Божественный текст прочитать? Это недоказуемо…

Гриша огорчался, горячился, потел, но обратить Витасю в свою веру ему не удавалось. В конце концов расхождения зашли так далеко, что Витя заявил: лично ему за все годы работы концепция Творца и Божественного текста ни разу не понадобилась. Легко без этого обходился!

Гриша со свойственной ему горячностью возражал:

– Это же очевидно, что первичный текст дан Творцом и то, чем все мы заняты, – расшифровка этого первоначального текста!

– Нет, нет, я занят конкретным делом – пишу конкретные программы, и это довольно простые тексты, а биохимики проверяют, насколько они соответствуют реальным синтезам в клетке… Все это не имеет отношения к замыслу твоего Творца. Все, сплю, – закончил свое высказывание Витя и мгновенно заснул, уронив голову на отвал кресла.

Следующие два дня прошли в деловой суете. Витя довольно свободно говорил по-английски, но плохо понимал собеседников, и Гриша постоянно при нем находился: еще более, чем в школьные годы, они все еще напоминали героев Сервантеса – Гриша был розов и толст, Витя высок и довольно нелеп в парадном костюме, с коротковатыми брючинами и рукавами. Варвара Васильевна, покупавшая ему перед отъездом этот наряд, не смогла добыть нужного размера. Бритвенный тазик на голове заменяли бесформенные кудри, подстриженные твердой и малохудожественной рукой все той же Варвары Васильевны.

Однако, несмотря на технические промахи в экипировке сына, молитвы свои Варвара Васильевна до Господа Бога, видимо, донесла: после Витиного успешного доклада брильянтовая дверка и впрямь открылась.

Выглядела она, впрочем, как обычная деревянная входная дверь в Stony Brook University, N Y, на Лонг-Айленде, в прекрасную университетскую лабораторию, куда его пригласили на работу. Скорей всего, он не решился бы принять такое рискованное предложение, но Гриша, выступавший в роли переводчика в разговоре Вити со знаменитым американским ученым и высоко оценивший сделанный доклад, стонал, хлопал в ладони и вскидывал их к небу:

– Витася! Шанс! Какой шанс! Супер! Такая лаборатория! Да сюда в очередь сто человек за дверью стоят! По заслугам! Ты еще нобелевку получишь! А в Москве получишь только метлой под зад!

Гриша радовался этому предложению больше, чем Витя. На прощанье Гриша пошутил: “Сначала я тебе принес «Ветхий Завет» в виде Хаусдорфа, а потом «Новый Завет» в виде Шредингера. Но в этом месте ты просто не сможешь не понять, что все мы заняты одной общей задачей – расшифровкой того языка, без которого не существовало бы в мире ни одно живое существо… Текст, Витася, Божественный текст! Ничего более важного в мире нет!”

Виктор подумал и принял предложение – у него был свой резон: лаборатория была первоклассная, и он понимал, что здесь он будет работать более эффективно, чем в Москве. Мелькнуло, что, возможно, он долгое время не увидит ни мать, ни сына, но на этой мысли он не задержался. Для начала его поселили в кампусе, а через месяц он перебрался в съемную квартиру в десяти минутах ходьбы от кампуса. Снять квартиру помогла сотрудница из университетской администрации, высоченная пожилая девушка ирландского происхождения по имени Марта.

В Советском посольстве сначала обиделись, а потом чудесным образом все растопталось. Виктор Чеботарев даже не был объявлен невозвращенцем. Задним числом оформили как обмен научными кадрами.

