увязался Семен… (Раскупоривает бутылку, открывает дверцу буфета, она падает. Он ищет рюмку в буфете, достает, ставит дверцу на место.) И он рассказал очень интересные вещи. Оказывается, в нашем поселке за эту зиму проданы двадцать четыре дачи. И цены на наши участки падают, потому что мы стоим на какой-то красной черте. Какая-то реконструкция, перестройка и ускорение… Кстати, куда делось ускорение? Перестройка осталась, а ускорение куда-то делось… (Наливает рюмочку, выпивает.) Тогда же еще и трезвость хотели ввести… а с этим в России шутить нельзя! Впрочем, это еще при позапрошлом царе было…
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Вавочка! Что он говорит? При каком царе? С царской властью было покончено в семнадцатом году… У него что-то с головой… ВАРВАРА. Дюдя! Какой ты все-таки циничный человек…
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ (смеется). Вавочка, ласточка моя! Я не циничный человек. У меня нежная душа. Просто я… ты же знаешь, русский человек любит прикидываться дурачком… А? Так что там с завтраком? Хоть закусить-то дайте… (Садится за пианино, играет. Из Бетховена. Нечто патетическое.) Изумительная! Нечеловеческая музыка! Не правда ли – русскому человеку в высшей степени свойствен возвышенный образ мыслей! И трезвость!
На музыку из всех дверей сходится семья: Наталья Ивановна, Лиза, Елена с Константином. Константин отодвигает от стола один из стульев.
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Осторожно! Не трогайте! Этот стул не трогайте! Вчера от него отломилась ножка. Я ее под буфет спрятала!
Константин молча переворачивает стул вверх ножками и обиженно садится к компьютеру. Остальные рассаживаются вокруг стола. Неожиданно загорается висящая над столом лампа. Константин надевает наушники. Потом снимает – раздается мощный бит.
ВАРВАРА. Я, пожалуй, есть не буду…
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Посиди с нами, Вавочка. У меня прекрасная новость. Сегодня я закончила перевод четвертого тома!
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. За это следует выпить!
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Дюдя!
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Нет, Наток, нет! Я чисто теоретически…
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. …четвертого тома собрания сочинений Евдокии Калугиной, нашей знаменитой соотечественницы…
ЛИЗА. «Любовь в аду», «Содом в раю», «Прах девственницы», «Трах нравственности»…
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Лиза, не будь злой…
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Так выпьем за нашу знаменитую соотечественницу, за нашу родственницу, за твою невестку Евдокию Калугину! (Наливает.)
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Ну к чему эта ирония? Евдокия Калугина, то есть наша Аллочка, – прекрасный человек. И замечательная писательница! В любом книжном магазине, во всех ларьках, на железнодорожных станциях, в аэропортах – всюду стоят тысячи ее книг! Ее любят миллионы… Она народный – да, именно народный писатель! И прекрасная жена Ростиславу! И прекрасная мать своих детей!
ЛИЗА. Пронесли… Белинского и Гоголя уже пронесли с базара… А теперь несут Евдокию Калугину… Большими миллионами тиражей. Со всех базаров нашей необъятной родины и ближнего зарубежья…
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. К чему эта ирония, Лиза? Да, Евдокию Калугину теперь прочтут и в Америке, и я не стыжусь, что трачу на этот перевод силы…
ЕЛЕНА. Мама, а она заказала тебе перевод этих двенадцати томов, уже имея договор с каким-нибудь издательством, или за свой счет на английском языке издавать будет?
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Леля, на книгах Калугиной ни одно издательство не прогадает… Их разбирают как горячие пирожки…
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Надо, чтобы кто-нибудь сходил в магазин и купил творогу. Леля, может, попросишь Константина?
КОНСТАНТИН (от компьютера). У меня программа загружается…
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Я уверена, что книги Калугиной на Западе тоже будут иметь успех. Люди всюду одинаковы… А она такая человечная, добрая, и книги ее… ну, как бы это выразиться… не вредны. И даже полезны!
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. О боже, каша подгорела!
Вскакивает, снимает кастрюлю с плиты.
ЕЛЕНА. Почему каша? Мы завтракаем или обедаем?
ЛИЗА. А который час?
