясь чтением его «Одиссеи» и с утра до вечера болтая о всевозможных вещах. Его «Одиссея» будет действительно величественным и прекрасным творением, и ему я обязан тем, что вновь обрел давно уже уснувшую во мне способность полного и искреннего приобщения к чисто литературному наслаждению. Он тоже казался весьма удовлетворенным тем сочувствием, которое вызвал во мне его труд, — и он был прав, ибо сочувствие мое было искренно*. Мне очень нравится и его жена — благородное и нежное создание, словно сошедшее нарочно для него с какой-то славной картины старинной немецкой школы. Признаюсь, что этот тип в конце концов мог бы мне показаться несколько пресноватым, но иногда мне приятно его покойное и чистое очарование. Оно дает мне отдохновение от меня самого да и от многих других…

Вчера, 28 августа, мы с Жуковским обедали в hôtel de Russie. В этот день исполнилось 98 лет со дня рождения довольно известного франкфуртского гражданина — Гёте, но, право, сдается мне, что во всем Франкфурте только мы одни и были достаточно простодушны, чтобы вспомнить об этой славной годовщине. Сегодня Жуковский в Дармштадте, на свадьбе Г. Гагарина, который женится на самой черномазой девушке, какую только я когда-либо видывал*.

Все эти дни мы были совершенно поглощены страшной трагедией в семье герцога де Прален, разыгравшейся, как тебе вероятно уже известно из газет, в десяти шагах от дома, где ты жила с отцом. Быть может, ты даже знаешь дом, где случилось это ужасное происшествие. Оно волновало меня несколько дней, и лишь со вчерашнего дня, когда мы узнали о смерти злосчастного убийцы, нервы мои стали немного успокаиваться… Каково было пробуждение несчастной герцогини в роковую ночь 18-го числа под первым ударом кинжала ее страшного мужа!

Неужели ты не радуешься, что тебя ограждает от подобной возможности расстояние в 400 миль? Но не все женщины так хорошо ограждены, как ты, и я отлично понимаю, что, например, наша милейшая княгиня Вяземская, читая рассказ об этом трагическом происшествии, не могла не предаться грустным мыслям о возможностях, ожидающих ее в будущем.

А пока прости, моя милая кисанька. Следующее мое письмо будет из Веймара. Очень мило с твоей стороны, что ты напомнила мне привезти подарки госпоже Капелло. Ты ведь представляешь себе, что если у меня останутся свободные деньги — то подарки будут куплены для тебя одной. Если бы только какая-нибудь милосердная душа сказала мне, что может доставить тебе удовольствие… Ах, как ужасно быть столь нелепым, как я!

Мой брат, только что вернувшийся из Висбадена, шлет тебе самый сердечный привет. Он остался очень доволен твоим приемом. Прости! Обнимаю детей. Благослови и храни вас Господь! Весь твой Ф. Т.

Тютчевой Эрн. Ф., 4/16 сентября 1847*

144. Эрн. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 4/16 сентября 1847 г. Веймар

Weimar. Ce 4/16 septembre 1847

Ma chatte chérie, c’est aujourd’hui que j’ai reçu ta lettre de Hapsal en date du 3 de ce mois et je profite du passage d’un courrier du G-Duc Héritier par Weimar pour te répondre. Ta lettre m’a un peu désappointé, car j’espérais qu’elle m’apprendrait ton arrivée à Pétersb. J’aimerais assez à t’y savoir déjà. Quant à tes inquiétudes à mon sujet, tu sais fort bien qu’elles sont absurdes et qu’il ne peut rien m’arriver de sérieusement fâcheux. En thèse générale on ne peut être raisonnablement inquiet dans ce monde que de toi et encore seulement quand je ne suis pas là. Aussi, p ex, il y a dans ta dernière lettre un mot qui est très mal sonnant. Ainsi tu dis, en parlant de ta santé, qu’elle était meilleure et que tu avais moins mal à la poitrine. Moins mal, comme c’est gracieux et surtout à l’entrée de l’hiver. Je suppose qu’à ton arrivée à Pétersb qui, d’après mon calcul, a du avoir lieu de 9 ou 10 de ce mois, tu as été momentalement mise en possession de ma lettre adressée à l’hôtel Safonoff*. Tu sais, p-ê, que je me suis décidé à rentrer p Varsovie, et je pense que tu approuves cet itinéraire. Le temps du moins qu’il fait depuis deux jours et qui probablement se prolongera, est tel qu’il ne permet guères de choisir. Je m’en tiens donc à l’itinéraire indiqué! Je passerai p Leipsick, Dresde, Breslau — Varsovie. Grâce au chemin de fer ce voyage sera, j’espère, aussi économique qu’expéditif. Le sérieux ne commencera qu’après Varsovie, mais je te l’ai déjà dit, je crois, que j’ai à Varsovie une voiture du Comte Orloff qu’il a mise en ma disposition.