Глава 26

Из сундучка. Переписка Якова и Марии

(май 1913 – январь 1914)

МОСКВА – ЮРЮЗАНЬ

МАРИЯ – ЯКОВУ

8 мая 1913

…Дай мне слово, Яша, что никогда-никогда мы не будем об этом вспоминать. Только на этом условии рассказываю кк все было. Ужасно! Среди ночи с пятого на шестое я проснулась не от боли, а от ощущения горячего потока внизу. И обнаружила, что лежу вся в крови. Испугалась. Встать не могу. Три часа ночи! Никого нет. Поняла, что умираю. Но встала и дошла не помню кк до Нюшиного чулана, разбудила ее. Днем можно телефонировать от госпожи Малыгиной, что этажом ниже. Но ночью! И я послала Нюшу бежать к Мише, который накануне приехал из Петербурга и остановился в Сытинском переулке. Он был через сорок минут, совсем пьяный, как потом сказал. Он только что пришел с какой-то пирушки. Дальше я ничего не помню. Пришла в себя уже в больнице. Сейчас я дома. Слаба. Но жива. Ребенка мы потеряли. И прошу тебя – похороним это воспоминание о том, что могло бы быть и не состоялось. Может, к лучшему.

ЮРЮЗАНЬ – МОСКВА

ЯКОВ – МАРИИ

14 мая 1913

ТЕЛЕГРАММА

ДЕТОЧКА МОЯ ДРАГОЦЕННАЯ МЕНЯ УЖАСАЕТ ТЕБЕ ПЛОХО А МЕНЯ НЕТ РЯДОМ ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО МУЖ ЯКОВ

14 мая 1913

Деточка моя драгоценная, я в отчаянии, кинулся к подполковнику Янчевскому, не подготовив нужных слов! Кто болен, чем болен, отчего срочность… Словом, не отпустили. Здесь есть один писаришка на замен, но он как раз уехал в отпуск отца хоронить. Не могу немедленно к тебе приехать. Не я, а Миша оказался возле тебя, и от этого мне еще больней. Он как будто украл у меня тот миг, когда я должен был быть возле тебя. Я исполняю твою волю и не расспрашиваю ни о чем. Только взмолился к Господу, в которого не совсем верю. И почувствовал одно только огромное отдаление, ничего больше. Вспоминаю обо всех чудесах, которые совершаются и в наше время – помнишь ли рассказы моей кузины об Иоанне Кронштадтском? Но всем богам готов молиться! Хоть и старцу Кронштадтскому! Только не умею.

Добрался до своего уголка, сел на стул и вдруг испытал неизмеримую благодарность не знаю кому, что ты жива и здорова и не случилось ничего непоправимого…

МОСКВА – ЮРЮЗАНЬ

МАРИЯ – ЯКОВУ

16 мая 1913

ТЕЛЕГРАММА

ВЫЗДОРОВЕЛА ТОЛЬКО ЛЕГКОЕ НЕДОМОГАНИЕ МАРИЯ

ЮРЮЗАНЬ – МОСКВА

ЯКОВ – МАРИИ

17 мая 1913

Здравствуй, родная. Вчера получил твою телеграмму, она разошлась с моей. Ты пишешь – выздоровела, только недомогание. Как же так – выздоровела? После такой тяжелой болезни нельзя быстро выздороветь. Тебе лучше, но все равно нужно очень беречься, усиленно заботиться о себе, питаться хорошо – все эти вещи, кот. ты так не любишь. И температуру измерять, если будет подниматься, это опасно. Вечером побежал к доктору-поляку, он давно здесь обосновался, всех лечит. Он сказал, что коли горячки нет и выделений нет, то скорей всего обошлось. Он сказал, что может быть после этого случая малокровие, надо проверить. И весь вечер продержал меня с рассказами о каком-то другом поляке из Петербурга, который открыл какое-то вещество или кристалл, который содержится в крови, и я потратил два с половиной часа. Тема научная, что мне всегда интересно, но в этот раз никак… мне не терпелось бежать в казарму, в мою конурку и скорей писать тебе, чтобы ты измеряла температуру непременно. А при малокровии надо употреблять кровавое мясо! Бифштексы! И лимоны. Утром побегу переслать тебе деньги… Очень боюсь за тебя, поэтому следи за своим самочувствием. Не для себя, так для меня. И твои занятия отложи пока, умоляю. Пиши же мне, детка, подробно и искренно.

