готовили еду, оставляя
видимые до сих пор, спустя века, следы сажи на стенах. За этой
башней интерес немецких реставраторов иссяк, здесь стена была
менее тщательно отремонтирована, а в сотне ярдов впереди и вовсе
виднелся непроходимый вал битых камней, огороженный барьерами.
Задыхаясь от бега и хихикая, они промчались, громко топая, мимо
подозрительно смотревших на них других туристов и охранников с
каменными лицами, чтобы успеть сквозь бойницы взглянуть на
простирающуюся по другую сторону стены территорию нагоняющих
ужас варваров-кочевников. Голубые горные хребты, каждый
последующий менее четкий, чем предыдущий, сходили на нет, теряясь
на горизонте в подернутом дымкой небе, где не было видно ни
малейших признаков человеческого жилья, ни клочка возделанной
земли. По другую, юго-восточную сторону, откуда они и приехали,
каждый склон был прочерчен террасами и орошен, каждая долина
окружала деревню, а склон, сбегающий от основания стены, был
сплошь усеян дешевыми лавками и забегаловками. Это был Китай, чем
только не изобилующий согласно Небесному мандату.
Развеселившись после пробежки по краю цивилизованного мира,
Сьюки попросила полного американца, имевшего гротескно-
варварский вид в своих пестрых бермудах, бейсболке с большим
козырьком и беговых кроссовках, сфотографировать их на ее
маленький цифровой «Никон» новейшей модели, купленный
специально для этой поездки; тот быстро нащелкал несколько кадров и
показал им на смотровом экране, как они выглядят со шляпами
китайских кули, откинутыми за спину, чтобы были видны игриво
улыбающиеся старые лица. Трое магов в женском обличье с
огромными нелепыми соломенными нимбами вокруг головы.
— Это будет наша рождественская поздравительная открытка, —
смеясь, пообещала Сьюки.
Как быстро, подумала Александра, они снова составили трио,
троицу, собравшуюся вместе, чтобы образовать конус могущества. Не
то чтобы две ее спутницы нравились ей больше, чем ее богемные
длинноволосые, в обтягивающих джинсах таосские приятельницы, —
по сравнению с ними Сьюки и Джейн обладали более узким северо-
восточным кругозором, — но в компании Сьюки и Джейн она
чувствовала себя более могущественной, более ценимой,
доставляющей им больше положительных эмоций. Они знавали ее в
расцвете ее соблазнительности, в том обособленном от городского
нарциссизма и тем не менее разделявшем сексоцентричное
возбуждение тех лет обществе, которое соблазнительность ценило
превыше всего. По сравнению со Сьюки она не была неразборчива в
связях — скорее, лениво предана своему безнадежному мужу и своему
давнему любовнику, почти второму мужу Джо Марино. По сравнению
с Джейн она была исполнена материнских чувств и соблюдала
традиционные правила приличий. И в то же время она неким образом
царствовала над ними обеими, являя собой более широкое русло,
ведущее к подземным потокам Природы, к этому темному
противотечению патриархальной тирании, которая так и приманивала
к себе их черную магию. То была химия: без Александры в качестве
катализатора опасная, открывающая большие возможности реакция не
произошла бы.
Следующий день был отведен для автобусной экскурсии по
Пекину. Ступив на Великую Китайскую стену и увидев с ее парапета
безлюдное голубое величие владений варваров, от которых не могла
защитить никакая стена, они словно бы очистились, и, освежившись
крепким ночным сном (Сьюки не храпела, она втягивала воздух в свои
поврежденные легкие с деликатностью котенка, издавая почти
неслышные звуки, сливавшиеся с шумами регулируемого
вентиляторами теплового режима их устроенного по западному
образцу отеля), троица туристок отправилась в величественный
лабиринт «Запретного города». Он был построен, рассказывал им
лектор в рыскающем автобусе, третьим императором династии Мин,
чтобы укрепить вечно подвергавшуюся угрозам близлежащую
северную границу.
— Вспомним о кампаниях! — говорил он в микрофон. — Двести
тысяч рабочих соорудили его всего за четырнадцать лет, строительство
было закончено к 1420 году. Поначалу его называли «Пурпурным
запретным городом» по аналогии с Северной звездой, которая звалась
«Пурпурным дворцом» и считалась центром мироздания.
