труднее. Они обедали и ужинали за круглыми столами, на каждом из
которых стояла «Ленивая Сюзанна»[19], куда помещали глубокие
пиалы с едой; шустрые официантки постоянно меняли их, ловко
разнося охапками. Двенадцать — четырнадцать американцев за
каждым столом набрасывались на горы лапши, овощей, кусков мяса,
клецек (нежнейших скользких клецек — особенно) и ровных зерен
риса, за неимением иных приборов орудуя палочками. Утренние и
дневные экскурсии без возможности где-нибудь перекусить оставляли
всех голодными, и требовались ловкость и проворство, чтобы ухватить
себе порцию, прежде чем быстро опустошаемую пиалу унесут.
Вечерами в своем гостиничном номере Александра и Сьюки час-
другой использовали на подведение итогов дня, чтение и стирку белья,
прежде чем сон смаривал их, как невинных детей, которые провели в
играх весь день напролет. Дыхание Сьюки, несмотря на
функционирующие всего на пятьдесят процентов легкие, не было
шумным; более того, оно было настолько тихим, что в первые ночи
Александра вставала с постели, склонялась над ней и
прислушивалась, — желая убедиться, что подруга, как положено,
вдыхает кислород и выдыхает углекислый газ. Она с трудом
противилась искушению ласково погладить ее по волосам или
коснуться светящегося кусочка обнажившейся на плече кожи, хотя
иногда все же поправляла одеяло там, где Сьюки, сворачиваясь
калачиком, сбрасывала его с себя. Позволь Александра себе чуть
больше — и Джейн в соседнем номере учуяла бы это, взревновала, и
их бесценному триумвирату пришел бы конец. Недостаток
тройственного союза состоит в том, что двое могут сплотиться против
одного.
Великая Китайская стена, ради удовольствия увидеть которую онипроделали весь этот путь, была первой в списке
достопримечательностей первого дня, когда они еще не вошли в новый
биоритм. Автобус с тремя вдовами на борту целый час кренился и
раскачивался на узкой петляющей дороге, ведущей вверх, в горы, к
Великой стене, которая оказалась расположенной ближе к столице, чем
они думали. Группу сопровождали не только получивший образование
на Тайване гид и два улыбчивых, хотя и молчаливых молодых
представителя партии, но и американский лектор, который, с трудом
сохраняя равновесие в положении стоя, вещал в микрофон, зажатый в
руке.
— Когда бы ни возникали в Китае проблемы, — рассказывал он,
качнувшись из стороны в сторону, поскольку автобус как раз совершал
поворот в форме шпильки для волос, — власти говорили: «Надо
организовать кампанию!» Первый император объединенного Китая, —
продолжал он, насколько могла расслышать со своего места
Александра, — его имя пишется Кью-ай-эн, но произносится как Цинь
— человек, о котором мы не раз еще услышим во время этого
путешествия, мобилизовал примерно миллион человек, около пятой
части всего тогдашнего работоспособного населения Китая, чтобы
воздвигнуть непрерывную стену вдоль всей северной границы своей
только что собранной империи. Местами стены тут уже существовали,
они были построены еще в седьмом веке до Рождества Христова. В…
(Александра не разобрала названия) пустыне вы можете увидеть
секции, сохранившиеся со второго века до нашей эры и сооруженные
из прутьев, соломы, риса и песка. В большинстве других древних
секций предпочтительным материалом является утрамбованная земля.
Основные же участки, которые вам предстоит увидеть, сложены из
кирпичей на известковом растворе, поверхность гребня достигает
ширины, позволяющей проехать по ней плотной шеренге из пяти
всадников, и имеет сигнальные башни с помещениями для расселения
гарнизона, снабженные всем необходимым, чтобы посылать дымовые
или огневые сигналы в случае вражеской атаки; эти участки были
сооружены в период правления династии Мин, между четырнадцатым
и семнадцатым веками, и приведены в нынешнее отличное состояние
двадцать пять лет тому назад командой немецких каменщиков,
инженеров, археологов и экзистенциалистов.
