вышел из здания суда и сел на ступени. Идти сил не было. И куда?
С трудом добрался до Лонг-Айленда. Марта ужаснулась и позвонила Норе в Москву. Через две недели Нора прилетела в Нью-Йорк.
Глава 35
Письма Марии Якову из Судака
(июль – август 1925)
24 июля
Яшечка! Пишу на чемодане, сидя на полу. Ведь я же в Татарии – и оттого легко переношу неудобства. Сначала о горестях – их было немало. Геня мучил в дороге. Высовывал ноги из окна вагона, вывешивался, бегал на площадку, изучая технику, чуть было не остановил поезд, и т. д.
Я нанервничалась с ним и почти не спала: у него вдруг повысилась температура. Прибыли в Феодосию в 3 ч. дня в ливень. Намучились. Пришлось таскать вещи, далеко тащиться по лужам к катеру, очень спеша, тк кк катер уже был на отходе. Забыли в вагоне постель, бегали назад, нашли и т. д. Многим я обязана одной милой немецкой чете. Они буквально спасли меня. Взяли Генриха под свое покровительство, помогали перетаскивать вещи, проявили массу заботы. Очутились на катере. Ошеломила меня невиданная природа. Об этом почти невозможно писать. Только знаю: в те первые минуты преобразились частицы души. В таблице ее элементов заполнилась новая клетка. Собственными глазами коснулись величия мира. Точно рукой притронулись к нему.
Приехали в Судак в 11 ч. вечера. (На катере Геня спросил: есть у нас пища? Я дала ему ¼ курицы и хлеба – все быстро съел. Немножко качало: он побледнел страшно. Но мы его уложили головой пониже, и все обошлось.) Темная ночь. На пристани (один мостик, и больше ничего) идут разговоры о бандитском налете, случившемся накануне. Обобрали до нитки целый пансион. Стали мы со спутниками искать пристанища. Мотались во тьме по Судаку. Везде переполнено, никуда ни за что не пускают. Провели ночь на берегу моря. Уложили на тюфяк Геню (совсем скис и просился назад в Москву) и всю ночь прободрствовали подле него: боялась, чтоб он не раскрылся во сне. Значит, три ночи не спала и не раздевалась. На другой день бросились искать: КОМНАТ НЕТ. Судак переполнен. И многие едут обратно и дальше. Решаю, что мне невозможно одной с ребенком мотаться неизвестно куда. К вечеру нашла комнату за 35 руб. Поехали за вещами – приезжаю: “Извините: ошибка – комната уже сдана”. Чуть не расплакалась. Заведующего дачей нет (дачный пансион коллективный), вернулась на берег и умолила пустить на ночь в контору морагентства. Наутро объехали на линейке Судак и разыскали заведующего: объявила ему, что выезжаю на дачу, сяду в передней и буду сидеть, пока не даст комнату, иначе привлеку его, кк официальное лицо, за использование комнат в целях частного обогащения. Пригрозила депешей в наркомат к мужу. Словом, действовала в боевом порядке. Человек оказался тщедушный и наивный. Голос у меня громкий, дикция четкая, а главное – полная убежденность в своей правоте. Через шесть дней я буду в своей комнате (и в очень хорошей). Эту ночь спали на полу. Все время не раздеваюсь. Сегодня живущая здесь дама предложила мне жить несколько дней в ее комнате, до приезда ее мужа (он на днях приедет).
Дальше: денег уходит масса. Жизнь не дешевле московской. Цены вздуты наплывом, совершенно необычным для Судака. Пока денег не надо. Все-таки на месяц мне вполне хватит ассигнованных денег (с теми 50 руб., что я оставила.) На проезд обратный не хватит.
Теперь о радостях. Несмотря на все мытарства, я бодра и весела. Крым хорош, прекрасен, великолепен. Генрих ожил. Ест, загорел за эти 2–3 дня дочерна, а мы еще солнечных ванн не делали. Я неузнаваема (так, на ухо: я удивительно похорошела…) Несмотря на зонтик, я успела резко загореть: идет ко мне очень. Воздух моря и гор действует на меня с исключительной силой. Я счастлива.
Устаю очень, неудобно мне, много работаю, бегаю в Судак на базар. Но глаза мои переполнены красками и лучами, уши ритмами, и боюсь, что я стану здесь религиозной. Так действует природа… Идет татарка и несет, без рук, на голове корзину с персиками. А кругом симфония гор и неба. И я ем татарку глазами, проглатываю цепи гор и пью солнце. И люблю тебя. Единственный во всем этом прекрасном мире. Будь близко твое плечо, я бы прекрасно поплакала.
Татарин Густава (он не притворяется, его действительно так зовут) покормил меня с Геней чудным шашлыком. Густава любит Ленина: “большое ему спасибо”, носит его значок. “Ваший Ленин хароший человек”. Прощаемся долго, долгие пожелания, полные сердечности. Ласковый, приветный народ. Горячий, гордый. Если понравился – все отдаст. Чувствуют шутку. Ярко ненавидят. Мне с ними хорошо. Съели с Геней на обед много шашлыку, запили чаем с лимоном и уплатили за все 80 коп. Это мы вчера так обедали. Миндальные орехи – 20 коп. ф. Персики – 15 к. Геня лопает фрукты с жадностью. Коп. 60 в день уходит на фрукты. Больше не в силах писать. Обнимаю жарко.
Какое здесь жгучее чудное солнце.
Мар.
Адрес: Судак, до востребования. Лучше заказным – потому что глушь ужасная.
