– Плевала я на договор! – взорвалась Деби. – Что во мне такого, Пьер, что на мне не хотят жениться? Даже твой маленький Санечка? Я уважающая себя самостоятельная женщина! Я плевала на мужиков! Но почему они не хотят на мне жениться? Может, мне и не надо! Но почему? В конце концов, мне даже интересно! Почему?
Пьер понял, что все предприятие зашаталось. Он поднял шубу с пола, бросил на диван. Снова налил по стаканам. Сел рядом с толстухой, вставил ей в руки стакан.
– Деби, я не отвечаю за всех мужиков. Ты и сама знаешь, что ты потрясающая баба. Но у всех свои резоны. Я могу сказать, что касается Сани. Саня в депрессии. Я говорил тебе – он страшно талантливый человек, особенный. Ты теряла близких людей? У него в один и тот же месяц умерла бабушка, которая его растила, и покончил самоубийством лучший друг. Он сам – на грани… Ему просто не до женитьбы. И не в тебе дело. Ему надо жизнь спасать.
– Да, но он мог бы на мне жениться, и я бы спасала его жизнь. Почему он не хочет – нормально? Не фиктивно! Нормально!
Дальше был уж действительно последний шанс.
– Деби! А тебе не приходило в голову… У Ильи всегда было много женщин, Миха покойный был влюблен в жену, никаких других баб у него не было. А вот рядом с Санечкой я никогда ни одной женщины не видел.
Глаза у Деби вспыхнули сострадательным огнем:
– Он гей, ты думаешь?
– Я не знаю. Я этого не говорил. Я сказал только, что я ни разу не видел его с девушкой.
Деби мгновенно приняла новое решение:
– Это меняет дело. Тогда это не так для меня обидно. Если он не гей, то тогда совсем другая картина: он просто боится женщин. А может быть, девственник?
– Не исключаю. Но это не имеет никакого отношения к нашему договору.
Деби смягчилась. Деби размышляла о будущем. У Деби появилась интересная задача.
– Да расскажи мне, в конце концов, как ты съездила? Как Юджин?
Деби вынула из сумки пачку фотографий.
– Вот! Вот фотографии, Юджин сделал. Смешные. Пьер, а город-то потрясающий! Потрясающий народ! Я всего четыре дня там пробыла, а впечатлений, как будто три месяца. Да, я сказала, что через четыре месяца назначено бракосочетание? Ужас, как долго! Там очередь! И потом еще подавать в посольство Санины бумаги. Для визы! Это долгое дело, они мне там объяснили.
Деби слегка развезло.
– Слушай, Пьер, я хочу изучать русский язык. Будешь давать мне уроки?
– Зачем тебе? И много бензина тебе придется жечь, чтобы на уроки ездить. Полтора часа в один конец. Я найду тебе в Сан-Франциско преподавателя.
– Мне хороший нужен! – канючила Деби, наступая боком на Пьера.
– Хорошего найду.
Пьер понимал, что его мужская честь будет спасена, если Деби как следует напьется, и она была на верном пути.
Налил еще.
– Я хочу Саню. Если я на самом деле выйду за него замуж, я не возьму с тебя денег.
– Но мы первоначально договаривались о фиктивном браке! – попытался Пьер защитить свободу Сани.
– При чем тут деньги? Есть у меня деньги! Я хочу маленького Саню как мужа! – выкрикнула Деби истерически и заплакала.
«Другого выхода нет», – понял Пьер и обнял ее за плечи. Она сразу же ослабла, обвисла.
Пьер не одобрял супружеских измен. Он довольно порезвился до брака и относился к семье с уважением. Но жена с дочкой третью неделю гостила в Милане у родителей, и он оправдывал свое грехопадение исключительно преданностью русскому другу и его интересам. Впрочем, вынужденность ситуации не отменяла ее приятности.
– Если ты выйдешь за Саню замуж по-настоящему, это ты мне будешь должна – за билеты и за гостиницу!