Соответственно император был божественным инструментом
вселенской власти. Императоры двух династий правили отсюда вплоть
до 1911 года, когда мальчик-император Пу И отрекся от престола —
бедный маленький Пу И. Многие из вас, несомненно, видели фильм о
нем, часть его снималась именно здесь. «Запретный город» воистину
долгожитель. Он пережил пожар, войну, гражданскую войну и
культурную революцию. Мао считал, что прошлое Китая — мертвый
груз, веками висевший на ногах страны, и «Запретный город» был
спроектирован по принципам, впервые выработанным династией Шан
или Инь, правившей три тысячелетия назад, во времена, когда наши
кавказские предки раскрашивали себя синей краской и убывали в
численности под градом стрел с кремневыми наконечниками.
Водитель автобуса, так и не сумевший путем резких поворотов на
городских улицах свалить лектора с ног, ударил по тормозам возле
площади Тяньаньмэнь. Туристы вышли из автобуса. Лектор
остановился посреди потока других туристских групп у Врат
небесного спокойствия и закричал:
— Здесь все симметрично, как видите! Все дворы, дворцы и
церемониальные залы выстроены вдоль оси север — юг. Эта широкая
мраморная дорожка предназначалась только для проноса
императорского паланкина. Все остальные, независимо от важности
положения — министры, писцы, наложницы и даже сама
императрица, — ходили через боковые аллеи и проходы. А теперь
посмотрим на себя самих — туристов, варваров, стоящих в самом
центре, там, где дозволено было находиться только императорскому
паланкину! Когда «Старбакс» подал заявку на строительство своего
заведения прямо возле Врат небесного спокойствия, он получил
разрешение! Прощай, фэн-шуй, здравствуй, хаф-каф[20]!
Александра присмотрелась к лектору: невысокий, с дряблым
животом тестообразный мужчина в очках без оправы, редеющие
волосы торчат сухими пучками — взъерошенный профессор на
полуканикулах, без галстука, без пиджака, рукава белой рубашки
закатаны на летней жаре, однако в громком, настойчиво-поучительном
голосе и черных нависающих бровях чувствуется некоторая страсть и
даже дерзость. Она любила разглядывать мужчин, задаваясь вопросом:
был ли бы он достаточно привлекательным для нее, когда она
пребывала в цветущем возрасте, чтобы лечь с ним в постель?
Сексуальные утехи давно померкли для нее; даже когда Джим был еще
жив, они перестали быть для нее насущной необходимостью; тем не
менее рефлексы, система координат сохранились.
Ворота, дворцы, залы — Высшей гармонии, Сохранения
гармонии, Воспитания души, Полной гармонии, Павильон настенных
и наручных часов — ошеломляюще сменяли друг друга. Двойные
карнизы-венцы из сияющей на солнце черепицы императорского
желтого цвета по краям загибались кверху. Во Врата небесной чистоты
не имели права входить даже самые доверенные императорские
министры, на заре они собирались перед этими воротами для доклада.
Слышал ли он эти их доклады? Реагировал ли на них? И кто слушал
его указы, провозглашавшиеся с грандиозным пафосом перед Вратами
небесного спокойствия? Ящики в ящиках, гармония в параличе.
Жизнь, должно быть, копилась в маленьких кармашках, в тайных,
наполненных неразборчивым лепетом потоках-ответвлениях.
Крохотные деревянные комнатушки, разве что не клетки, в которых
проводили свою жизнь наложницы, вызвали у нее улыбку узнавания:
пленницы, изнывающие от скуки, заполняющие бесконечные минуты
ревнивыми ссорами и отчаянными заклинаниями, женщины, чьи
маленькие сердца трепетали в пугающей надежде на то, что и их
озарит наконец изменчивая благосклонность императора.
Долгое утро перетекло в день. Лектор повел их назад, мимо
двухсоттонного мраморного изваяния девяти драконов, мимо
бронзовых журавлей, символизирующих долголетие, мимо сандаловых
тронов с подушками из бледного шелка и перегородчатых ширм, мимо
заплесневелых сокровищ в виде канделябров, винных кувшинов,
чайных сервизов, императорских печатей, резного нефрита и кораллов,
по полам, выстланным золотыми пластинами, и отпустил у тех же
Врат небесного спокойствия на простор площади Тяньаньмэнь, самого
обширного городского публичного пространства в мире. Лектор
отметил, что гигантский портрет Мао, висящий над воротами,
находится строго на императорской оси; даже асимметричные родинки
на лице Великого Кормчего были упорядочены. Их собственный
кормчий, которого звали мистер Муир (не Д. Муир[21], мысленно
обыграла его фамилию Джейн), взглянул на свои часы, большие и
дешевые, и крикнул:
— Будьте у автобуса через час! И не делайте ничего варварского!
