невеста уже переехала в Женин дом, и Шурик оказался свидетелем радостного еврейского хоровода вокруг беременной невесты. Особенные коленца выкидывала Женина бабушка: она поминутно входила в комнату и предлагала Аллочке то сливы, то сливки, то кусок пирога. Алла отказывалась, и бабушка обиженно выходила, и тут же снова входила с очередным предложением.
– Меня тошнит все время, хочется только апельсинов, – тонким детским голосом жаловалась Алла, и Женя несся на кухню узнать, есть ли дома апельсин… Апельсина не было. Потом приходил с работы Женин отец и приносил два апельсина.
Женина мама направила свою энергию в медицинскую сторону, и Аллу водили то на анализы, то к каким-то светилам для проверки и поддержания ее новенькой беременности.
Задуман был свадебный пир на весь мир. Сняли столовую возле станции метро «Семеновская» и заблаговременно развернули закупку продуктов. Даже Шурик принял посильное участие: Валерия уступила ему из своего инвалидного пайка две баночки красной икры. Купил Шурик и свадебный подарок – большого плюшевого медведя с бантом на месте шеи.
– Ты сошел с ума! Ужасно пошлый подарок! – осадила Шурика Веруся, и пошлый подарок достался Мурзику. Шурик купил другой, уже не пошлый – роскошный том Рембрандта. С этим толстенным томом он и пришел на еврейскую свадьбу. Народу была тьма: по списку сто человек, но, кажется, каждый второй из списка привел еще родственника или знакомого. Стульев не хватало. Не хватало также посуды. Зато был оркестр и массовик-затейник под псевдонимом «тамада».
Еды же было приготовлено на полк солдат. Нанятая столовая поставила со своей стороны все лучшее из своего меню: винегрет, картофельную запеканку с грибами, яблоки «в шкляре» и почему-то поминальные блины. Еврейская кухня тоже была представлена своими лучшими изделиями – фаршированной рыбой, форшмаком и куропродуктами в виде паштетов, фаршированных шеек и прочесноченных куриных четвертей, не говоря о прочих струделях и маковниках. Салат оливье, осетрина и копченая свиная колбаса были советской составляющей брачного пира. Остаток денег, которые семья Розенцвейгов давно копила на покупку автомобиля «Москвич», был потрачен на водку. Вино было совсем дешево и даже в счет не шло…
Шурик не был избалован таким изобилием пищи. Хозяйство у них в доме, когда отсутствовала Ирина Владимировна, велось скромное. При виде всей это роскоши у Шурика открылся вдруг невиданный аппетит, и он ел безостановочно три часа, отрываясь только на то, чтобы выпить. Тамада молол несусветную чушь, но его никто не слышал, потому что перекричать стоголосый галдеж не мог даже этот тренированный на проведении больших праздников матерый профессионал разговорного жанра. Оркестр, как ни старался, тоже не мог победить свадебного гула. К концу третьего часа Шурик почувствовал, что несколько переел. Начались танцы, принимать участие в которых он уже не мог.
Однако пришлось. Милая Аллочка в длинном удачном платье, подчеркивающем ее все еще исключительно узкую талию и совершенно скрывающем проклюнувшийся животик и необъятный зад, подвела к Шурику маленькую девочку, свою двоюродную сестру Жанну, которая оказалась вполне взрослой карлицей, очень миловидной и при ближайшем рассмотрении не вполне даже и молодой.
– Жанночка очень любит танцевать, но стесняется, – простодушно представила Алла свою нестандартную родственницу. Шурик обреченно выполз из-за стола.
Вся Жанна кончалась чуть выше его брючного ремня. Она определенно была меньше, чем крупная первоклассница Мария. Танцевала же она очень лихо. Шурик едва за ней поспевал, а когда непротанцовывался, то подхватывал ее на руки, и она хохотала детским голосишком.
