сумки, и варит обед, и все такое. А та сидит и французские романы читает. Видишь ли, она переводчица! Она переводит с греческого и латыни и, между нами, – это совершенно никому не нужно. Ну, скажи, кому это сегодня нужно – что-то с латыни? Я ей говорю: «Лиза! У твоей Анастасии Николаевны ни капли ни стыда ни совести, нельзя так ехать на человеке». А Лиза что? Она такого благородства человек! И все из-за того, что Анастасия поголовно все языки знает. Ну и что, я спрашиваю, из этого? Папин папа Эфраим знал древнееврейский и пел так, что его за триста верст приезжали слушать. Откуда, ты думаешь, у Лёвы такие способности? И что? И ничего! Пока Лиза варит ей обед, почему бы не выучить японский язык? Каждый бы выучил! И я бы выучила, если бы за меня работали! Теперь ты меня понимаешь, Сонечка?
СОНЕЧКА. Да.
ЭСФИРЬ. А что, разве твоя мама тебе ничего не рассказывала про нашего дедушку Эфраима?
СОНЕЧКА. Нет.
ЭСФИРЬ. Мне это странно. Она должна была его помнить. Дедушку Эфраима знал даже генерал-губернатор.
СОНЕЧКА. Нет, мама мне про него не рассказывала.
ЭСФИРЬ. Очень странно… Каждая собака в городе знала генерал-губернатора… я хочу сказать… нашего дедушку Эфраима.
Картина четвертая
У Елизаветы Яковлевны.
СОНЕЧКА. Эсфирь Львовна сказала, что я должна взять у вас тот кусочек подкладки, на котором незабудки.
ЕЛИЗАВЕТА. Да, она у меня спрашивала, но я не поняла, какие незабудки.
СОНЕЧКА. Ну, помните, вы показывали кусок вышивки, подкладку от пальто вашей мамы?
ЕЛИЗАВЕТА. Господи, да зачем ей?
СОНЕЧКА. Эсфирь Львовна хочет сделать мне такую вышивку на свадебном платье…
Елизавета достает из шкафа кусок подкладки.
ЕЛИЗАВЕТА. Возьми, пожалуйста. Мне казалось, что это давно уже вышло из моды.
СОНЕЧКА. Я тоже так думаю. Но Эсфирь Львовна говорит, что хорошая работа из моды не выходит.
ЕЛИЗАВЕТА. А сама-то что думаешь, Сонечка?
СОНЕЧКА. Ничего. Все, что мне сшила Эсфирь Львовна, очень красиво, это правда.
ЕЛИЗАВЕТ А. А что слышно от Лёвы?
СОНЕЧКА. Неделю назад звонил из Академгородка. Сказал, что у него все в порядке. Задерживается еще недели на две. Наверное, прямо к свадьбе прилетит.
ЕЛИЗАВЕТА. Ну и как ты без него поживаешь?
СОНЕЧКА. Ой, хорошо, тетя Лиза. Просто даже слишком. Как в санатории. Рядом с домом детский садик, там написано: требуется. Я хотела туда воспитательницей устроиться, хоть временно, а Эсфирь Львовна говорит – не надо. Она считает, когда Лёва приедет, тогда решим. Я бы пошла. А вы как считаете?
ЕЛИЗАВЕТА. И правда, не торопись. Распишетесь, там видно будет.
СОНЕЧКА. Эсфирь Львовна говорит, что надо своих детей воспитывать, а не чужих. А мне кажется, что я своих не смогу любить больше. У меня в группе были Варя Венкова и Миша Солодовников – такие детишки, просто чудо. Моя мама всегда говорила: «Ты, Сонька, семерых родишь». А я бы родила. Мне нравится, когда семья большая.
ЕЛИЗАВЕТА. Еще бы! Было время, у нас за стол садилось одиннадцать человек, только своя семья, и всегда кто-нибудь приходил к обеду. Бабушка Роза была хлебосольная. Все, все погибли в один день. И первенец Фирочкин. Ай, ладно, что об этом… Фира мне говорила, что учит тебя шить?
СОНЕЧКА. Да.
ЕЛИЗАВЕТА. Если бы ты научилась, это было бы очень хорошо. Конечно, как Фира, ты не научишься. Она ведь шьет даже для эстрады: все вышито, все блестит и сверкает.
