Петербург

Петерб<ург>. Четверг. 4 января 1868

Посылаю вам довольно куриозную вещь. Мне сообщили ее по секрету из Министерства ин<остранных> д<ел>, и по секрету я передаю ее вам, прося вас убедительно не оглашать ее ни прямо, ни косвенно, — предоставляя вам, впрочем, заключающимися в ней данными воспользоваться по усмотрению вашему. Эта записка сообщена нашим тайным агентом в Париже*, потому что, по причине крайней неудовлетворительности нашего официального представителя*, мы должны содержать еще дополнительную, более дельную дипломацию.

Обратите вниманье на то́, что сказано в конце письма о различии воззрения французского министерства касательно Греции и славянского дела*. В этом заключается вся суть современного положения. Это новая попытка, и, вероятно, последняя, того, что уже несколько раз повторялось в истории Европы, попытка общими силами союзного Запада подавить славянские племена, и вот почему всякое заявление со стороны России о своей солидарности с славянами уже считается Западной Европою чем-то вроде вызова и заключает в себе как бы зародыш враждебной нам коалиции. — И потому еще раз и с большою, против прежнего, уверенностию повторяю, что если будущею весною не произойдет столкновения на Рейне, вследствие ли итальянских дел или по какой другой причине, то нам предстоят большие тревоги и опасности по восточному вопросу… Мы навязали их себе нашим глупейшим бестолковым миротворничаньем прошлою весною, как я тогда еще предсказывал кн. Горчакову*.

Слишком, слишком поздно начинает приходить к самосознательности наша политика. Время упущено. — Mors Caroli — vita Conradini, mors Conradini — vita Caroli*, — вот чего мы вовремя не поняли по отношению к Западу.

Ваши две последние статьи о предостережениях* здесь произвели сильный эффект и, разумеется, сильно раздражили против вас предержащую власть, которая упрекает вас в недостатке всякой деликатности, почти что в неблагодарности.

Я имел вчера, по этому случаю, довольно оживленный разговор с Похвисневым, не приведший, понятно, ни к какому заключению.

Простите. Анну обнимаю.

Ф. Т.

Аксакову И. С., 30 января 1.868*

160. И. С. АКСАКОВУ 30 января 1868 г. Петербург

Петербург. 30 января <18>68

Ваши последние статьи — касательно интимидации[53] — очень метки и своевременны*. Податливость всякого рода интимидациям всегда соразмерна с бессознательностию. — Впрочем, что касается до турецких славян, т. е. до восточных христиан, то тут инстинкт довольно силен, чтобы устоять против каких бы то ни было внушений, — в этом вопросе политика наша не изменится. Другое дело — вопрос об австрийских славянах. Вот что следует выяснить и определить.

Следует, еще раз, создать по этому вопросу для русской политики легальную почву, т. е. заявить, во всеуслышание целой Европы, наше полнейшее сочувствие к австрийским славянам на основании их законной равноправности*, ничего не скрывая, ничего не умалчивая, и чем откровеннее будет наше заявление, тем менее возбудит оно подозрений и нареканий.

Вот как, по-моему, следовало бы поставить вопрос.

Австрия — по существу своему — есть и не может не быть федеративным государством. Славянскому элементу принадлежит числительное большинство. Желать, чтобы это большинство не лишено было равноправности, — не только не заключает в себе ничего враждебного существенному интересу Австрии, но самое ее существование немыслимо вне этого условия, следственно, настаивать на этом условии — не посредством дипломатического вмешательства, на которое мы не имеем никакого положительного права, а свободным словом русской печати — не представляет ничего такого, что бы могло быть истолковано в смысле заклятой вражды против настоящих, законных интересов Австрии. — Это нерв всей аргументации. — Мы нисколько не обязаны признавать Австрию исключительно немецкою или мадьярскою державою, — для нас она, по преимуществу, славянская, и желанием, чтобы славянскому большинству принадлежала подобающая ему в судьбах Австрии доля влияния, мы свидетельствуем о желании установить и упрочить с этою державою самые дружественные отношения…

Вот, мне кажется, как надо поставить вопрос, чтобы завоевать для нашей антиавстрийской агитации законную почву*.

Аксаковой А. Ф., 2 февраля 1868*

161. А. Ф. АКСАКОВОЙ 2 февраля 1868 г. Петербург

Pétersbourg. 2 févr

Maintenant, ma fille chérie, que le mariage d’Othon est un fait accompli*, rien, j’espère, ne t’empêchera de célébrer demain la fête de ta patronne avec tout le recueillement possible, et je m’y joins de tous les vœux que je forme pour toi et ton cher mari, et cela à tous les points de vue de votre contentement à venir. Après les épreuves de ces derniers temps, il me semble, humainement parlant, que vous auriez droit à un retour de chances heureuses — et en tête de celles-ci je mets, comme de raison, la réalisation de ce qui a été le vœu constant de ta vie entière…*

Ici on est pour le moment dans les fêtes, bals et concerts jusqu’au cou… grâce à la famine…* Cette méthode de faire féerie de la charité aux gens est l’équivalent du travail amusant, inventé pour instruire les enfants, et le résultat en est presque le même. — C’est incroyable à quel point la nature humaine est peu sérieuse.

Et au milieu de ce brouhaha de charité dansante et de cet étalage de souscriptions, on ne parviendra jamais à établir, ne fût-ce qu’à titre d’avertissement pour l’avenir, quelle est la part de la responsabilité qui revient à l’imprévoyance et à l’incurie de l’administration dans le désastre qui atteint le pays.

