убеждению, основной и чуть ли не единственной наукой сегодняшнего мира, из которой вытекало всё прочее, что существовало – математика, музыка, все органические и неорганические структуры, и даже само человеческое мышление организовано было кристаллически… Он догадался об этом еще в девятом классе средней школы, но только двадцать лет спустя, уже защитив диссертацию и получив, кроме диплома доктора наук, странную репутацию не то гения, не то большого оригинала, а, может, просто сумасшедшего, совершил настоящее открытие – обнаружил болезни кристаллических структур. Он описал их, классифицировал. Долгим целеустремленным взором смотрел на осциллограммы, спектрограммы и данные электронноскопии, писал формулы и манипулировал собственными ментальными структурами, приходя ко всё более глубокому убеждению, что зафиксировал феномен старения материи, и старение это происходит за счет локальных заболеваний отдельных кристаллических структур. И что с болезнью этой можно побороться, если найти такие сшиватели, которые бы фиксировали пораженные, тяготеющие к деструкции области…

Вот с такими идеями жил Кирилл, и Женя представлялась ему таким больным кристаллом, и не грубые переломы тазовых костей и бедра, не травма самого позвоночника представляли эти поломанные структуры, а именно личность Женина была повреждена. Он смотрел в ее остановившееся лицо – почти без мимики, слушал ее односложное “да-нет”, и старался проникнуть внутрь, и проникал, и ужасался полной разрухе, которую наблюдал внутри: вся тысяча ее открытых валентностей, которыми она была обращена наружу, опала, как иглы лиственницы, и ее бесперебойное электричество иссякло, и еще до того, как Женя сама это произнесла, он знал, что ее единственным желанием сейчас было умереть, и что она, умеющая добиваться всего задуманного, будет искать теперь способ, как умереть… Такая жизнь ей была не нужна. И дело было даже не в болях, которые ей глушили уколами и капельницами, и не в гипсовом коконе, сжимавшем ненавистное теперь тело, ни в катетерах и клизмах, ни в чем в отдельности… Это была не жизнь, а злая карикатура, волшебное зеркало, в котором всё хорошее, простое, естественное и нормальное, что прежде было, заменилось издевательским уродством. Еда, необходимая и приятная для жизни, препятствовала теперь желанной смерти, человеческое общение, до которого Женя всегда была и жадна и щедра, потеряло вкус, поскольку дать она никому ничего не могла, а брать не считала возможным – и она отворачивала лицо и закрывала глаза, когда в палату входили посетители… Не надо. Пожалуйста, не надо.

Улыбнулась Женя всего один раз – когда приехал из Африки Саша. Он повел себя не по-мужски. Увидел мать, встал на колени перед ее кроватью, уперся лбом в матрас и заплакал. Тогда и Женя заплакала в первый раз.

Прошел месяц, и пошел второй. Она всё лежала под капельницей, почти не ела, всё пила воду “Святой источник”, теряла вес и усыхала. И не говорила. А Кирилл, забросив всё на свете, сидел рядом, держал ее за руку и думал… Великой идеи в голову ему не приходило, но он нашел какого-то хирурга-травматолога, старого азербайджанца Ильясова, тоже с идеями, который Женю долго смотрел, а еще более внимательно исследовал многочисленные снимки, которые накопились за это время, и предложил спустя некоторое время, когда сложенные кости, скрепленные железными гвоздями, срастутся, сделать некоторую даже не операцию, а ревизию, потому что, по его соображениям, где-то стоит гематома, с которой стоит поработать…

Спустя три месяца надели корсет и выписали. Ходить не могла. Одна нога кое-как теплилась, вторую не чувствовала. Но обе выглядели ужасно – белесо-синюшные, в сухой шелушащейся коже, худые. В дом привезли инвалидное кресло. Женя в нем сидела. То, что сидела, а не лежала, – это и был прогресс.

И еще был балкон. Он был в Гришкиной комнате, и накрепко закрыт до весны. Не меньше трех месяцев должно было пройти, прежде чем Женю вывезут на коляске на балкон, и она к тому времени должна набраться сил, чтобы суметь поднять ненавистное тело, эту висячую падаль, и перекинуть через барьер.

Кирилл про всё знал, даже и про балкон. И Женя догадывалась, что он знает. Но оба об этом молчали. Кирилл с ней разговаривал, но она то ли не слышала, то ли делала вид, что не слышит. Впрочем, иногда говорила “да-нет”…

Два раза в неделю приезжала чеченка Виолетта, тихо, не гремя ни щетками, ни тряпками, убирала квартиру. Привозила обыкновенно в дом большие печеные в чудо-печи пироги. В комнату к Жене Кирилл ее не допускал – Женя никого видеть не хотела.

Два раза в неделю Кирилл уезжал читать лекции в университете, раз в неделю – в институт. Приходили аспиранты, сидели и курили у него в комнате. Всё прочее время он проводил возле жены. Утром мыл ее, завтракал с ней, обедал, вечером перекладывал с кресла на кровать и ложился рядом… В кабинете, как было последние годы, он больше на ночь не оставался…

Заходил Гриша, иногда приносил свои листы, покрытые мелкими точечками и запятыми – это были его картины, с которыми он проводил свою жизнь. Он был такой особенный мальчик – кроме точек китайской туши, прихотливо разбросанных по бумаге, его ничего не интересовало. Но Женю теперь это не трогало…

