менее христианский — мир, возмутившись злодеянием, все-таки стал искать оправдательный материал для исламистов: и впрямь, американская политика… того… туповата… топорна… высокомерна… надо бы понежнее и пополиткорректней… как бы кого не обидеть… Оно и правда: и слоны, и ослы очень уж неловко ведут себя в восточной посудной лавке — черепки разлетаются. Но позвольте уж нашему кривому, косому и хромому миру самому себя исправлять. Без окрика исламских фундаменталистов, что они нас накажут за то, что мы не так веруем. Не в того Бога!
Да как хотим, так и веруем! Более того: не хотим, так и вовсе не веруем ни в какого Бога. И уж в того, который заставляет бедных мусульманских женщин надевать пояса шахидок, не уверуем никогда.
Но Запад Западом, а у нас есть и свой собственный сюжет: война в Чечне, властями спровоцированная, бездарно затянутая, не остановленная в тот момент, когда это было еще возможно, открыла исламистам замечательную площадку для действий. Двести пятьдесят тысяч погибших, двести пятьдесят тысяч вдов и матерей, потерявших своих детей — с обеих сторон, двести пятьдесят тысяч — кто сосчитает? — сирот. Из них сегодня вербуется армия ненависти — с обеих сторон. Справедливости в мире нет и никогда не было! Нет и никакой симметрии в делах зла. Уведенный федералами и пропавший без вести чеченский подросток отзывается появлением трех боевиков: это его братья пошли за него мстить. Такова логика горца. Она вырабатывалась столетиями, и генерал Ермолов, завоеватель Кавказа, мог бы это подтвердить.
Что происходит на Кавказе? Что происходит в Москве? Что произошло на Дубровке? Что произошло в Беслане? Сообщения, как обычно, противоречивы, хаотичны и неполны. Есть вещи, которые жители нашей страны узнают позже, а есть и такие, которые не узнают никогда. Например, кто отдал распоряжение травить газом террористов на Дубровке, а заодно и находящихся внутри заложников? Что именно произошло в день 1 сентября, когда около 600 школьников с родителями и младшими братьями-сестрами, с астрами-гладиолусами пришли к зданию школы… Кто организовывал освобождение школы в Беслане, в результате которого погибло 334 заложника, среди которых 186 детей? И 10 спецназовцев, и 2 эмчеэсовца, и один милиционер…
Поражали хаос и неразбериха, путаница и несостыковка в действиях властей высших и низших, шок, растерянность. К сожалению, уже можно сказать — как всегда.
Вопрос о том, как неуклюжа и лжива сегодняшняя власть, отходит на задний план. Да, и наша российская политика, и любая европейская — итальянская, французская, немецкая — очень несовершенна. Количество совершаемых ошибок недопустимо. Увы, миром правят в основном корыстные честолюбцы, а не праведники. Немногие порядочные люди, с твердыми нравственными правилами и непомраченной совестью, по разным причинам всё более отодвигаются от политики. А уж нашей вынужденной и навязанной войной точно руководят не самые умные, не самые нравственные, не самые просвещенные, но люди, достигшие высокого положения с помощью больших интриг и больших денег.
Но сегодня эта война идет на нашей улице, хотя большинство из нас смотрит ее по телевизору.
Мы все знаем, что каждую минуту в мире сколько-то человек рождается, а сколько-то умирает, и это не мешает людям любить, радоваться жизни и наслаждаться красотой природы, искусством. Но теперь к этому списку происходящего в боковом зрении следует добавить детей-заложников, женщин, надевающих на себя пояса шахидок, и старцев с прекрасными и благородными лицами, объявивших жесточайшую религиозную войну всем неверным — нам с вами. И в первых рядах всех войск, наших и враждебных — простой парень из той породы, которую Фолкнер называл «несчастный сукин сын».
Неизбежное соседство
Лет десять тому назад меня пригласили участвовать в работе Европейского культурного парламента. Проходила встреча в городе Брюгге, съехались туда независимые художники из разных европейских стран. Из Москвы, кроме меня, был еще архитектор Евгений Асс. Он англоман, разговаривает по-английски как лорд и помогал мне, когда я впадала в полное отчаяние от непонимания разных интересных речей. Разговор, по существу, шел о том, что может независимый художник сделать для поддержания тех гуманитарных ценностей, которые катастрофически выходят из моды. Потом меня еще много раз приглашали на эти встречи, но больше я не ездила. Но поездка в Брюгге была не бесплодна. Там мне пришло в голову, что неплохо бы сделать серию книг для подростков по культурной антропологии. Именно так: для воспитания толерантности надо знать культуру соседей. Тогда еще политика мультикультурализма не зашла в тупик, и многим казалось, что если хорошо объяснить детям с малых лет, то они поймут, что другие люди, несмотря на различия во внешнем облике и культурных привычках, по сути своей мало чем отличаются от нас. Эта простая идея, если ее преподнести не закостеневшему в предрассудках подростку, способствует взаимопониманию. Может, иллюзия? Не знаю.
