проходит дня, чтобы я не подписывал около сотни разрешений*.
Прости, милая дочь моя, до другого раза.
Ф. Т.
Аксакову И. С., 18 ноября 1868*
187. И. С. АКСАКОВУ 18 ноября 1868 г. Петербург
Петербург. Понедельник. 18 н<оя>бря
Друг мой Иван Сергеич, если вам не суждено сказать с Вергилием: «Deus mihi haec otia fecit»[61]*, то вы можете утешить себя мыслию, что то́, что присудило вас на этот невольный досуг, сильнее всяких богов. — По свидетельству другого великого поэта, Шиллера, кажется: «gegen die Dummheit kämpfen die Götter vergebens…»[62]* Да, Dummheit — вот она, роковая сила, которая в данную минуту заведывает нашими судьбами, но не одно личное скудоумие, а воспитанное, т<ак> с<казать>, и завершающее собою целое вековое ложное направление. — Мы верим и надеемся, однако, мы все, ваши здешние друзья и почитатели, что и невольные досуги ваши останутся не бесплодны. — Знаете ли, какое здесь общее желание? Это чтобы вы собрали все те передовые статьи «Дня» и «Москвы», которые заключают в себе положительный пребывающий интерес, — а эдаких статей наберется очень много, — и издали бы их особою книгою, во главе же этой книги, в виде предисловия, вы могли бы поместить вашу отповедь на все те постыдно-бестолковые преследования, которые заставили вас прекратить вашу публицистическую деятельность. И достаточно будет одного спокойного изложения вашего учения об основных началах русского общества, чтобы выставить во всем его осязательном безобразии все это немыслимое тупоумие, подвизавшееся противу него во имя консерватизма…Тут есть возможность высказать много поучительного и тем возможнее, что так как в книге будет более десяти листов, то ее нельзя остановить иначе, как судебным преследованием. — За этим изданием последовало бы то, что вы сбирались поместить в «Москве» по поводу Римского собора и что так органически и последовательно вязалось с вашими статьями о свободе совести, потому что решительнее и сознательнее, нежели когда-либо, мы должны во всех наших препирательствах с римским католицизмом усвоить себе нашим лозунгом этот им отрицаемый принцип. — Любопытно очень будет прочесть уже вышедшую брошюру орлеанского епископа Dupanloup* о предстоящем соборе и другую, еще до своего появления обруганную ультрамонтанами, брошюру некоего мне лично знакомого епископа Maret*. Пока посылаю вам, буде у вас ее нет, книгу Ник<олая> Тургенева*, которую, по-моему, нельзя читать без сердечного умиления.
Простите. Обнимите Анну.
Вам душевно преданный
Ф. Тчв
Тютчевой Е. Ф., 23 ноября 1868*
188. Е. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 23 ноября 1868 г. Петербург
Samedi. Ce 23 novembre 1868
Vous voyez, ma fille chérie, à peine né, je mets la plume à la main, pour vous écrire en vue de votre fête de demain*, — on ne saurait, convenez-en, marquer plus d’empressement. — A ces vœux, que je fais pour toi à l’occasion de la fête de demain, vient se rattacher le souvenir de la fête, tant de fois célébrée de la pauvre, chère grand-maman, et de toutes les lettres, forcément enfantines, que moi, sur mes vieux jours, je continuais à lui écrire, et de tout ce passé qui a sombré derrière nous, comme va le faire le moment où je t’écris… En ce moment même entre ma femme, s’en allant de son pied léger à travers une débâcle épouvantable à l’église catholique, et me remet la lettre que voici pour toi, laquelle, je suppose, rend la mienne à peu près inutile.
Je me bornerai donc, ma fille, à vous charger d’une commission pour Jean qui m’a écrit en dernier lieu une lettre dont je le remercie. Il ne tardera pas à s’apercevoir qu’il avait pris trop à cœur les rudesses dont il se plaint, et qui n’étaient que l’effet de cette surexcitation de la pensée que produit la solitude de la vie à la campagne au mois de novembre*. Bientôt il s’en convaincra par la lettre que sa mère se propose d’écrire à sa fiancée. Qu’il sache trouver son bonheur, un bonheur sérieux et suivi dans le mariage projeté, et personne, assurément, ne s’avisera de lui demander rien de plus… Je joins à ces assurances très positives mes compliments les plus affectueux pour sa future…
Ici le bruit avait couru par rapport à Aksakoff que l’administration, non contente de sa déclaration spontanée, voulait faire prononcer par le Sénat la suppression définitive de la Москва, bien que des gens mieux avisés et plus prudents fussent d’avis qu’il valait mieux ne pas rouvrir le débat*. — Je ne sais pas où en est l’affaire en ce moment… Quant aux affaires en général, je les estime engagées dans une fâcheuse voie et qui ne tardera pas à aboutir. Si la diagnostique était la même pour les états comme pour les individus — on pourrait craindre à la vue de certains symptômes que la maladie qui nous travaille ne fût un commencement de ramollissement de cerveau.
Bonjour encore une fois, ma fille chérie. Mes tendresses à tout le monde et particulièrement à mon frère.
Que Dieu vous garde.
