хороший отец – в пяти случаях девочки изображают отца в виде капитана в белом кителе. Далее – смерть отца, злой отчим, изнасилование в отрочестве – обычно именно отчимом, побег из дому, встреча с возлюбленным, несостоявшаяся из-за неожиданной смерти жениха свадьба…
Мишель пытается задать вопрос, но Женя останавливает его жестом: погоди, сначала я изложу… Он от нетерпения просто подскакивает на стуле…
– Просле смерти жениха возникает друг жениха, который помогает уехать за границу. Он оказывается негодяем, толкает девушку на путь профессиональной проституции. Но теперь как раз она встретила замечательного человека – в среднем, этот новый жених банкир, но иногда владелец собственного бизнеса, – и они скоро поженятся…
Вероятно, все они прочитали одну и ту же книжку или посмотрели какой-то фильм, который произвел на них впечатление. Ты, Мишель, совершенно прав, мы имеем дело с очень инфантильным человеческим типом, в котором действительно много трогательного… И последнее, что я могу сказать: все или почти все девочки упоминали о Люде из Москвы. Она какая-то местная героиня. И мифологический персонаж. Надо с ней встретиться, мне кажется, она и есть ключевая фигура будущего сценария.
Мишель вскочил и набросился на Женю с поцелуями:
– Гениально! К черту документальное кино! Этот капитан в белом кителе, насильник-отчим… А девочка, такая русская Лолита, бежавшая из дому… – Мишель стоял посреди комнаты, распахнув руки, и слезы текли из его черных в этот день глаз. – Она стоит на обочине дороги, голосует, а мимо идут траки, груженые траки из Германии, и никто не останавливается, и идет дождь… И расстрелянный накануне свадьбы жених… русская мафия… Гениально! На Оскара! С Натали Портман в главной роли! О-о! – застонал Мишель и схватился за сердце. Потом вскочил и снова набросился на Женю с поцелуями:
– Это будет как Достоевский! Даже лучше! А с Людой мы увидимся сегодня вечером. Она вчера приехала и мне звонила… Хотя она нам совершенно не нужна… Я уже не хочу никакого документального кино! Будем делать игровое! К черту эту документальную дребедень…
Лео сидел совершенно безучастно. Когда Мишель закончил свой бурный монолог, он развел толстыми ручками и, надув губы, сказал:
– Мишель, ты как хочешь… Но я в этом проекте не участвую. Я нанимался на документальное кино для швейцарского телевидения А этот проект… На него надо искать денег полгода или год… И вкладывать тебе свои я на этот раз не позволю…
Мишель засмеялся:
– Лео, ты просто как ребенок! Женя напишет сценарий так, что три четверти его мы снимаем в России. Покупаем там услуги. Там же все даром! Мы наймем русского оператора – у них есть несколько гениальных операторов! И композитора! И художника! И техника, пленка – наши. Три копейки будет стоить фильм! Ты же знаешь!
– Нет, нет. Абсурдная идея, – уперся Лео.
– Хорошо! Не веришь, не надо! Женя пишет сценарий, и будем разговаривать, когда сценарий будет готов. А сценарий я оплачу из своего кармана. Вот так!
Далее все покатилось с кинематографической скоростью. Встреча с Людой была назначена в том кабаре, где она когда-то работала. С хозяйкой, немолодой немкой, бежавшей из восточного Берлина еще в шестидесятых, Женя уже была знакома. Ее звали Ингеборг, и она уже сделала свою большую карьеру – из простой труженицы панели выросла до хозяйки заведения. Она была хорошая баба, девочки ее любили. Людой она гордилась как лучшим своим произведением.
Ждали Люду долго – она появилась с часовым опозданием: высокая блондинка с зубастым ртом и проваленной переносицей. Хорошенькая, как юная смерть. Элегантная, как модель «от кутюр». При ней муж, розовый колобок ей по грудь. С лицом приветливым и веселым. Расцеловались очень сердечно. Мишель поцеловал Люде руку, и Женя, уже усвоившая повадки режиссера, поняла, что это подчеркнутое почтение как раз и выдает их былые более близкие отношения…
Люда заговорила, и это был высший шик – одновременно на четырех языках: с Женей по-русски, с Мишелем по-французски, с Гердой по-немецки, а со своим мужем, уроженцем Локарно, по-итальянски.
– Люда, вы просто лингвист! – восхитилась Женя. – Вы так прекрасно говорите на иностранных языках…
– Да какой я лингвист, кончала я иняз имени Мориса Тореза, там лингвистов не готовят, так, долметчеры… толмачи… – улыбнулась Люда зубастым ртом, и Женя еше более поразилась; внешность хотя и стильная, но безукоризненно блядская, а словарный запас – столичной женщины хорошего круга. По-видимому, так оно и есть.
История Люды оказалась отличной от всех прочих: девочка из приличной семьи, дедушка профессор, квартира на Кропоткинской улице. Почтенные родители. Никакого изнасилования в детстве. Напротив, музыкальная школа и кружок в Доме ученых, художественная гимнастика… Институт с отличием. Счастливый поначалу брак с однокурсником, выезд на работу за границу. Очень тяжелая травма: муж оказался с гомосексуальными наклонностями и ушел от нее к юноше. В результате у Люды произошел нервный срыв – потеряла работу. Устроиться трудно, пошла в стиптиз. Здесь, в Цюрихе, жизнь очень дорогая, зарплаты едва хватало на квартиру. Ночью работала в стриптиз-клубе, днем – делала переводы. Кое-как вытягивала. А потом встретила Альдо. Здесь, в этом самом клубе, с ним и познакомилась. Он банкир, состоятельный человек, так что она свою жизнь устроила удачно…
А пьет она очень прилично, заметила Женя. Пришла, несвежая была. А пока разговор разговаривали, Люда выпила четыре бокала шампанского.