Словом, именно тогда я придумала серию под названием «Другой, другие, о других», которая уже почти вся написана и напечатана в издательстве «Эксмо». Две последние книги — про общение и про агрессию — уже написаны, но еще не отданы в руки художнику, и осталась только одна, последняя, — о праздниках. Сейчас есть 14 книг: о еде, одежде, рождении и смерти, о воспитании, путешествиях, деньгах, тюрьмах, профессиях, о правах человека и пр. Реакции были разные — от восторженных до возмущенных. Особенно большое раздражение вызвала книга Веры Тименчик «Семья у нас и у других», про различные формы семейных отношений в разных культурах. Имеются в книге одиннадцать строк о том, что бывают браки однополые. Могу просто объяснить, зачем эта фраза там поставлена (вовсе не для популяризации однополых браков!) — сегодня такие семьи уже существуют, нравится это нам или не нравится, и часто в таких семьях бывают дети (от прежних браков, или усыновленные, или сделанные «в пробирке»). И эти дети ходят в школу, где подвергаются насмешкам и унижениям. И единственное, что мы можем сделать для их защиты, — сообщить остальным детям, что в мире иногда так бывает, что у детей нет привычных мамы и папы, а есть две мамы или два папы… и не надо их за это обижать. Поднялась большая буча, и я, затеяв всю эту историю, в высшей степени ласково и политкорректно, спрятав поглубже свое раздражение против яростных гомофобов, пыталась довести до умов оппонентов, что надо быть терпимее к людям с иными взглядами и установками.
Простая, известная уже тысячелетия идея (она же называется первым, или золотым, правилом этики) — на делай другому того, чего ты не хочешь для себя, — с трудом приживается на просторах нашей родины.
Культуртрегером я быть не собиралась. Мне гораздо милей тихое сидение в своем углу с книжечкой. Но так получилось, что последнее десятилетие я всё больше выступаю по всяким околополитическим вещам. Потому что политика располагается по соседству с культурой и, к сожалению, между ними нет колючей проволоки. Потому что политика желает влиять на культуру, подминать под себя, заставлять служить, а культура отбивается, потому что у нее есть собственные задачи, гораздо более интересные, с моей точки зрения.
В общем, я оказалась вовлеченной в этот разговор, и ниже собраны всякие мои реплики, касающиеся тем, расположенных на границе политики и культуры. Поскольку я всегда заявляла своим друзьям, что больше всего меня интересует «граница» чего угодно, вот и приходится время от времени публиковать высказывания по «пограничным» вопросам. Так в поле зрения попадают и уличные сцены, и суд над Ходорковским, и многое другое — вроде выборов президента или истории первого московского хосписа.
Убить толерантность
Из дискуссии с противником толерантности
Действительно, настало время с ней расправиться. Не потому, что она хороша или плоха, а потому, что она стала предметом раздора. На дворе стоит кризис, а на самом деле не один, а сто разных кризисов. Каждый умный профессионал может засвидетельствовать кризис в своей области: в медицине, в педагогике, в фармакологии, даже в философии и в теологии. Кризис переживает и наше сознание, которое привыкло оперировать понятиями, а понятия эти повсеместно сошли с ума и перестали обозначать то, что они обозначали недавно, сто или тысячу лет тому назад.
Совершенно ясно, что такие понятия, как «правые», «левые», «демократы», «консерваторы», «прогресс», требуют пересмотра, потому что каждый, кому не лень, придает им собственный смысл, и в результате он совершенно размывается. Особая беда произошла со словом «толерантность». Огромное количество людей считает, что толерантность — это компромисс со злом (я уже и не говорю, что и само «зло» в каждом времени, месте и в каждой социальной группе имеет свои собственные рога и копыта, совершенно не похожие на те, которые видят соседи), потакание злу, сговор с ним и, в конечном счете, толерантность есть пропаганда зла.
Существует глупейшее и популярное высказывание, что, дескать, в споре рождается истина. В споре рождается раздражение и даже ненависть, а из этой сомнительной материи ничего хорошего возникнуть не может.
Лучшее, что может произойти, — оппоненты уточнят для себя позиции.
Для удобства разговора на эту скользкую тему я предлагаю перестать пользоваться понятием «толерантность» (обозначим как «Т»), которое, в сущности, не устраивает обе стороны: противников «Т», потому что для них она лишь воплощение зла, а сторонников — сочетанием букв, которое очень мешают в работе.
Попробуем очертить это самое понятие, не определяя его через самое себя, а пользуясь исключительно соседствующими понятиями и идеями. Может быть, таким образом удастся нащупать общую платформу для последователей и противников толерантности, в данном случае противников из среды православного священства.
Итак, первая и необходимая составляющая — принцип неосуждения. Он знаком христианам, можно сказать, от них и пришел, и это не вызывает никаких сомнений: «Не судите, да не судимы будете». Не буду приводить адрес цитаты, чтобы меня не сочли начетчиком.
Строго говоря, это вполне достаточный принцип для общения с окружающими, которых мы, в силу нашей немощи, не можем назвать ближними по той причине, что они не так выглядят, не так едят, не так молятся — или вообще не молятся, — по-другому веселятся, и танцуют, и поют, некоторые из них имеют несколько жен, а еще более некоторые имеют наклонность любить представителей своего пола, а не противоположного.
Мы не готовы их выслушать, не готовы предоставить им те права, которые имеем сами, — жить в соответствии со своими принципами и склонностями.
— А может, они захотят убивать всех подряд? — спросят мои оппоненты. — Может, среди их привычек будет расположение к насилию, к педофилии, к вампиризму, в конце концов?
— А на это есть закон, — отвечу я, — государственный закон, принятый большинством и обязательный к выполнению. Кто