– Это уж фиг! Что ты потратил, то пропало! Я тебе за уроки буду платить. – Она сложила на уровне своей раскидистой груди два аккуратно сложенных кукиша. В России научилась.
– Ладно, если все дело сладится и мы Санечку вытащим, билеты и гостиница за мой счет!
Они продолжали еще вяло целоваться, заканчивая сеанс.
– А у меня будет дополнительный стимул его раскрутить! – самодовольно улыбалась Деби.
…Свадьба состоялась в мае, в соответствии с поданным заявлением, в дождливый день, что обещало молодоженам богатство, как нагло врет народная примета.
Деби О’Хара в пышном белом платье. В руках круглый свадебный букет из искусственных цветов, прилетевший из Америки. Белые туфли на шпильках. Саня в черной вельветовой курточке на молнии, в старых джинсах.
Юджин, в твидовом пиджаке и в галстуке, гораздо более подходит на роль жениха. Оля, Илья и Тамара здесь же, скромно наряженные во все самое лучшее.
Жених и невеста встают рядом, Юджин их фотографирует. С другого бока фотографирует Илья.
Входят в небольшой холл, брачный накопитель. Там уже сидят несколько пар: два африканца с блондинками, один араб с девушкой восточного типа, несколько неопределенных восточноевропейских пар: чехи или поляки. Очередь.
Сидят молча. Саня рассматривает лица брачующихся. Африканцы, скорей всего, из Института Патриса Лумумбы. Один, лиловатый красавец, вытаскивает из кармана карты и предлагает невесте сыграть. Она отказывается. Он начинает раскладывать пасьянс. Второй, некрасивый и маленький, держит невесту за руку: его умиляет белизна ее кожи. Водит пальцем по запястью. Араб постарше, непонятно кто, руки в золотых кольцах, невеста его тоже вся в золоте, и видно, что их тянет друг к другу нестерпимо. Он кладет ей руку то на талию, то на плечо. Она млеет. Чех или поляк читает газету. «Чешский язык», – замечает Саня.
Деби нервничает. Саня забавляет ее разговорами. Наконец их вызывают в длинную комнату. Красная ковровая дорожка ведет к столу, за которым сидит видная женщина, похожая на артистку Аллу Ларионову, с толстой красной перевязью через плечо – такая уменьшенная ковровая дорожка. Через другую дверь впускают свидетелей – Олю с Ильей и Тамарой, Юджина с фотоаппаратом. По дороге отбиваются от местного фотографа. От Мендельсона уже отбились.
Потом начинается бред. Женщина с лентой встает. Провозглашает:
– Гражданка Соединенных Штатов Америки Дебора О’Хара и гражданин Союза Советских Социалистических Республик Александр Стеклов подали заявление о заключении брака в соответствии с законами нашей страны…
Деби хочет свадьбу. Саня хочет исчезнуть. Деби хочет свадебное путешествие. Саня хочет исчезнуть с лица земли. Деби хочет брачную ночь. Саня хочет исчезнуть с лица земли навсегда.
Оля на скорую руку устраивает свадьбу у себя дома.
Деби за прошедшие полгода научилась кое-как говорить по-русски. Она говорит безостановочно. Саня молчит: по-русски и по-английски. К вечеру у него поднимается температура и начинается сильнейшая головная боль.
Илья отвозит его на улицу Чернышевского. Надежда Борисовна делает все, что делала в таких случаях Анна Александровна: кладет на голову Сани горячее полотенце, дает сладкий чай с лимоном и две таблетки цитрамона. Как всегда в таких случаях, температура под сорок. Надежда Борисовна и дальше делает все, что делала в таких случаях Анна Александровна, – обтирает плечи и грудь водкой, потом долго надраивает их шерстяной тряпочкой. Нет, все-таки Анна Александровна делала все это лучше.
Саня болеет обычные три дня. Деби три дня проводит в квартире Ольги: первый день рыдает, второй с утра до вечера оживленно треплется с Олей. На третий Илья провожает ее в Шереметьево. Саня с высокой температурой блаженствует на Нютиной тахте.