В автобусе послышался смех — несколько нервных,
нерешительных, словно неверные огоньки в густом тумане, смешков,
призванных польстить лектору; Александра усомнилась,
действительно ли было произнесено слово «экзистенциалисты». Ее
слух не становился лучше с годами. Но лектор, ловко сгибавший то
одно, то другое колено, чтобы приспособиться к виляниям автобуса,
нахмурился и настойчиво продолжил в манере, которая, как
подумалось Александре, возможно, была экзистенциально
безнадежной. Поднеся микрофон ближе к губам, он сказал:
— Факт состоит в том, что она так и не выполнила своего
предназначения. Ни для Циня, ни для династии Мин. Маньчжуры
перевалили прямо через нее или прошли сквозь провалы и основали
следующую династию. Цинь швырнул об эту стену целое поколение
— только представьте себе этих людей, сплоченных кровью,
сломанными спинами и долгими бессонными от холода ночами,
проведенными на грязном полу. Тем не менее его империя все равно
рассыпалась. Сын, унаследовавший от него власть, с трудом удерживал
ее всего четыре года. Цинь, как Кромвель, воплощает собой династию
одного человека. Он принял титул Первого Императора в возрасте
тридцати восьми лет и умер через одиннадцать лет после этого. Но он
придал Китаю его прочную живучую форму: упорядочил
письменность, систему мер и весов, денежную систему — это
маленькое квадратное отверстие посередине монеты его
изобретение, — установил ширину осей в колесницах. Он разделил
империю на административные единицы и приструнил
могущественные столичные роды. Он не был ни конфуцианцем, ни
даосистом, он был законником и верил, что люди по природе своей
порочны или в лучшем случае глупы, поэтому должны быть
ограничены в правах и безжалостно принуждаемы к послушанию
писаными законами. Он был тоталитаристом не по обстоятельствам, а
по убеждению, по догме. Никакой индивид не брался в расчет, кроме
него самого. Это был идеальный абсолютизм, после его смерти
расколовшийся на воюющие между собой государства. Чуть позже мы
увидим глиняную армию, вместе с которой он был похоронен. У него
была чудовищная мания величия, но ее оказалось недостаточно, чтобы
обеспечить неприкосновенность китайских границ. Как учит история,
от варваров нет спасения. Они все равно в конечном счете побеждают.
Энергия поднимается снизу, от изгоев и угнетенных, от тех, кому
нечего терять. Это как вода в горшке, стоящем на огне: самая горячая
образуется на дне и поднимается к поверхности.
— Он имеет в виду арабов, — прошептала Джейн в ухо
Александре.
Китайский водитель, вероятно, устав слушать этот
нечленораздельный усиленный микрофоном американский голос,
сделал особенно резкий поворот, не притормозив.
Лектор затоптался на месте и чуть было не упал со ступенек, по
которым пассажиры входили в автобус и выходили из него.
— Мы будем на месте через полчаса, — сообщил он в микрофон и
уселся на свое место в первом ряду.
День начался под жемчужно-облачным небом, но к моменту, когда
автобус припарковался и туристы потащились вверх по крутому
земляному склону, солнце вышло из-за облаков и заразило все вокруг
ослепительным блеском. Вдоль всей дороги, ведущей к стене,
плотными рядами стояли лавки, торговавшие шелковыми шарфами,
хлопчатобумажными майками с надписями, сделанными как
китайскими иероглифами, так и латинскими буквами, а также со
всякими безделушками: раскрашенными волчками, игрушечными
акробатами, пластмассовыми и деревянными птицами, которые
хлопали крыльями и чирикали на конце палочки, резными шарами,
вставленными во множестве один в другой, миниатюрными пагодами,
изображениями Великой стены, нарисованными на фарфоровых
овалах или оттиснутыми на медальонах, — и все это сверкало на
солнце. Хозяева лавок надоедливо взывали к шаркающим туристам, а
некоторые выходили на дорогу, отчаянно суя какую-нибудь
безвкусную и бесполезную вещь прямо в западное лицо, показавшееся
обнадеживающим. Александра шла, не останавливаясь, отклоняя
предложения назойливых продавцов сочувственной улыбкой. Джейн
не давала себе труда улыбаться, просто делала резкие движения рукой,
словно разгоняла роившихся у нее под ногами карликов. Сьюки
нерешительно улыбнулась, с вежливым любопытством глядя на
торговцев округлившимися глазами, поэтому все они вмиг собрались
вокруг нее, что-то крича и вздымая кверху свои товары. Обе ее
компаньонки сочли самым благоразумным продолжить движение
вверх, к стене. Когда Сьюки, слегка запыхавшись, догнала их, на ней
была конусообразная соломенная шляпа, завязанная под подбородком
мягким красным шнурком. Мало того, в руках она держала еще две
такие шляпы, которые тут же протянула подругам, чтобы те их надели.
