А две тысячи лет спустя, уже в Евангелиях, это слово переводится только как «искушение». Не зря я так интересовался греческим языком.
Каждое утро, просыпаясь, я должен был собирать себя по частям, и я тащил на себе этот нерешённый вопрос о себе самом и боялся, что это видно всем окружающим. С утра до вечера я жёстко контролировал каждое своё слово, каждый жест, каждую поведенческую реакцию — я хотел раствориться, исчезнуть, хотел, чтобы окружающие вообще не замечали меня.
Вечерами я оттягивал час, когда надо было ложиться спать и оставаться наедине с моими демонами — я сидел за компьютером, слушал музыку, читал. Ты помнишь, сколько книг я перечитал в отрочестве? Вся мировая литературы полна любви. Отрываясь от книг, я видел тебя с Гришей, связанных такой яркой страстью. Меня так тянуло к Грише — теперь я могу отдать себе отчёт в природе моих чувств, но тогда я не понимал.
В конце концов мне пришлось признать моё поражение. Я сдался. Хорошо это или плохо, но я таков, как я есть. Теперь мне необходимо объясниться с тобой, но я долго не находил в себе мужества. Ведь речь идёт не только о тебе, ещё и обо всех тех людях, которых я люблю и уважаю, но которые неодобрительно — мягко говоря — относятся к гомосексуалистам. Объявив себя геем, я превращаюсь в странного маргинала и как будто лишаюсь полноправного общения с миром. Большинство людей ненавидят геев, считая их в лучшем случае отщепенцами, в худшем — извращенцами.
От всего этого я чувствовал себя безмерно несчастным.
Мне повезло, когда я встретил Энрике. Он по рождению принадлежит другой культуре. Хотя семья его католическая, но индейские корни остаются, и от этого никуда не уйти. И там существовало иное видение сексуальности, отличное от общепринятого в нашем мире. Во многих индейских племенах не было никакого запрета на гомосексуальные отношения. Энрике гораздо более образован в этом отношении, чем я, и он показал мне научные статьи, которые описывают даже институциированный гомосексуализм. В некоторых племенах молодым мужчинам, находящимся в статусе воина, были вообще запрещены сексуальные контакты с женщинами, и в качестве сексуальных партнёров были разрешены только мальчики.
Ты пойми меня правильно — я не даю никаких оценок, это просто социальная ситауция, которая отражает какую-то сторону человеческого существа. Если хочешь, это свидетельство, что гомосексуальные отношения не всегда осуждались обществом.
Энрике освободил меня от ужасного груза вины перед всем миром, и дал чувство уверенности в том, что наши отношения — наше личное дело, наша любовь не касается никого, кроме нас, и не нуждается в одобрении или неодобрении общества. Но для того, чтобы я чувствовал себя счастливым, мне почему-то нужно, чтобы ты перестала делать вид, что не знаешь, что я гей, признала этот факт и с ним смирилась.
Это будет честно. И, в конце концов, это будет хорошо.
Я знаю, что, предъявляя тебе эту правду, я ставлю тебя перед чисто христианским конфликтом: в глазах твоей церкви я грешник, и тебе это больно. В утешение тебе могу сказать только одно: надеюсь, что Бог будет милостив к грешнику, чей грех есть «неправильная» любовь, более, чем к тем, чей грех — открытая ненависть.
Несмотря ни на что, я очень рад, что написал наконец это письмо, которое так долго не мог написать, но всё-таки уехал, чтобы дать тебе время прийти в себя и принять это признание. Я тебя очень люблю, мамочка, и люблю Гришу, и всех ваших друзей, с которыми всегда так весело и шумно.
Твой сын Алекс.
25. 1989 г., Иерусалим
Реставратор Йосеф — Эсфири Гантман
Уважаемая госпожа Гантман! Я уже начал работу над Вашей книгой. Большая часть текста была мне знакома — это один из вариантов Агады. Сюжет, о котором Вы меня спрашиваете, довольно редкий: там изображена обнажённая женщина, верхняя часть тела которой выглядывает из кустов. Руки, заплетающие ей косы, принадлежат Господу Богу. Этот мидраш скорее всего средневековый, но появляется впервые в сказаниях реба Симеона Бен Манассии. Я, конечно, этого не знал, но вчера у меня был в гостях мой приятель, сотрудник отдела рукописей Иерусалимского музея. Текст следующий:
«Из сказания реба Симеона Бен Манасии:
С материнской заботливостью Господь собственноручно заплетает в косы волосы Евы перед тем, как впервые показать её Адаму».
Если у Вас нет крайней нужды, приятель мой не советует продавать эту книгу.
Она не особенно ценная, поскольку не большая древность, но, как он говорит, исключительно удачная по составу. Если хотите, я могу передать её на экспертизу, и Вам дадут соответствующее заключение, но сама по себе экспертиза довольно дорогое дело. Я займусь Вашей книгой на будущей неделе и надеюсь, что к концу месяца все сделаю.
Искренне Ваш Йосеф Фельдман.
26. 1959 — 1983 гг., Бостон
Из записок Исаака Гантмана
Я никогда не думал, что страсть к собирательству чего бы то ни было может иметь ко мне отношение — она всегда мне казалась достаточно низменной. Любовь к предмету собирательства идёт от тщеславия коллекционера. В какой-то момент, посмотрев на полку последних моих приобретений, а также на кучу счётов, которые я отложил отдельно, я понял, что потихоньку стал коллекционером. Я покупаю книги, которые не собираюсь читать, а отчасти и не могу — персидская книга XVIII века куплена исключительно ради прелестных миниатюр.