Суббота. 23 ноября 1868
Ты видишь, моя милая дочь, что я, едва успев родиться, хватаюсь за перо, чтобы написать тебе по случаю завтрашних твоих именин*, — согласись, что невозможно выказать большей расторопности. — Поздравляя тебя с днем ангела, я невольно вспоминаю о столько раз справлявшихся в этот день именинах бедной милой бабушки и о тех детских письмах, которые я и на старости лет вынужден был ей писать, а равно и обо всем том прошлом, что кануло в разверстую позади нас бездну, точно так же, как канет туда и нынешняя минута… Именно в это мгновение в комнату входит моя жена, которую ее легкие ноги несут по ужасной ростепели в католическую церковь, и вручает мне для тебя прилагаемое письмо, благодаря коему мое, я полагаю, становится почти ненужным.
Посему, дочь моя, я ограничусь тем, что дам тебе поручение к Ивану, который написал мне недавно, за что я его и благодарю. Он скоро поймет, что резкий тон, так его расстроивший и задевший, — лишь следствие чрезмерной раздражительности, вызванной одинокой жизнью в деревне в ноябре месяце*. Доказательством послужит ему письмо, которое его мать собирается написать его нареченной. Пусть он найдет в этом браке свое счастье, счастье серьезное и постоянное, и никто, конечно, не станет требовать от него большего… К этим самым искренним заверениям я присоединяю сердечнейшие приветствия его невесте…
Здесь по поводу Аксакова пронесся слух, будто администрация, не удовлетворенная его добровольным объяснением, хотела настаивать на том, чтобы Сенат принял постановление об окончательном закрытии «Москвы», хотя лица более разумные и осторожные полагали, что лучше было бы не возобновлять прений по этому вопросу*. — Не знаю, каково положение дела в настоящую минуту… Что же до дел в целом, то я считаю, что они идут ложным путем и скоро зайдут в тупик. И если бы государствам ставились диагнозы, как отдельным людям, то некоторые симптомы изнуряющей нас болезни могли бы навести на опасение, что это начало размягчения мозга.
Еще раз всего доброго, моя милая дочь. Мой сердечный привет всем, в особенности моему брату.
Да хранит вас Бог.
Бартеневу П. И., 3 декабря 1868*
189. П. И. БАРТЕНЕВУ 3 декабря 1868 г. Петербург
Петербург. 3 декабря 1868
Вследствие письма вашего, многоуважаемый Петр Иваныч, я немедленно отнесся к господину Ведрову, приглашая его не стесняться впредь выдачею вам, под расписку, запрещенных книг на иностранных языках, предназначаемых для Чертковской библиотеки*. Что же касается до заграничных изданий на русском языке, — то воспоследовавшим в последнее время распоряжением высшее начальство предоставило себе исключительное право разрешать по собственному усмотрению выдачу книг, относящихся к этой категории.
С живым интересом и полною признательностию за доставление — читал я последние нумера вашего «Архива». По-моему, ни одна из наших современных газет не способствует столько уразумению и правильной оценке настоящего, сколько ваше издание, по преимуществу посвященное прошедшему. Вам усердно преданный
Ф. Тютчев
Аксакову И. С., 2 января 1869*
190. И. С. АКСАКОВУ 2 января 1869 г. Петербург
Петербург. 2-ое января 1869
Избегая всякой торжественности, убедительно прошу вас, любезнейший Иван Сергеич, придать этим строкам самое серьезное значение. — Речь идет не о малом…
Вы, вероятно, уже известились, что Тимашев, после долгих колебаний, решился наконец внести дело «Москвы» в 1-ый департамент Сената*. Эта выходка поразила здесь всех или своею крайнею нелепостью, или своею крайнею наглостью. В самом деле, предложить Сенату объявить преступным направление такого издания, которое постоянно и энергичнее всякого другого защищало все основные начала русского общества, те начала, гласное отрицание которых равнялось бы государственной измене, — это нечто близкое к безумию. Но что бы то ни было, сознательно или бессознательно, в вашем лице — и вы вполне достойны этой чести — брошен самый наглый вызов всему русскому общественному чувству и убеждению тою шайкой людей, которая так безнаказанно тяготеет над Россиею и позорит государя, и вы, конечно, не усумнитесь поднять брошенной перчатки — насколько это от вас зависит. — Мы все, друзья ваши, все люди, разделяющие ваш образ мыслей, мы все — убеждены, что в этом деле, которое становится государственным вопросом первой важности, счастливый исход дела много и очень много зависит от вашего здесь присутствия, и потому просим вас — приехать сюда безотлагательно.
Я знаю достоверным образом, что члены первого департамента страшно озадачены тем положением, в которое они поставлены. — Они очень хорошо понимают, чего от них требуют*. Но давление сверху сильно, и очень сомнительно, чтобы под этим натиском все они усидели на своих курульских креслах*, — но и одного протеста достаточно, чтобы дело перенесено было в общее собрание, и вот на этот случай — присутствие ваше в Петербурге оказывается необходимым*. — Князь Оболенский вам тоже пишет и, конечно, обстоятельнее и убедительнее моего.
Есть для каждого ложного направления роковая необходимость довести себя до самоубийственного абсурда, не только словом, но и на деле — наша же обязанность этим воспользоваться.
Самарину Ю. Ф., 5 февраля 1869*
191. Ю. Ф. САМАРИНУ 5 февраля 1869 г. Петербург
Петербург. 5-го февраля
Permettez-moi, cher Юрий Федорович, de recommander à votre bienveillant accueil Mr Георгиевский, frère de celui qui est à Pétersbourg, lequel par son passage par Moscou comptait avoir l’honneur de se présenter chez vous…
Ce Mr Георгиевский a servi longtemps sous le G<énér>al Besak qui à son grand regret s’est vu obligé dans un moment donné de le sacrifier comme une victime expiatoire à des exigences impérieuses…