СОНЕЧКА. Она мне показывала. Она даже Алле Пугачевой один раз шила, представляете? Моя мама тоже шила, но это никакого сравнения. Хотя моя мама все умела, даже пальто. Я после ее смерти все ее вещи в два чемодана сложила и убрала подальше. А то как наткнусь в шкафу на ее платье, ну просто не могу…
ЕЛИЗАВЕТА. Бедная девочка, бедная девочка…
СОНЕЧКА. Так странно… Когда мама умерла, я вдруг ясно вспомнила все, что было до нее.
ЕЛИЗАВЕТА. Как —до нее?
СОНЕЧКА. Мама взяла меня из Дома ребенка, мне еще пяти лет не было. Я очень плохо помнила все, что было раньше. Можно сказать, что я все забыла. А после маминой смерти все вспомнила ясно.
ЕЛИЗАВЕТА. Так Сима Винавер тебя удочерила?
СОНЕЧКА. Да. Она была у нас музработником. Приходила два раза в неделю. Это почти единственное, что я помню, – как мама сидит за пианино, а мы поем и прыгаем под музыку. И еще она всегда приносила такие маленькие печеньица. Мне мама потом рассказывала, я этого не помню, что я подстерегла ее в коридоре и шепотом сказала: «Ты моя мама. Забери меня домой». И она забрала.
ЕЛИЗАВЕТА. Боже мой! Скажи, Сонечка, а Фира об этом знает?
СОНЕЧКА. О чем?
ЕЛИЗАВЕТА. Ну, что Сима тебя удочерила.
СОНЕЧКА. Нет, кажется, я ей не сказала.
ЕЛИЗАВЕТА. А почему?
СОНЕЧКА. Да просто разговор об этом не заходил.
ЕЛИЗАВЕТА. Я думаю, что для Фиры это очень важно.
СОНЕЧКА. Да почему, тетя Лиза?
ЕЛИЗАВЕТА. Ты понимаешь, Сонечка, там, в Бобруйске, было до войны много еврейских семей. И все они погибли в один день, их расстреляли за городом, сразу всех. Вся наша родня погибла, и первенец Фиры, Илюшечка, с ними погиб. И Фира мечтала, чтобы Лёва женился на еврейской девушке из Бобруйска, чтобы наша порода не пропала на Земле…
СОНЕЧКА. А я еврейка, тетя Лиза. У меня в паспорте записано: Софья Алексеевна Винавер, еврейка. Я когда паспорт брала, я сказала, чтобы написали, как у мамы. Мне когда шестнадцать лет исполнилось, мне мама сама все про детдом рассказала. И что если я хочу, мы можем поднять все бумаги и я могу взять ту фамилию. Ну, женщины, которая от меня отказалась. Но я, конечно, решила – пусть будет все как у мамы. А как иначе-то?
ЕЛИЗАВЕТА. Боже мой!
СОНЕЧКА. А с отчеством, тетя Лиза, история такая. Вообще-то об этом не говорят. Та женщина от меня отказалась, а отца у меня не было. В таких случаях часто пишут свое отчество. Мама была Сима Григорьевна. В молодости она любила одного человека, его Алексей звали. Пожениться они не поженились, но мама всегда говорила, что, если бы они поженились, у них непременно бы родилась я. А он женился на маминой подруге. И был несчастлив. Он потом хотел к маме уйти, но мама не захотела, потому что у Алексея уже были дети. Таких, как мама, на свете больше нет людей. Мне иногда кажется, что это она вас всех ко мне прислала…
ЕЛИЗАВЕТА (вытирает глаза). Сонечка! Пожалуйста, обещай мне, что не расскажешь об этом Фире. Никому не говори.
СОНЕЧКА. И Лёве не говорить?
ЕЛИЗАВЕТА. Нет, Лёве-то можно, вот Фире – не говори.
СОНЕЧКА. Вы думаете, она сильно расстроится?
ЕЛИЗАВЕТА. Я думаю, ей лучше этого не знать.
СОНЕЧКА. Хорошо, что вы меня предупредили. Она такая добрая, просто невероятно. Даже похвалить при ней ничего нельзя. Что понравится, она тут же с себя снимает. Вот, колечко подарила… Красивое… Тетя Лиза, а как вы думаете, это очень плохо, что Лёва ученый, кандидат наук, а я десятилетку еле-еле окончила? Он такой умный, а я ничего не знаю.