Пока китайские дети и коробейники со своими никчемными
сувенирами глазели на них, как на больших, ростом с человека,
животных, Александра, Джейн и Сьюки спорили, вставать ли им в
очередь к мавзолею Мао в дальнем конце площади.
— Они что, все еще его обожают? — спросила Александра. — Я
думала, что тот, другой, какой-то Дэн, затмил его…
— Не совсем! — резко прервала ее Джейн. — Новобрачные и
люди из провинции по-прежнему приходят сюда. Бедолаги, да, они все
еще его обожают. Как в России С-с-сталина. Те, кому не повезло при
новой системе, вс-с-се еще его обожают.
— О, мы должны туда сходить! — сказала Сьюки. — Такого
шанса у нас больше никогда не будет. Я хочу посмотреть на
новобрачных!
Трогательные юные пары, хорошо одетые и скромно держащиеся
за руки, действительно составляли часть двух длинных очередей. Но
были там также и дети, по одному у каждой родительской пары, и
пожилые люди в пижамах, и тайваньские бизнесмены в элегантных
темных костюмах, курившие и перебрасывавшиеся шутками. За
порядком в очередях следили стремительно передвигавшиеся стражи в
униформах. Не успев еще ничего сообразить, Александра очутилась в
зале, и ее взгляд уперся во всемирно известное лицо непримиримого
Другого, двадцать семь лет безраздельно правившего четвертой частью
всего населения Земли, императора, который наконец стал доступен
пониманию своего народа. Тело лежало в хрустальном саркофаге и
было прикрыто красным флагом. Лицо оказалось меньше, чем она
ожидала, и мало напоминало известные портреты. Несмотря на культ
личности, Мао выглядел невыразительно, лицо, ровно покрытое
оранжевым гримом, мало напоминавшим цвет живой человеческой
кожи, было словно сдувшимся и лишенным индивидуальности: это
мог быть кто угодно, любой обездвиженный таксидермией
бесстрастный китаец с волосами, строго зачесанными назад. Пока
Александра разглядывала оранжевый профиль, у Мао открылся глаз;
его черный зрачок, как ей показалось, скосился, чтобы посмотреть на
нее, потом глаз снова закрылся, все это произошло быстро, как будто
он просто моргнул, и ресницы снова слиплись, как склеенная бумага.
Сердце подпрыгнуло у нее в груди; она издала тихий высокий
«хрюк», и шедшая позади пара посмотрела на нее неприязненно:
священный момент встречи с трупом был испорчен для них какой-то
представительницей варваров. «Не делайте ничего варварского».
Сьюки и Джейн в очереди, двигавшейся по другую сторону
хрустального гроба, уже проходили мимо, напялив на лица
уважительное выражение. Обе очереди проследовали через
официальный сувенирный магазин на шумную площадь, где уличные
торговцы настырно предлагали всем вышедшие из употребления
красные книжечки цитатника Мао и пресс-папье с его изображением.
Александра спросила у спутниц:
— Это вы сделали?
— Сделали — что?
— Заставили Мао мне подмигнуть. Я чуть не умерла на месте от
страха. Если бы я упала в обморок или закричала, нас всех упекли бы в
тюрьму за нарушение порядка.
Сьюки весело рассмеялась. Джейн была решительно настроена
обойтись без извинений.
— Мы не могли видеть, с-с-сработало или нет. С нашей с-с-
стороны профиль оставался неподвижным.
Сьюки попыталась загладить вину, объяснив:
— Просто мы заметили, какое у тебя притворно-торжественное
выражение лица, как у атеистки, присутствующей на мессе, ну и
решили немного поддразнить.
— Я же находилась среди них, — сказала Александра. — Они,
конечно, понимали, что я не китаянка, но, если бы не вы, вполне могли
принять меня за лояльную путешественницу.
— Лекса, — с нежностью произнесла Сьюки, — ты такая милая
лапушка-лапушка. И такая тщеславная. С чего бы это ему подмигивать
персонально тебе? Он лежит тут столько лет, мимо него проходят
миллионы людей.
Джейн довольно сердито добавила:
— Они знают, почему ты оказалась в этой очереди. Прос-с-сто из
глупого любопытс-с-тва. Напрасно ты думаешь, что эти люди так уж
простодушны. У них теперь есть Интернет, и они все знают о Западе.
Они знают, что наше желание увидеть тело Мао — ребячество. И
знают, как мы использовали его фотографии во всех студенческих
дортуарах, несмотря на его обещание похоронить нас.
— Это не мы, — сказала Сьюки, — а тот смешной лысый
русский, у которого имя состояло из одних согласных. Мне так
нравилось, когда он выкидывал