Фарс под названием «Женитьба» заканчивается. Остается немного: подать заявление в американское посольство и ждать, ждать, ждать.
Через восемь месяцев Александр Стеклов прилетел в Нью-Йорк. Петя Занд встречал его в аэропорту Кеннеди.
Деби к этому времени прекрасно говорила по-русски. С Саней она встретилась через полтора года, у адвоката, когда нашелся настоящий жених для Деби, между прочим, русский, и потребовался настоящий развод для заключения настоящего брака.
Пять тысяч долларов, которые она должна была получить за проведенную операцию, Дебора отказалась брать. Отказалась и от шубы. Но шуба в конце концов все же ей досталась: Пьер, продержав эту норку пару лет в профессиональной фирме-холодильнике в Пало Алто, подарил ее Деби на ее вторую свадьбу. К этому времени она переехала в Нью-Йорк, там иногда зимами бывает приличная для шубы температура.
В Нью-Йорке живет и Саня – преподает во всемирно известной музыкальной школе теоретические дисциплины. Ende gut!
Эпилог. Конец прекрасной эпохи
Встретились. Прижались – правая щека к правой, потом левая – к левой. Удобно – одного роста. Женское лицо горбоносое, узкое, мужское курносое, скуластое. Дождь вдруг побелел, превратился в снег. Ветер дул сразу и с запада, и с востока, завиваясь в бурун как раз над площадью, где была назначена эта встреча. От залива несло влажным холодом, с другой стороны, с реки, – как будто немного гнилью.
– Чувствуешь, Стеклов, Чистыми прудами пахнуло?
– Нисколько, Лиза. Совсем и не пахнет.
Провел рукой по ее волосам – очень холодные на ощупь.
– Пошли скорей. Замерзла?
– Не успела. Но холод собачий.
– Я переписал тебе Тридцать вторую, концерт Эшенбаха восемьдесят шестого года в Мадриде. Поймешь, что я имел в виду…
Вынул из кармана запечатанную в пленку кассету, сунул ей в руку.
– Спасибо, Санечка. Я с тобой, вообще говоря, не спорю. Но у Эшенбаха всегда немного скороговорка. А у Святослава Теофиловича вообще другая артикуляция. Гораздо внятнее…
Они расстались полтора года тому назад в Вене, куда Стеклов приезжал на ее концерт. Теперь, по дороге к дому, в который были приглашены, продолжили разговор с места, где он в Вене прервался.
Открыла Мария.
– Добрый вечер. Анна заболела. Я уложила ее внизу. Раздевайтесь, пожалуйста, здесь и проходите сразу наверх. Я скоро к вам поднимусь.
Как всегда, суховата и несколько отстраненна. Ну да, ребенок болен, есть причина для озабоченности.
Ключицы выпирают из выреза синего платья. Венецианские драгоценные стекляшки перекатываются по ключицам при каждом движении.
– Погода ужасная?
– Худшая из возможного. Ветер, холод и сырость, – отозвался Стеклов.
– Меня в этом году такая погода везде догоняет – мой гастрольный план, кажется, совпал с каким-то циклоном. В Милане, в Афинах, потом в Стокгольме и в Рио – я всюду застаю дождь со снегом. С середины ноября.
Хозяин услышал их голоса и вышел навстречу. Лестница наверх была довольно узкая, и он стоял у дверей, улыбаясь.
Поднялись. Саня бросил взгляд на стол – там лежала раскрытая римская антология. Совпали, как часто бывает. У Сани дома был раскрыт Овидий.
– Давайте, давайте сюда. Вот видите, Лизавета, еще разок довелось встретиться.
Поцеловались.
– Я уже двадцать лет слышу от вас эту фразу. Вы это говорите, чтобы я больше ценила наши встречи? Я и так ценю.
– Нет, это я так даю понять, что других двадцати лет у нас