— С-с-сьюзан Митчелл, — наставительно заявила Джейн,
выделяя каждый слог, — помни о всех тех микробах и всей той
мерзости, которая живет в них. Тебе не следовало даже прикасаться к
ним, не говоря уж о том, чтобы их покупать. Здесь все еще
распространен туберкулез. Люди повс-с-сюду плюют, я еще в
аэропорту это заметила.
— О, Джейн, не будь такой болячкой, — беззаботно отозвалась
Сьюки. — Когда мы еще попадем в Китай? Лекса, вот, возьми свою.
Они просили пятьдесят за каждую, но отдали мне три за сотню юаней
— около двенадцати долларов. Это же классика. Посмотри на меня,
разве тебе не нравится? — Она кокетливо повертела головой так и
эдак, потом сдвинула шляпу на спину. Ее длинные волосы,
заправленные за маленькие уши, были бесстыдной имитацией былого
оранжевого цвета; она стояла на границе тени, отбрасываемой Великой
стеной, и ее челка вспыхивала на солнце.
— Очень нравится, Сьюки, — ответила Александра. — Но может
быть, дело скорее в тебе, а не в шляпе?
Она надела свою — один размер подходил всем — и завязала
пунцовый шнур под подбородком. В невесомой тени шляпы она
почувствовала себя увереннее. Сквозь соломенное плетение
просачивались солнечные пылинки. Джейн нерешительно последовала
за группой, не попадая в ногу с сестрами по несчастью.
Чуточку задыхаясь, Сьюки говорила им:
— Как только я ее надела, остальные торговцы перестали меня
донимать. Это было чудо.
Александра видела, как напряглись ее губы, усиленно ловившие
воздух после этого небольшого подъема. Они оставались
приоткрытыми: выпуская воздух, она старалась освободить и
прочистить легкие перед следующим вдохом. Жалость стиснула сердце
Александры, она сказала:
— Если ты слышала, что говорил лектор, то должна знать, что вся
стена есть чудо — талисман длиной в десять тысяч миль от вторжения
варваров.
Общий вид стены, открывавшийся с ее верхнего уровня, куда вели
каменные ступени, — широкий коричнево-кирпичный дракон,
змеящийся по горному хребту от одной приземистой башни к
другой, — взволновал Александру и подарил ей то же ощущение
легкости, парения в вышине, какое она испытала в Канаде, когда
взобралась на пик Сэнсона. Когда-то в детстве она прочла в журнале
«Рипли: хочешь верь, хочешь нет», что Великая Китайская стена —
единственное творение рук человеческих, которое можно было бы
увидеть с Луны.
Неподалеку на широком пространстве стены стояла будка
телефона-автомата с табличкой, на которой на множестве языков
разными буквами и иероглифами было написано, что отсюда можно
позвонить в любую точку мира. Хотя вокруг толпилось множество
народу, будка пустовала.
— Можем позвонить кому-нибудь из наших детей, — предложила
Александра.
— Они не воспримут это как чудо, — ответила Сьюки. — Они
живут в мире, где, когда звонишь в местный аэропорт, чтобы получить
нужную информацию, слышишь чей-то голос из Индии,
зачитывающий нечто с акцентом, которого ты не понимаешь.
— Мой старший сын, — подключилась Джейн, — играет в бридж
по Интернету с партнерами, среди которых есть мужчина из Улан-
Батора и женщина из Албании. Они разговаривают исключительно
карточными терминами.
Александра попыталась вспомнить детей Джейн — у нее был
страдавший ожирением мальчик, тощая девочка и еще двое. У девочки
было вечно грязное лицо, а в зубных скобах всегда оставались кусочки
еды. Ни одна из трех ведьм не была идеальной матерью — во всяком
случае, с точки зрения сегодняшних одержимых родителей, которые
никогда не выпускают своих чад из виду, даже на автобусной
остановке на другой стороне улицы, но и по гораздо более
либеральным меркам их куда менее осторожной эпохи, Джейн
относилась к своему потомству со скандальным пренебрежением.
— Но мы — не они, — настаивала Сьюки, стараясь поддержать
хорошее настроение в их небольшой компании. — Для нас Земля все
еще огромна, правда?
Она подхватила спутниц под руки и, прижимая к себе, потащила
вперед, сначала шагом, потом бегом, вниз, к следующей башне, где
императорские воины несли караул, спали,