К телефону Женя не подходила. Как только домой вернулась, сразу сказала “нет” – ни с кем не хочет разговаривать, никого не хочет видеть. Все постепенно и перестали звонить, одна только Лиля Аптекман звонила каждый вечер, но Женю уже и не просила подозвать к телефону, а только просила передать каждый день что-то новое: что погода сегодня хорошая, или праздник какой-нибудь церковный, или что к ней пришли гости и принесли чудесный торт “Прага”, очень похож на настоящий… Кирилл привык к этим звонкам и всё ждал, когда же она повторится, но та всякий день проявляла изобретательность…

Однажды, уже в конце февраля, Лиля жалобным голосом сообщила, что у нее день рождения, и ей бы так хотелось, чтобы Женя ее поздравила. Женя взяла трубку и бесцветным голосом сказала:

– Поздравляю тебя с днем рождения…

И услышала в трубке бурное сопение, и горестный плач, а сквозь сопли и стоны – Лилин голос:

– Женечка! Почему ты меня бросила? Разговаривать не хочешь? Мне так плохо без тебя. Ну хоть поговори со мной немного…

Женя холодно удивилась: Лиля не спросила, как она себя чувствует, и это было даже интересно…

– Я позвоню тебе, Лиля. Не сегодня.

6

Женя не позвонила Лиле ни завтра, ни послезавтра. Лиля выждала два дня, и позвонила сама, и попросила Кирилла, чтобы он дал Жене трубку. Он спросил у жены, будет ли она разговаривать. Жена молча взяла трубку.

– Женечка, у меня столько всего произошло. Можно я тебе расскажу? Никому, кроме тебя, не могу этого рассказать. Знаешь, такой кошмар, ты даже представить себе не можешь…

И Лиля пустилась в горестный рассказ о своих дочках, которые такое натворили, такое… Оказалось, что одна из ее мартышек беременна, собирается рожать, а вторая тем временем завела отдельный роман с этим противным программистом, от которого Иришка беременна, и теперь дома ад кромешный, потому что девочки чуть ли не дерутся… А откровенно говоря, в самом деле дерутся… И что теперь будет, трудно себе представить, хотя, кажется, хуже уже и быть не может…

– Лиль, я могу тебе только посочувствовать… – вздохнула Женя. Подумала немного, и добавила: – Нет, если честно говорить, я даже посочувствовать тебе не могу. Нечем…

– Ты что? – завопила Лиля. – С ума сошла? Ты – самая умная, самая добрая, и говоришь мне такое? Ну хорошо, не надо мне сочувствовать, я сама всего заслужила! Но хоть посоветуй, что делать?

– Не знаю, Лилечка. Я теперь ничего не знаю. Меня вроде бы и нет. – Женя улыбнулась трубке, но трубка не умела передать этой улыбки, и на другом конце завыла, заплакала Лилечка:

– Если тебя нет, значит, тогда никого нет? Ты что же, выходит, мне всё врала, да? Ты врала, что я должна встать, и руку разработать, и заново всему учиться? Это ты мне понарошку говорила? А я старалась, может, только ради одной твоей похвалы! Ты есть! Ты есть! А если тебя нет, ты предательница и лгунья! Женечка, ну скажи мне что-нибудь…

Обе они плакали – одна от ярости и горя, вторая от бессилия…

В дверях стоял Кирилл и ругал себя, зачем дал трубку, ведь говорила же Женя, что не хочет ни с кем разговаривать. А теперь вот плачет. И вдруг его осенило: а может, хорошо, что плачет?

Женя отключила трубку. Положила на колени. И задала первый вопрос с того момента, как пришла в себя после операции:

– Скажи, Кир, а деньги у нас есть?

Кирилл этого вопроса никак не ожидал. Он сел на кровать рядом с ее креслом…

– Есть деньги, Жень. Полно. Твой заместитель привозит каждое первое число. Всё время хотел с тобой встретиться, поговорить. Но ты… В общем, история для меня загадочная: он говорит, что пока он издательство будет тянуть, без денег тебя не оставит. А там как получится… Да и мне еще кое-чего платят… – ухмыльнулся он, потому что его условная зарплата соответствовала условному уважению, которое государство испытывало к ученым, занимающимся фундаментальными науками…

– Ни фига себе, – покачала головой Женя. – Как интересно…

Это был первый разговор за пять месяцев. О деньгах…

– А может, он порядочный человек? – высказал остроумное предположение Кирилл.

– Может. Но вообще-то явление довольно редкое… Сережка молодой очень, он про это и знать не должен…

– Может, из хорошей семьи?

– Не факт, – отозвалась Женя.

И задумалась. Этот Лилькин звонок, и удивительное поведение Сережи мешали ей пребывать в холодном оцепенении подледной рыбы, которая держит в онемелом теле лишь одно желание – дожить до весны и бултыхнуться… крепко так бултыхнуться с седьмого этажа, чтобы всё это, вместе с памперсами – delete, delete, delete…

Кирилл же, уже стоя в дверях, праздновал это событие и размышлял о своем – о бедной кристаллической решетке, потерявшей стабильность, о краевых эффектах, о деградации и активации зон возбуждения, дающих рост кристаллу… Он был когда-то в нее сильно влюблен, потом долго любил, потом породнился, потом оравнодушнел, отдалился, привык, позже обнаружил, что сросся с ней в какую-то общую неразделимую структуру, вроде взаимопроникающих кристаллов и теперь, когда она захотела умереть, он восстал всем своим упрямством, и именно благодаря этому ослиному качеству честно научился всему, что презирал: раскрыл поваренную книгу, прочитал, как готовить борщ и гречневую кашу, как жарить котлеты и варить компот, а потом вынул инструкции и разобрался, как работает стиральная машина, куда загружать белье,