МОСКВА – ЮРЮЗАНЬ

МАРИЯ – ЯКОВУ

24 мая 1913

…Есть такие вещи, которые хочется непременно выбросить из памяти и поскорее. Я просила тебя никогда больше об этом не говорить и не писать. Когда прошел страх, я поняла что я не хотела сейчас иметь этого ребенка, и он это почувствовал. Не будет у нас девочки Эльги… Я чувствую свою глубокую вину перед ней и потому не хочу никаких напоминаний. Мише я тоже объявила, чтобы никогда об этом не смел мне напоминать. Если хочешь меня рассердить, можешь продолжать свои разспросы и беспокойства.

ЮРЮЗАНЬ – МОСКВА

ЯКОВ – МАРИИ

31 мая 1913

…Самое ценное – уверенность в будущем. Последние дни голова совсем опустилась. Почему так – Аллах ведает. Может, подумаешь – сомнения в себе, в тебе, в жизни, вообще в высоких материях? Ничуть! Думал только о своих будущих заработках. Ах, как надо мне много зарабатывать, потому что жена, которую надо одевать, как положено знаменитой артистке, и кормить, как положено хрупкому существу, и радовать подарками…

МОСКВА – ЮРЮЗАНЬ

МАРИЯ – ЯКОВУ

31 мая 1913

Головная боль. Усталость. Дурное настроение. Сон души – ничего не хочется, ничего! Вдруг сделалось скучно. Может быть, твои не вполне высказанные мечты, что я оставлю сцену, сбудутся. Студия наша собирается на выступления с новой композицией, которая называется “Осенние листья”, я начинала репетиции, потом пропустила и теперь я уже не смогу выступать. Композиция очень интересная, танцовщицы во власти ветра, который несет их, сметает, разбрасывает, вновь собирает, и каждая фигура, лишенная собственной воли, силы, попадает в вихревое движение, сложные, но и случайные взаимоотношения фигур, порыв ветра выметает их со сцены одну за другой, поверженныя, безсильныя тела листьев, неприкаянныя души… После перерыва я пришла на классы и увидела эту композицию уже готовой, и без меня. И зимние заграничные гастроли, в которых я в прошлом году просто не могла участвовать, пройдут опять без меня. Лондон и Париж. Мне кажется, что я уже не найду в себе силы вернуться к занятиям после того, как труппа наша вернется из-за границы… Наверное, ты порадуешься, что я поменяю свою жизнь на более “благопристойную” и займусь столь милой твоей душе педагогикой, еще одной фребеличкой на белом свете больше, а еще лучше домашним хозяйством…

ЮРЮЗАНЬ – МОСКВА

ЯКОВ – МАРИИ

10 июня 1913

…Деточка славная, я люблю твое искусство, Маруня, я еще не видел тебя на сцене, но это, кажется, будет большим, большим счастьем… И это будет непременно. Твой упадок объясним твоим болезненным состоянием. Ваша студия вернется, ты будешь продолжать свои занятия. Я все могу, мне не будет трудно делать все по дому, я всему научился в армии.

15 июня 1913

Милая Марита! Более полслужбы прошло! Через две недели должен был отправляться в лагеря на четыре месяца. И вдруг – везенье! Оставили меня в канцелярии, потому что равного мне писаря найти не смогли! И не особенно искали, потому что предвидели, что я всех превосхожу по мастерству и усердию. Правда, я научился писать особым “писарским” почерком таким образом, чтобы лист выглядел красиво, а разборчивость никого не беспокоит. Могу и на конверте адрес выписать с вывертами и завитушками не хуже Акакия Акакиевича! Подумал – вот родственный мне герой с пером и с шинелью… Бедный друг мой!

…Заторопился, занятия мои меня держат как собачонку на шнурке, да и книги хороши! За четыре месяца можно много успеть! Жаль что отложилась сдача экзаменов. Память моя крепко держит однажды прочитанное, но все же я не проверял ее на длительность хранения!

МОСКВА – ЮРЮЗАНЬ

МАРИЯ – ЯКОВУ

6 июля 1913

…Сейчас у меня опять дурное настроение. Чуть было не поехала в ресторан. Да дала себе слово что