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Пятый…
ВАРВАРА. Мама, ну что ты говоришь! Какая польза? Обычная макулатура! Великая русская литература воспитывала в поколениях бодрость, веру в лучшее будущее, воспитывала идеалы добра и общественного самосознания…
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. В шестом часу, конечно, уже можно поесть супу…
ВАРВАРА. А тебе, дядя, лучше бы помолчать…
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Я с половины пятого на ногах! Я не варила суп, я ставила куличи!
ВАРВАРА. …а книги Евдокии Калугиной – пошлость. Обыкновенная пошлость! Я не буду есть.
Простите меня… (Уходит.) АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ (тихо). Охфвлия, иди в монастырь.
ЛИЗА. А сыр есть?
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. В холодильнике колбаса.
Сыр съели.
Лиза достает из холодильника остаток колбасы.
ЛИЗА. И колбасу практически съели.
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА (вслед Варваре). Вавочка! Но ты не права…
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Совершенно нервы расстроены… Вава переутомлена… И потом, она же совершенно ничего не ест. Весь пост она совершенно ничего не ест! Ужас какой-то!
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Я же говорю – русскому человеку в высшей степени свойствен возвышенный образ мыслей.
КОНСТАНТИН. Сосредоточь внимание между бровями, и пусть ум будет прежде мысли.
ЛИЗА. Кто это всю колбасу съел?
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Да, да. И Николай Яковлевич тоже говорил, что русский человек стихийный материалист!
ЛИЗА. Маканя, не говори так, Вава очень расстроится, если услышит.
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. У Вавы с отцом были близкие отношения, они были очень дружны…
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Он был настоящий коммунист и свято в это верил…
ЛИЗА. Вава у нас тоже свято верит.
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Каша-то пригорела.
Мария Яковлевна раскладывает кашу по тарелкам, пробует.
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Нет, ничего… Не пригорела…
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Наток, а сколько Варваре лет?
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Тридцать два.
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Н-да… То-то и оно…
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Ну и что? Я родила Лизу, когда мне было за сорок!
ЛИЗА. У вас было плохо с противозачаточными средствами…
МАРИЯ Яковлевна (с аппетитом ест кашу). Что она говорит? Лиза, что ты говоришь?
ЛИЗА (ест бутерброд с колбасой). Маканя, я имею в виду, что происходит вырождение. Обратите внимание: Андрей Иваныч, дядя, старший в семье, профессор математики, знаток музыки, любитель испанской литературы, ценитель балета, в сущности, даже красавец… дальше мамочка – высокая, красивая, талантливая, владеет пятью иностранными языками как не фига делать, очень добрая и чудесная мамочка родила первого сына Ростислава, высокого, красивого и исключительно делового, потом Варвару, у нее тоже хорошая фигура, вполне приятная внешность и к тому же она у нас самая духовная, но уже что-то не то… Дефицит жизненных сил. Живет и надрывается… Третья Елена – красавица, но средних способностей и полностью лишена духовного начала… Заботится исключительно о теле. Зато здоровье хорошее. Правда, Леля? Я же правду говорю?
ЕЛЕНА. Мели, мели…
ЛИЗА. И наконец, я! Дитя престарелых родителей. Рост один метр пятьдесят два сантиметра. Толстая. Внешность – от-вра-ти-тельная! Зрение – минус шесть с половиной! Диабет и порок сердца…
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Лизочка! Но ведь компенсированный! Порок компенсированный!
ЛИЗА. Подожди, Маканя, дай мне закончить выступление. И все, что мне досталось от богатства предков, – немного серого вещества! Надо сказать спасибо родителям, что они не родили еще и пятого… Он уж точно был бы ментальным инвалидом!
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Какие глупости ты говоришь, Лизочка!
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Лизочка, ты прелесть! Если б я был молодым человеком, я бы непременно в тебя влюбился.
ЛИЗА. Неправда, Дюдя! Когда ты был молодым человеком, ты влюбился в Железную Жизельку!
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Лиза!
ЛИЗА (встает на стул и делает ласточку. Стул под ней трещит и ломается. Лиза встает как ни в чем небывало). Конечно, она весила сорок килограммов, и стулья под ней не рассыпались…
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Прекрати клоунаду!
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ (подходит к буфету, наливает рюмочку). Я передумал, Лиза. Если я когда-нибудь опять буду молодым, я снова влюблюсь в балерину. Эти умницы все такие глупые…
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Дюдя!
ЛИЗА. А балерины?
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Балерины стервы, но очень женственны… В них есть что-то испанское…
Звонит мобильный телефон, Лиза отвечает.