Установив это, я потратил все воскресенье, чтобы провести ревизию, и составил нечто вроде каталога. Альбомы по искусству, которые я покупал с тех пор, как у меня появились какие-то деньги, в счёт не идут. Я учитываю только миниатюры — в моей коллекции восемьдесят шесть не столько редких, сколько очень красивых книг с миниатюрами. Я просмотрел их впервые последовательно, одну за другой, и понял, что я всегда, не отдавая в этом отчёта, покупал только книги с библейскими сюжетами. И тогда я догадался, что это моё пристрастие идёт от того впечатления, которое на меня произвела первая книга подобного рода, увиденная мною в Венской Национальной Библиотеке, когда я учился на медицинском факультете. Я любил заходить в отдел редких книг, и в то время драгоценные книги выдавали читателям прямо в зал. Мне в руки попала известнейшая Венская «Книга Бытия», книга VI века, и несколько миниатюр врезались в память на всю жизнь. Из них прекраснейшая — Елиезер, доверенный раб Авраама, встречает Ребекку у колодца. Ребекка изображена два раза: одно изображение, когда она идёт с кувшином, а второе — когда поит верблюдов Елиезера. Вдали нарисован очень условно город Нахор, и свою миссию — сватовство Исаака — слуга ещё не исполнил, но дело уже слаживается. Облик Ребекки, как и полагается в миниатюре, очень тонко прорисован, и напоминает жену мою Эстер. Я это только теперь понял. Длинная шея, тонкие руки, тонкая талия, маленькая грудь, без жировых отложений, с которыми всегда столько хлопот на операционном столе — всё то, что и до сих пор мне кажется в женщинах привлекательным.
Вот таким образом складываются мужские пристрастия — увиденная в юности красиво нарисованная картинка.
Я ещё раз со вниманием просмотрел купленные мною книги и уверился в том, что присутствующие в этих разнообразных сюжетах женщины, если они появляются, все глазастые и длинношеие, — только на них задерживалось моё внимание. Ни «воительницы», ни женщины типа «вамп» меня никогда не привлекали. Забавно, что это открытие я сделал на восьмом десятке лет.
Другая мысль, которая тоже запоздало пришла мне в голову: а как вообще в еврейских книгах присутствуют эти миниатюры с изображением людей. Известно же, что изображение человека было запрещено. А прославленные во всём мире персидские миниатюры? В исламе ведь тоже существует запрет на изображение человека. Напишу-ка я по этому поводу письмо драгоценному Нойгаузу. Наша переписка довольно дискретна, но она не прервалась, хотя последние три года мы только обменивались поздравлениями с праздниками.
27. 1972 г., Иерусалим
Профессор Нойгауз — профессору Гантману
Дорогой Исаак! Меня очень порадовало твоё письмо, в первую очередь по той причине, что ты не целиком погрузился в медицину, а ещё немного смотришь по сторонам, причём хорошую сторону выбрал для рассмотрения. Вопрос, который ты мне задал, до тебя задавали сотни раз, так что я лет двадцать назад написал по этому поводу небольшой конспект и тему эту из виду не упускаю. Посылаю тебе отрывок по интересующему тебя вопросу — о запрете на изображения. Надеюсь, что ты найдёшь здесь ответ на твой вопрос.
Совсем недавно я о тебе вспоминал в связи с предстоящей мне операцией на сердце. Но пока отложили. Привет супруге.
Твой Нойгауз.
ОТРЫВОК ИЗ КОНСПЕКТА.
Человек, решивший заняться историей еврейского изобразительного искусства, — в связи ли со своими профессиональными интересами или просто из любознательности — очень скоро обнаруживает, что вокруг этого предмета возникает огромное количество вопросов, которые в конце концов приводят к одному, самому главному: как еврейское изобразительное искусство вообще существует, коли издревле существует запрет на многие виды изображений, и что это за запрет?
Ещё каких-нибудь сто лет назад считалось бесспорным, что еврейского изобразительного искусства никогда не было и быть не могло — именно в связи с имеющимся в Торе ясным запретом на изображение реального: «Не делай себе изваяния и всякого изображения того, что в небе наверху, и того, что на земле внизу, и того, что в воде ниже земли.» (Исход, 20:4). То же самое, но более подробно, повторяется во Второзаконии (4:16 — 17): «Дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого-либо кумира в образе мужчины или женщины, (17) изображения какого-либо скота, который на земле, изображения какой-либо птицы крылатой, которая летает под небесами, изображения какого-либо гада, ползающего по земле, изображения какой-либо рыбы, которая в водах ниже земли».
На самом деле все это не так ясно, как кажется на первый взгляд. В обоих случаях сразу же за этими словами следуют другие: «Не поклоняйся им и не служи им» (Исход, 20:5) и во втором случае, «…дабы ты, взглянув на небо, и увидев солнце, луну и звезды и все воинство небесное, не прельстился и не поклонился им и не служил им, так как Господь, Б-г твой, уделил их всем народам под всем небом». (Второзаконие, 4:19).
Тут нужно сделать небольшое отступление. Мощная жизненная сила иудаизма, большой веры маленького народа, затерянного среди сотен других племён Ближнего Востока, иудаизма, породившего две величайшие мировые религии, зиждется на двух принципах, один принцип — ограничительный. Поведение иудея строго регламентировано, и современному человеку часто кажутся смешными и нелепыми мелочные и на первый взгляд необъяснимые запреты относительно поведения человека в обществе и