В какой-то момент Женя вышла в туалет. Здесь Женю ожидала маленькая неожиданность, служащая в туалете, «пипи-дам», тоже оказалась из России. Видимо, из тех, кто на большой сцене не прижился, а уезжать не хочется… Женя сделала свое дело и по инерции заговорила с женщиной. Оказалось именно так, как Женя и предположила: из Краснодара, работала в Германии, теперь здесь…
Женя стояла у зеркала, смотрела на себя и сама себе говорила: куда же тебя, дорогая, занесло?
В этот момент, изящно покачиваясьи слегка вращаясь около каждой дверной ручки, вошла Люда… Она была совершенно пьяна. Ринулась в кабинку, поблевала, пописала. Вышла. «Пипи-дам» ей тут же сунула в руку стакан. Люда прополоскала свой зубастый рот, прыснула в него из дезодоранта. Села на козетку. Увидела Женю – любезность вдруг сошла с лица, как косметика… Закурила, скривилась и обратилась вдруг к Жене на языке уличной девки:
– А чего ты, собственно, здесь делаешь? Кто за тебя платит? Чего тебе вообще надо?
Как это бывает с пьяными, у нее, видимо, произошел слом, и Женя отвечала ей ласково:
– Да я сценарий пишу, Людок, про русских девушек в Цюрихе. А ты здесь – главная героиня: все про тебя говорят – Люда из Москвы…
– А ты как, ручкой пишешь или на диктофон? – спросила Люда с новой интонацией.
– Ну, есть у меня диктофон… – призналась Женя, – но с тобой мне просто интересно поговорить. Так, по-человечески…
И тут Люда превратилась вдруг в совершенную фурию. Попыталась встать, но плюхнулась на козетку:
– Ах ты сука казенная, заложить всех хочешь? Дома по пятам ходили, и здесь достали… Да я тебе пасть порву… – и делает она плечиками такое движение, как фильмовый актер, который урку играет…
И тут на Женю накатил какой-то истерический хохот.
– Людок, сестричка моя! – завопила она сквозь смех. – За кого ты меня-то принимаешь? Ты что, сбрендила? Может, ты думаешь, я в своей жизни говна не кушала?
Женя обняла Люду за плечи, и та уронила голову ей на плечо и начала рыдать. Сквозь рыдания прорывался знакомый текст, но выраженный ярче, чем это делали ее менее одаренные коллеги.
– А ты за три рубля не сосала у трех вокзалов? А на хор тебя не ставили? А в подъезде ты не давала? Да, я Люда из Москвы! Королева, ебена мать! Только я не Люда и не из Москвы! Я Зоя из Тулы! И профессоров у нас в родне не было. Прислугой в профессорском доме у евреев – да, работала! Внучку их на кружок в Дом ученых водила… А у меня – шахтеры все. Папаша, отчим. И мама моя до сих пор на шахте работает. Диспетчером. И пьяница отчим, сейчас сидит, хотя, наверное, помер уже. Изнасиловал меня, когда мне одиннадцать лет было… Да, я школу с золотой медалью!… И в институт я поступила! Но как меня в «Национале» милиция загребла, так и выпиздили из института… Хорошо, не посадили, всем отделением отхарили и отпустили… Да я бы, может, сама бы профессором стала, если бы не приходилось мне с первого курса п… зарабатывать. Мне языки даются – как не фиг делать… Я ухом все ловлю, без учебника… – она высунула длинный розовый язык, покрутила высокоорганизованным орудием профессионала.
Дальше рассказ шел по полной программе: жених, смерть накануне свадьбы, злой гений…
Текли пьяные слезы, жидкие сопли… Она икала, размазывала водостойкую тушь по впалым щекам.
– Людочка, не плачь, – гладила ее Женя по плечу. – Ты все равно здесь самая удачливая. Тебе все девчонки завидуют. У тебя и бизнес, и Альдо-муж…
– Писатель ты гребаный, – еше горше заплакала она. – Ну что же ты ни хера не понимаешь, инженер человеческих душ! Ну да, женился он! Я на него пашу как папа Карло, я сегодня под тремя клиентами полежала. Четыреста франков – all included… Один был араб лет шестидесяти, двустволка и гадина. Второй немец из Баварии, жадный до умопомрачения. Я себе воды минеральной в стакан налила, а он спрашивает: кто платит за эту воду… Атретий – она захохотала – лапочка! Молодой япошка, ну совсем без хера. Но какой вежливый… А про тысячу баксов – забудь. Мечта всех здешних идиоток. Такие деньги, может, только Наоми Кемпбелл дают…
Женя выволокла Люду из туалета. Розовый Альдо посмотрел на Люду недобрым глазом – и Женя поверила всему, что Люда только что о себе рассказала…
А еще через день Женя уехала. С Мишелем у нее был заключен договор на написание сценария. Такая сучья жизнь. Такая убогая ложь. А правда – еще более убогая. Но Мишелю хотелось сказки. Городского романса. Мелодрамы для бедных. Воплощения мечты всех девочек мира – простодушных, алчных, глупеньких, добрых, жестоких, обманутых…
Женя получила тысячу баксов аванса. Ту самую сумму, которую все они мечтали получить за ночь…
Вернулась домой. Дома было все по правде, очень трудно и напряженно. Женя ходила на работу и писала сценарий. В Москве эта история выглядела все нелепей и ненужней.
А через полтора месяца позвонил Лео, сказал, что Мишель умер от передозировки героина. И случилось это на следующий день после похорон его жены Эсперансы, которая умерла в