En attendant le pauvre Валуев est toujours souffrant et obligé de se tenir renfermé dans une chambre noire à cause de ses yeux malades… La crise, que l’on prévoyait au Ministère des Affaires Etrangères, est indéfiniment ajournée*. J’ai des raisons de croire que les prédilections personnelles sont en faveur d’Ignatieff — qui assurément est un homme capable et voyant plus clair que d’autres, mais les inconvénients d’un pareil remue-ménage, en présence d’une Europe méfiante et alarmiste, ne seraient pas suffisamment compensés par les avantages qui en résulteraient. Dans les conjonctures actuelles notre action la plus efficace est dans l’inaction, mais une inaction intelligente… Il faut durer pour laisser aux autres le temps de se dissoudre.

Notre meilleur agent en ce moment — quant à nos rapports internationaux — c’est assurément notre presse, et la plus grosse part des services qu’elle rend peut être sûrement attribuée à Aksakoff. Je ne comprends rien à ce que tu me dis du manque de sympathie dont il aurait à se plaindre dans son entourage immédiat. Car ici la sympathie est générale et très explicite… Dis à ton mari que je le prie de prendre en sérieuse considération une certaine indication que je lui ai transmise en dernier lieu. Il peut m’en croire sur parole, à moi qui suis dans la place, quand je lui signale l’endroit faible de la défense. — C’est à la presse à accréditer et à faire prévaloir ce point de vue, et personne n’est à même d’y contribuer autant que votre journal… ce pauvre journal qui a si peu de part à ta tendresse…

Dieu vs garde.

T. T.

Перевод

Петербург. 2 февраля

Теперь, милая моя дочь, когда свадьба Оттона позади*, ничто, надеюсь, не помешает тебе со всей возможной прочувствованностью отпраздновать завтра день твоей небесной покровительницы, и я присоединяюсь к этому празднованию, всем сердцем желая тебе и твоему любезному мужу всяческого благоденствия в будущем. Мне кажется, что после недавно перенесенных испытаний вы, по-человечески говоря, имеете право на новые улыбки судьбы, — и на первое место я, разумеется, ставлю исполнение главной мечты всей твоей жизни*.

Здесь сейчас в полном разгаре гулянья, балы и концерты… по случаю голода…* Эта манера делать из благотворительности феерию равноценна занимательным урокам, придуманным для обучения детей, и результат ее почти тот же. — Невероятно, до чего несерьезна человеческая натура.

И средь этой круговерти отплясывающей благотворительности и этого базара подписок никому не придет в голову разобраться, хотя бы для предостережения на будущее, в какой мере непредусмотрительность и нерадивость администрации повинны в постигшем страну бедствии.

Между тем бедный Валуев все еще хворает и вынужден сидеть в темной комнате из-за своих больных глаз… Кризис, ожидавшийся в Министерстве иностранных дел, отсрочен на неопределенное время*. Я имею основания думать, что личное предпочтение отдается Игнатьеву — человеку, несомненно, способному и трезвее других мыслящему, но осложнения, которыми чревата подобная перестановка сил на глазах у подозрительной и пугливой Европы, не искупятся преимуществами, из нее вытекающими. В нынешних обстоятельствах самым эффективным нашим действием является бездействие, но бездействие разумное… Необходимо продержаться до тех пор, пока иные сами собою не распадутся.

В настоящую минуту наш лучший помощник — в том, что касается международных отношений, — это, конечно же, наша печать, и львиная доля ее заслуг может быть безусловно приписана Аксакову. Решительно не понимаю, что́ ты говоришь о недостатке сочувствия в его непосредственном окружении, на которое он жалуется. Ибо здесь сочувствие общее и совершенно явное… Передай своему мужу, что я прошу его серьезно отнестись к некоему совету, давеча мною ему данному. Он может верить мне на слово, мне, находящемуся внутри крепости, когда я указываю ему на слабое место обороны. — Задача печати — поддержать и внедрить в умы эту точку зрения, и кто же способен лучше с ней справиться, чем ваша газета… бедная газета, к которой ты питаешь так мало нежности…

Господь с вами.

Ф. Т.

Аксакову И. С., 9 февраля 1868*

162. И. С. АКСАКОВУ 9 февраля 1868 г. Петербург

Петербург. 9 февраля

Эту статью получил я от Феофила Толстого с просьбою препроводить ее к вам, любезнейший Иван Сергеич, для помещения в «Москвиче», но буде помещение не состоится, то просят о возвращении рукописи*.

И здесь статья ваша об отчете прокурора Св<ятейшего> Синода произвела очень живое впечатление*. Мне говорили, что граф Толстой был несколько им затронут, но в конце концов в этой статье более высказано для него лестного, по кр<айней> мере in spe,[54] чем неприятного в настоящем, потому что настоящее это — не что иное, как безобразный хвост независимого от него прошлого.

И вчера полученная статья ваша от 7 февраля чрезвычайно хороша и своевременна. Положение точно таково, как вы его определили*. Здесь уже несколько дней, как получены депеши от Штакельберга*, высказывающие серьезные опасения касательно занятия турецк<их> провинций Австриею. — Но знаем ли мы, что́ в таком случае нам надлежит делать, — это, увы, подлежит большому сомнению, — и вот почему печать должна, самым решительным образом, высказывать то́, чего Россия имеет право ждать и требовать, а именно, чтобы на занятие Боснии и Герцеговины было с нашей стороны отвечено