ЕЛ ИЗАВ ETA. А, Сонечка, это ничего не значит. Во– первых, женщина всегда умнее мужчины, уж это ты поверь. Во-вторых, ты же еще молодая, ты еще сможешь учиться и образование получить, какое захочешь.
СОНЕЧКА. Я хотела бы на вечерний, на педагогический…
ЕЛИЗАВЕТА. Решите с Лёвой, как лучше. Зачем тебе на вечерний? Лучше на дневном поучись.
СОНЕЧКА. Нет, тетя Лиза. Мне на дневной не поступить. В этом году я не успею подготовиться. В будущем бы…
ЕЛИЗАВЕТА. Там видно будет. Скажи, а Фира уже пошила тебе платье, которое собирается вышивать?
СОНЕЧКА. Нет, только материал купила. Крепдешин. Белый и такой сиреневый. Оно будет из двух цветов и с незабудками.
ЕЛИЗАВЕТА. Ой, так ты не забудь эти незабудки, вот же они!
Картина пятая
Эсфирь Львовна в своей квартире, у телефона.
ЭСФИРЬ (громким шепотом). Приехал вчера, поздно вечером. Сонечка, конечно, очень нервничала, даже плакала, между нами говоря. Накануне она мне сказала: «Эсфирь Львовна, он не приедет!» Конечно, она обиделась: он уехал на следующий день после того, как подали заявление, и приехал через два месяца, и ни разу не написал, только несколько раз звонил по телефону.
Слушай дальше, Лиза! Он преподнес ей букет, просто царский, необыкновенный букет. Гвоздики, пятьдесят штук, шикарные, я сама купила на Центральном рынке. Соня его встречает, я пошила ей твидовый костюм, на плечиках. Только что я такой Люсе Гурченко сшила, со скошенными плечиками. Туфли «Саламандра» я купила у одной нашей артистки, серые. В общем, можешь мне поверить, Лиза, как она выглядела… Все, все заказано. В половине седьмого, в «Будапеште»… Нечего тебе ехать в ЗАГС. Будь прямо там. Я скажу тебе честно, я заказала на пятьдесят человек. Двадцать родственников… Как я набрала двадцать родственников? Откуда? Ты, я, Лёва, Сонечка, Анастасия Николаевна.
…Мне всё равно. Это ты хочешь.
…Конечно, ее, как министра, надо приглашать за две недели.
…Потом Виктор Исаевич с женой, Юлий Маркович с женой и детьми. Как это – с какими детьми? У него от первого брака сын, и он женатый уже, и у нее от первого брака сын, и тоже женатый. Так вот они и придут с ними.
…Ну и что, пусть я их не знаю. Они меня прекрасно знают. Ты думаешь, им про меня не рассказывали?
…Еще с работы, из театра, две мои приятельницы с мужьями и Марья Семеновна…
…Как это не родственники? Марья Семеновна все равно что родственник! Как, ты не помнишь Марью Семеновну, нашу соседку по Делегатской? Угловая комната, ну, конечно, тетя Маша и ее дочка Римка. И Ушаковы! Правильно, в первой комнате жили, он жуткий пьяница, его вся Божедомка знала… а она очень порядочная женщина, так с ним мучилась.
…Слушай, ты удивишься, но Тамарку я тоже пригласила. Ну, Тамарку-Хамку она жила сначала в подвале, а потом, уже в сорок седьмом, она переехала к нам, возле кухни.
… Пусть придет, Лиза. Ее же не каждый день в ресторан приглашают, пусть хорошо покушает и получит удовольствие.
…Лиза, что ты говоришь? А кого? Кого мне еще приглашать? Не много, ничего не много! И их друзья – Левины и Сонечкины. Две подружки приедут из Бобруйска. Кстати, можно они у тебя переночуют? Ой, нет, они пусть ночуют у Виктора Исаевича, а я пойду ночевать к тебе. Ты же понимаешь, пусть молодые останутся вдвоем. Спасибо, Лиза! Да, дорого. А на что мне эти рубли, Лиза? Она ведь такая неизбалованная. Сима таки ее хорошо воспитала. И как жаль, что она не дожила до сегодняшнего дня!
…Да, я еще забыла тебе сказать – я решила, что это белое платье с незабудками для