Je partirai d’ici après-demain, c’est-à-d le 18, et j’espère être à Varsovie avant le 21, tu devrais bien, à tout hasard, m’adresser là une lettre poste-restante. J’ai passé ici une douzaine de jours et je me flatte que ce séjour ne sera pas sans résultat. La Grande-Duchesse et toute sa famille m’ont comblé de gracieusetés, la Grande-Duchesse surtout qui est une bien excellente femme. En un mot, elle m’a promis de s’employer de la manière la plus active en faveur d’Anna auprès du Grand-Duc H<éritier> et de sa femme qu’elle attend à voir ici vers la fin de ce mois. Mais c’est surtout la manière dont cette bonne volonté s’exprime qui est vraiment gracieuse*.

Je dînais presque tous les jours chez elle ou j’y passais la soirée. Hier j’ai passé la soirée chez son fils, le G-Duc héréditaire où je trouvais son beau-père, le Roi des P-Bas qui se trouve ici depuis quelques jours*. En somme, si l’accueil des indifférents pouvait me tenir lieu de ta présence, il est certain que je n’éprouverais pas l’impatience que j’éprouve de te revoir. C’est bien stupide, je le sais, mais il paraît que c’est d’une stupidité définitive.

Adieu, ma chatte, j’écorche le papier au lieu d’écrire. Puisse cette lettre te trouver bien portante et déjà casée. J’embrasse les enfants 1 fois, et toi, mille. T. T.

Перевод

Веймар. 4/16 сентября 1847

Милая кисанька, сегодня я получил твое письмо из Гапсаля от 3 числа сего месяца и, пользуясь проездом через Веймар курьера великого князя наследника, отвечаю тебе. Твое письмо слегка меня обескуражило, потому что я надеялся, что ты сообщишь мне о своем приезде в Петербург. Я бы предпочел знать, что ты уже там. Что касается до твоего беспокойства обо мне, ты знаешь, что оно совершенно безосновательно и что ничего всерьез плохого со мной случиться не может. Вообще говоря, беспокоиться на этом свете стоит только о тебе, да и то только тогда, когда меня нет с тобой рядом. Так, к примеру, в твоем письме есть задевшая меня фраза. Говоря о своем здоровье, ты пишешь, что оно стало лучше и что ты чувствуешь меньше боли в груди. Меньше боли, как мило, особенно в преддверии зимы. Я полагаю, что по твоем возвращении в Петербург, которое, по моим расчетам, состоится 9-10-го числа этого месяца, тебя будет ожидать мое письмо, которое я адресую в дом Сафонова*. Ты, кажется, знаешь, что я решился возвращаться через Варшаву, и, думаю, ты одобришь мой маршрут. Погода, которая держится, по крайней мере, два последних дня и, вероятно, не изменится и впредь, не оставляет возможности для выбора. Так что я буду держаться выбранного маршрута! Я поеду через Лейпциг, Дрезден, Бреслау, Варшаву. Благодаря железной дороге поездка будет, надеюсь, столь же экономной, сколь скорой. Серьезные сложности начнутся после Варшавы, но я тебе уже писал, что в Варшаве граф Орлов предоставит в мое распоряжение свою карету.

Я выезжаю отсюда послезавтра, то есть 18-го, и надеюсь быть в Варшаве около 21-го; ты хорошо сделаешь, если на всякий случай