Свадьба шла на убыль. Уже собирали со столов привезенные из дому вазочки и миски. Жанна крутилась вокруг него, как заводная, Шурику же было необходимо немедленно выйти. Он решил тихонько улизнуть, не прощаясь с новобрачными – надо было в уборную. С животом был явный непорядок.
«Теперь – в гардероб», – скомандовал себе Шурик. Но на выходе из уборной его поджидала Жанна – в шубе и в кукольной шляпке.
– Вы на метро? – спросила она.
– Да, – правдиво ответил Шурик.
– И мне на метро. До «Белорусской».
Шурик преждевременно обрадовался: по пути.
На станции «Белорусская» оказалось, что Жанна едет в Немчиновку, на электричке.
– Родители живут в Москве, а я предпочитаю круглый год жить на даче. Они всегда беспокоятся, как я вечерами добираюсь. Но ведь вы меня проводите?
С тех пор как в доме появилась Мария, мама меньше беспокоилась о Шурике. Но он помнил, что не успел ей позвонить.
– До Немчиновки всего двадцать минут, – жалобно произнесла Жанна, почувствовав заминку.
Она щебетала всю дорогу нервно и тоненько. Говорила что-то о музыке, и Шурик понял, что она музыкант.
– На каком же инструменте вы играете? – проявил он наконец интерес к ее щебетанию.
– На всех! – засмеялась она, и в ее смехе звучали вызов и двусмысленность.
Вышли на платформу. Было холодно, земля была окаменелой от мороза, но снег еще не лег, хотя сверху падала колючая крошка. Дом был совсем близко от станции. Шурик остановился у калитки, намереваясь попрощаться и ехать обратно. Жанна засмеялась хитрым смехом:
– А следующая электричка в половине шестого… Вам придется переночевать у меня.
Шурик мрачно промолчал.
– Вы не пожалеете, – многозначительно пообещала малютка.
Сильно болел живот и определенно тянуло в уборную. Он опять промолчал. Жалел он только об одном – что не дома…
Жанна просунула руку в варежке под низко подвешенный крючок и пошла по дорожке к крыльцу, сунула ключ в скважину. Заскрежетал металл. Ключ крутился в замке, не зацепляя язычка, она подергала его, но обратно он не вылезал. Шурик взялся за ключ, но он вертелся с насмешливым дребезжанием. Шурик рванул его и вытащил погнувшийся штырек – бородка осталась внутри.
– Ну вот, – сказал он огорченно.
– Придется вынуть стекло на террасе. Это несложно, – посоветовала Жанна и повела его влево от крыльца.
– Простите, Жанна, а где у вас уборная? – сдался благовоспитанный Шурик.
Жанна показала рукой в сторону деревянной будки.
– Простите, я на минуту…
В будке была кромешная тьма, Шурик едва успел вскочить на деревянный стульчак. Свадебная кормежка рванулась наружу. Нащупал на гвозде стопку резаных газет. Немного отлегло, хотя в животе что-то глухо урчало и булькало.
«Господи, как же мне плохо, – подумал Шурик. – И как же теперь хорошо Женьке с Аллой…»
* * *
– Это стекло можно вынуть, надо вот тут гвоздики отогнуть.
Шурик молча взялся за работу. Гвоздики отогнулись, но стекло не вынималось. Шурик надавил покрепче. Стекло хрустнуло, и правая рука его пробила стекло. Острый осколок прорезал руку между большим и указательным пальцем. Сильно брызнула кровь…
– Ах! – воскликнула Жанна и достала из игрушечной сумочки маленький белый платок. Шурик стянул левой рукой мохеровый шарф и замотал руку. Жанна ловко вытащила разбитое стекло.
– Ничего-ничего, у меня там есть аптечка! – утешила она Шурика. – Вы только меня подсадите.
Она сняла шубу и пролезла в освободившееся от стекла окно.