ЛИЗА (мурлычет). Да… Я так рада, что ты позвонил… (Идет к лестнице, поднимается.) У ^ тебя такой приятный голос. Возбуждающий голос… И такой мужественный…
Лиза поднимается по лестнице в мезонин.
ЕЛЕНА. Скучно. Может, съездим в город…
КОНСТАНТИН. Зачем ехать? Надо постоять в позе дерева.
Оба становятся в позу дерева.
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА (Наталье Ивановне). Я давно замечаю, что… Мне кажется, у нее роман…
Стук в дверь, входит Семен и втискивает в дверной проем снятую с петель дверь.
СЕМЕН. Вот.
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Что —вот?
СЕМЕН. Дверь. Принес. Хорошая дверь. Никак, обедаете? Я попозже зайду.
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Зачем попозже? Мы уже поели. Не хотите ли вот каши? (Принюхивается.) Чем это от вас пахнет?
СЕМЕН. Не, благодарствуйте. Мы там уже с ребятами…
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Зачем нам дверь?
СЕМЕН. Дуб. Отменный материал. Сто лет простоит. (Замечает Елену с Константином в позе дерева.) Чего это с ними?
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Китайские упражнения.
СЕМЕН. Ну Ленка дает!
МАРИЯ Яковлевна (догадывается первая). А, это дверь для уборной?
СЕМЕН. Так сами же заказывали.
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Семен! У нас есть дверь в уборной.
СЕМЕН. Так то в доме. А на улице в уборной – нет.
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ (осматривает дверь). Действительно, хорошая дверь.
СЕМЕН. Я и говорю. Сто долларов всего. А такая новая двести стоит!
Елена и Константин давятся от смеха, зажимают друг другу рты. Мария Яковлевна принюхивается.
Я вам ее поставлю в той уборной, и будете туда ходить. Недорого возьму за работу.
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. А что, уборную в доме нельзя починить?
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Пахнет селедкой! Нуда, от вас, Семен, пахнет селедкой!
СЕМЕН. Чего же плохого в селедке?
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Все-таки в этом доме всегда была канализация…
СЕМЕН. Смысла нет. Дача вся сгнила, трубы – одна ржавчина. А я вам эту дверь на сортир навешу, сто лет на дворе простоит!
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. А чего вы ее в дом приволокли?
СЕМЕН. Для показу.
КОНСТАНТИН. Чувствуй космос как прозрачное вечноживое присутствие.
СЕМЕН. Чего ты сказал?
КОНСТАНТИН. Шива сказал.
СЕМЕН. Сам ты вшивый… Чего это он?
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Слушайте, Семен, она не годится. Там дверка, я помню, маленькая была. А эта парадная, большая дверь.
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Хорошая дверь! Очень хорошая дверь!
СЕМЕН. Большое дело! Велика – не мала. Проем дверной можно и побольше прорубить, под размер. Дверь-то больно хороша. Второй такой не будет. Ну пошли, по месту посмотрим…
Взваливает на спину дверь, долго вписывается с ней в дверной проем. Выходит.
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ. Ну пошли, посмотрим…
Выходит следом.
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Иногда мне кажется, что весь мир сошел с ума…
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Кажется, дождь собирается…
ЛИЗА (спускается с лестницы под зонтом). Дождь уже не собирается. Льет со страшной силой. А крыша протекает как решето… Где таз?
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Слышите? Где-то капает… Зачем тебе таз? Ты что, собралась голову мыть?
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Это на мезонине капает.
ЛИЗА. Маканя! Ты посмотри, по стене течет…
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Действительно! И около двери лужа! Сейчас я принесу тазы. У нас в чулане много старых тазов…
Мария Яковлевна выходит.
ЕЛЕНА. Пойдем погуляем, Костя. Я так люблю дождь.
КОНСТАНТИН. Не пойду. Мне работать надо…
ЕЛЕНА. Всем работать надо. Ну, выйдем ненадолго, а то ты все работаешь и работаешь. Никакого от тебя проку.
Мария Яковлевна возвращается с тазами и тряпкой, Лиза берет один из тазов и уходит наверх, Мария Яковлевна ставит стул возле двери, на него таз. Звонкая капель.
Новая рулада кошки.
МАРИЯ ЯКОВЛЕВНА. Если поставить на пол, все будут его переворачивать у двери…
НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА. Бедное животное… Почему она так орет?
ЕЛЕНА. Она сидит на дереве и