26 июля
…Еще до сих пор я без комнаты. Сплю вдвоем с Геней на раскладушке, у чужого человека, неудобно, тягостно. Потеряли уже вторую комнату, хотя у меня расписка на взятый задаток. И в первом и втором случае мужья отбили комнаты для своих индюшек с детенышами. Уже мне становится не по себе. Не жизнь. Уже неделя мытарств. Все бегаю и не отдыхаю. Сегодня Геня чуть не утонул: волна сбила его с ног, он упал, захлебнулся, покатился – я подоспела и вытащила. И, знаешь, я рада этому случаю. Сейчас он перепуган и мне будет легче. Секунды покою не было у моря. Только и делаю, что кричу и мечусь за ним. Трудный, трудный ребенок. Здесь, в Крыму, московского высовывания из окна у меня имеется в утысячеренном количестве. Море, колодцы, обрывы. Обед… операция не из легких. Мне все сострадают и уверяют меня, что я не отдохну. Да, нелегко с ним. Зато у него прекрасный вид. И когда я очень изнервничаюсь и устаю – я взглядываю на его округлившееся личико, свежесть и бодрость, поет по целым дням, и примиряюсь с тяготами.
Очень опасаюсь материальной стороны поездки. Беру один обед на двоих. Полный пансион мне не по средствам. Завтраки и ужины готовлю сама. Возни и работы через голову. Тк называемый женский отдых. Крым прекрасен, но использую я его через год, когда поеду одна. Сейчас же Крым весь для Генриха. Я даже не могу спокойно принять солнечную ванну: стоит закрыть глаза – он уже лезет в воду, а здесь глубоко и много ям!
Я уже не тк страдаю за тебя, что ты в Москве, наверно, ты там лучше отдохнешь. Если б я знала наши денежные дела – я бы приняла здесь курс морских ванн, но это должно стоить 15 руб. Мне бы они очень хороши и для ноги, и для основной болезни.
В день я проживаю 3–3,5 р., живя очень, очень скромно. Комнаты 35 руб. Это самое дешевое. Хорошая комната стоит 40–50. Через месяц будет дешевле. Если б Геня был полегче – я бы благословляла каждый час Крыма. Но он не дает ни минуты свободы. Надо закупать, готовить, кормить, следить, мыть, укладывать, а вечером нельзя одного оставлять. Благодаря чудному воздуху я довольно бодро работаю. Загорела. Хорошо, что взяли зонтик: нестерпимый блеск солнца. Здесь масса очарований – но я связана. Подождем. Здесь фрукты и овощи тк сочны, тк сладки – недаром восточные народы благословляли пищу и питье. Такие фрукты нельзя есть, их можно только вкушать. Каждый абрикос, каждый персик – это одна шестидесятая райского блаженства. А татарки у фонтана – это целое блаженство. Я не могу наглядеться на своих смуглых, сдержанно грациозных сестер. У меня уже несколько дружб. Мы понимаем друг друга глазами и улыбкой. Беру на руки ребенка – и мы улыбаемся друг другу. И все понятно. Мы женщины, мы любим, у нас дети. Ласкаю ее ребенка, она ласково глядит на моего. Кивая друг другу – расходимся. Хорошо.
У Мамеда чудная, тихая жена и двое ребят. Большая комната застлана прелестными коврами, подушками, стульев нет, сидят на полу раздумчиво, безмолвно. Что за жизнь?! И кажется, что вечность, время и эти люди слиты в один кусок и вместе текут. Заседание, доклад, Мясницкая, коньюнктура… К чему это?.. Целую тебя, родной.
Мар.
28 июля
Яшка… мой лучший. Мне сейчас очень хорошо. В первый раз в жизни летний отдых мне в радость. Я наслаждаюсь каждой минутой существования. Сегодня шла горою в Судак. Сильный ветер. Дышала тк полно, тк глубоко, сердце сильно билось, я купалась в ветре, в солнце. Каждый выход из дому – к морю ли, в горы ли – огромное, сочное переживание. Смотреть на Геню – наслажденье! Коричневый, с алыми губами, блестящими глазенками. Живем мы с ним здесь душа в душу. Даровитый, душевный ребенок. Для него стоит и хочется жить. Сегодня за обедом одна милая дама говорит, глядя на него: “а глазенки хитрые”. Генрих серьезно отвечает: “да, у меня есть хитрость”.
Он страшно здесь нравится всем. И действительно, хорош он у нас. Уже два дня хорошо ест. Мечтаю о минуте, когда покажу его тебе. Чудного бронзового мальчика. Я тоже хорошо выгляжу и хорошо себя чувствую. Нервы затихли. Какой здесь воздух, Яночка! Надышаться досыта не могу!
Грустно только, что ты без отпуска, что ты далеко от этой красы. Но я честный должник…
…Деньги получила. У меня есть все что нужно. Пиши часто. Пришли листов 10–15 белой бумаги. Ведь здесь ничего достать нельзя. И конвертов… Винограда еще нет. Зато какие груши, сливы! И миндаль…
Целую, Яшенька.
Мар
1 августа
Генрих в постели. Свеча горит. Хлопочут насекомые. Москиты, бабочки. Он говорит – москеты. Уже много дней живу в ужасной тревоге. Не было писем долго-долго. Послала срочную депешу. Ответа не последовало. Получила на другой день посылку и письмо вместе (одно письмо в посылке, одно по почте). Но почему же не было ответа на депешу? И опять замкнулись нервы в напряженный круг. Сегодня опять послала депешу (через три дня после первой). Завтра никуда не пойду – буду ждать ответа.
Первое опьянение новизной прошло. Гористая дорога в Судак, море, татары – все уже стало бытом… Я любуюсь им, наслаждаюсь его прелестью, но уже потрясений нет…
Я нравлюсь татарам. У меня такое ощущение, точно они вдыхают меня. Их глаза глядят с откровенным