– Я сейчас открою заднюю дверь, там замка нет, только крюк наброшен. Обойдите дом слева… – крикнула уже изнутри. – Только шубу мне просуньте.
Шурик сунул ей шубу и обошел дом. Она открыла ему заднюю дверь. Зажимая руку, вошел. Она зажгла свет, и Шурик увидел, что весь шарф уже пропитан кровью…
– Сейчас, сейчас все сделаем! – тараторила Жанна очень деловито. Она не выглядела растерянной… – Небольшой форс-мажор! Бывает! Начнем с руки, потом займемся печкой, а потом все будет очень хорошо…
Она исчезла, потом пришла с ворохом бинтов и с полотенцем. Разложила полотенце на клеенке обеденного стола. Велела Шурику сесть за стол и размотала шарф. Своими крошечными ручками она делала все очень быстро и ловко, и все не переставала бубнить. Крепко прибинтовала большой палец к ладони, проложив плотный ватный тампон. Толсто намотала бинт и подняла ему руку вверх.
– Вот так и держите, пока кровь не остановится. В моей комнате печь-голландка, такая быстрая, через час тепло будет. Я тут месяц не была, все выстудилось…
Она проговорилась, но Шурик и не заметил. Жила она на самом деле не на даче, а с родителями в городе, на дачу же привозила любовников. Постоянный ее кавалер, из цирковой труппы, где она и сама работала, был ревнив и обидчив. Он давно уже сделал ей предложение, но она за него не шла. Природа была несправедлива к лилипутам, не только обделяя их размером, но и выпуская на свет гораздо больше мужчин, чем женщин, и брачная конкуренция в их среде была очень острой. Жанна пользовалась большим успехом, к ней даже сватались из-за границы. Но она не теряла надежды выйти замуж за мужчину обычных размеров. Она многим нравилась, некоторые от нее просто с ума сходили. Но замуж почему-то не получалось.
Пока она погромыхивала в соседней комнате поленьями, Шурик сбегал еще раз на двор. Мечта у него была одна – поскорей добраться до дома.
Когда Жанна снова появилась, Шурик спросил у нее, нет ли в ее аптечке чего-нибудь от расстройства желудка. Она немедленно принесла ему какую-то таблетку. Он выпил и стал ждать результата. Жанна предложила ему прилечь в соседней комнате. Там был такой же холод, как на улице. Известный эффект поздней осени, когда при температуре минус три мерзнешь сильнее, чем зимой в тридцатиградусный мороз.
Шурик, не снимая куртки, прилег на низкую тахту. Жанна сверху набросила на него ватное одеяло, полное холода. Гудела печь, гудел живот, холод пробирал до самых больных потрохов. Смертельно хотелось спать.
«Сейчас бы в теплую ванну», – воображал Шурик, но пришлось снова бежать на двор…
В какой-то момент он задремал на несколько минут и проснулся, потому что под боком у него заворочалось что-то теплое. Она была без шубы и прижалась к его животу, как грелка. Это было приятно. Она расстегнула его куртку, влезла в ее распах и задышала горячим дыханием.
«Совсем как котенок», – подумал Шурик. И в нем шевельнулась жалость. Но как-то слабенько. А горячие кошачьи лапки уже теребили его слабенькую жалость. Он сунул руку вниз, и в ладони его оказалась крошечная женская ступня, голая и теплая. И жалость победила…
В пять утра он бежал, оставив спящую Жанну. В половине шестого уже стоял на платформе, ожидая первую электричку. Болел живот, болела рука. В первый раз в жизни он испытывал жалость к себе самому…
Не прошло и часа, как он лежал в горячей ванне, вытянув из воды правую руку в толстом ржавом бинте, и наслаждался теплом, сонным домом и свободой.
«Никуда сегодня из дому не вылезу», – решил он и заснул прямо в ванне.
Проснулся, когда вода остыла, долил горячей, и снова заснул. Во второй раз его разбудил стук в дверь:
