пригласили стать членом консультативного совета Дома Мейбел Додж
Лухан, и один из членов этого совета, краснолицый вдовец Уорд
Линклейтер, скульптор, ваявший большие бронзовые фигуры
представителей дикой природы Запада — койотов, американских
зайцев, а особенно диких мустангов, — крупный мужчина с белыми
усами и тщательно ухоженной кисточкой-щетинкой под нижней губой,
положил на нее глаз. Он несколько раз приглашал ее поужинать, и ей
нравилось, что во время этих встреч они оба, попивая красное вино, с
любовью говорили о своих покойных супругах, а потом расходились
по домам, слишком утомленные, чтобы заниматься чем-нибудь еще.
Секс после семидесяти… Александра даже не хотела знать,
существует ли он вообще. Когда она шутливо поинтересовалась, имеет
ли название щетина на подбородке Уорда, тот покраснел и ответил:
«Кажется, молодежь называет это „любовной щетинкой“», — но на
том все и закончилось.
— Мы с Джейн хотели узнать, — сказала Сьюки, — что ты
думаешь насчет Мачу-Пикчу?
— Мачу-Пикчу? Того, что в Андах?
— Да, тебе ведь, кажется, очень понравились канадские
Скалистые горы. К тому же речь идет не только о руинах — там есть
Лима и Куско, а еще можно записаться на экскурсии в Боливию и
Эквадор. Одним из преимуществ такой поездки — Джейн просила это
особо подчеркнуть — является отсутствие сбоя биоритма, все эти
места находятся на одной с нами долготе.
— А почему Джейн сама мне не позвонила, если она так в этом
заинтересована?
— Она считает, что от меня ты скорее примешь это предложение,
потому что на нее ты дуешься из-за чего-то, что случилось в Египте,
хотя она сама не знает, что это могло быть.
— Глупости. В Египте все было в порядке, хотя она и храпела. Но
я никак не готова предпринять еще одно большое путешествие так
скоро после Китая. Если говорить о чудесах света, то стены и пирамид
с меня, полагаю, достаточно. А если признаться честно, я не могу
позволить себе еще одно чудо. Вас с Джейн, судя по всему, оставили
вполне обеспеченными, а мы с Джимом едва сводили концы с
концами, теперь то же самое делаю я одна. Прости, дорогая.
— Не извиняйся. Я ожидала, что ты скажешь нечто подобное. И
честно говоря, чувствую облегчение. Я не была уверена, как
среагирует моя эмфизема на такую высоту, хотя агентша из бюро
путешествий уверяла, что проблем не будет.
— Ну конечно, для нее никаких проблем и не было бы.
— Вот именно. — Повисла пауза, обе наслаждались
взаимопониманием. — Тем не менее, — мечтательно продолжила
Сьюки, — было бы замечательно снова съездить куда-нибудь вместе,
пока мы не слишком постарели. У Джейн есть проблемы со здоровьем,
хотя она не любит о них распространяться.
— Что за проблемы?
— Какие-то внутренние. Она ничего не говорит. А Мексико ты
можешь себе позволить?
— Мы с Джимом бывали в Мексико. Не раз. Говорят, что теперь
автотрассы, по которым мы ездили — сначала, когда еще только
поженились, с моими бедными детьми, изнывавшими от жары и
хныкавшими на заднем сиденье, потом только вдвоем, это был наш
второй медовый месяц, — так вот, говорят, что эти автотрассы кишат
бандитами, которые похищают американцев для выкупа. Мир
становится все менее и менее дружелюбным по отношению к нам, не
так ли?
— А как насчет Ирландии? Там люди все еще относятся к нам
дружески, хотя я слышала, что теперь это не так дешево, как было
прежде, до того, как они вступили в ЕС и стали «Кельтским тигром».
Отсюда, из Роки-Риджа, люди всегда сбегали на недельку в Ирландию
поиграть в гольф. Разве тебе не хочется увидеть Западные острова и
проехаться по Кольцу Керри[23]? Когда-то там в маленьких каменных
сотах жили монахи. Кажется, Ленни был на какую-то долю ирландцем.
— О, Сьюки, какая же ты еще молодая. Мне стоит лишь подумать
о том, чтобы сесть в самолет, и я уже чувствую себя усталой. Разве не
хорошо оставаться там, где ты есть? В данном случае — где я есть.
Сухое солнце пустыни отбросило луч под пятичасовым наклоном
на утопавший в сумерках кофейный столик со стеклянной
столешницей, на глянцевые книги по искусству американской
керамики, древней и современной, на толстый навахский коврик.
Плиты, которыми был выложен пол, имели тот же бледный окрас, что
и песчаная почва, на которой произрастал ее сад кактусов за дверью,
ведущей в патио: комичные, похожие на мышиные ушки опунции и
тонкие длинные плети окотилло составляли его лучшее украшение.
— Но, — отдаленный голос, ворвавшийся в ее ухо, как
представляла себе Александра, из самого чрева спутника, несущегося
на многомильной высоте над миром и его чудесами, настаивал: — ты
не там, где я. Мне так одиноко с тех пор, как Ленни ушел.
— Ты хочешь сказать — умер.
— Да как ни скажи. «Ушел» звучит не так бесповоротно. В
некотором роде он, конечно, был человеком ограниченным, но с ним
не было скучно. Все наши старые друзья стараются проявлять
внимание, но я же вижу, что мое присутствие их тяготит. Я им больше
не подхожу. Я всем глубоко безразлична. Теперь я понимаю, почему
индийцы — не наши индейцы, а индийцы-азиаты — придумали
сати[24].
— А как же твои дети? И внуки? Уверена, что им ты не
безразлична. — Александра сама почувствовала, что становится строга
со Сьюки, как утомленная мать. Она предпочла бы сейчас
сосредоточиться на пушистом соцветии миниатюрного кактуса в
квадратном горшке на подоконнике. Как ярко он светился на солнце —
настоящий нимб! Отсюда ее мысль перескочила на Уорда, у которого
был такой красивый добрый рот, но его портила эта дурацкая кисточка
щетины под нижней губой. Александра боялась, что в один
прекрасный вечер, выпив достаточно красного вина, выскажется
против кисточки, и это в любом случае — пренебрежет ли он ее
мнением и оставит кисточку или согласится и сбреет ее — сблизит их,
к чему она не была готова. Она больше не хотела попадать в
положение, когда приходится соревноваться с мужчиной, вести
необъявленную борьбу одолжений и отказов, щедрых даров и
реваншей.
— Ну, они ведут себя вежливо, — сказала Сьюки, имея в виду
детей, — но из кожи вон не лезут. Знаешь, как это бывает: ты думаешь
о том, что следовало сделать не так, когда они были маленькими,
сожалеешь о чем-то, что-то тебе хотелось бы изменить, но жизнь идет
своим чередом; так и должно быть. Пытаешься просить прощения, а
они смотрят на тебя отсутствующим взглядом: они-то уже все забыли.
По тому, как они отнеслись к уходу — прости, к смерти — Ленни, я
поняла, что они и мою воспримут легко. Скажут: добрая старенькая
мама, покойся с миром. Если скажут хотя бы это. У тебя ведь, кажется,
кто-то из детей остался в Иствике?
Этот последний неожиданный поворот в потоке сознания Сьюки
захватил Александру врасплох.
— Марси, — ответила она. — Старшая. Она отказалась переехать
с нами на Запад, когда мы с Джимом поженились. У нее в иствикской
школе был приятель, она была в него сильно влюблена и, окончив
школу, сказала, что хочет поехать в Ризди и стать настоящей
художницей — «настоящей» это в пику мне, полагаю. Она была
решительно настроена отмежеваться от меня. На жизнь зарабатывала,
работая официанткой в булочной-кофейне «Укромный уголок», а когда
вернулась из Ризди — в конце концов ей не понравилось быть
художницей, как она заявила, это слишком эгоцентрично, — стала
официанткой в «Немо», к тому времени возраст уже позволял ей
разносить спиртное. В конце концов, переспав с кем могла, как я
думаю, она вышла замуж за местного, за мужчину на несколько лет
старше ее, — за простого электрика, можешь себе представить? Это
после того, как ее отец владел целой фабрикой разного оборудования в
Норидже.
— «Немо», — как завороженная, повторила Сьюки. — Какое
уютное было местечко! А тамошние масляные лепешки… Жареное
мясо на сдобной булочке. Я, бывало, каждый день там обедала, когда
служила в «Слове». Помнишь «Слово»?
— Разумеется. В начале было «Слово». «Немо», кажется, продают
компании «Данкен донатс». Марси говорила мне об этом какое-то
время назад. Вообще она не много мне сообщает; думаю, мы с ней
наполовину чужие. Она не желает, чтобы люди знали, что она моя
дочь; там нас еще немного помнят.
— Как мило. Когда тебя помнят… — мечтательно сказала Сьюки.
— Это может быть мило, а может, и нет. Конфетка, кто-то звонит в
дверь. Я подумаю о том, куда бы мы могли вместе поехать. А Карибы
— это слишком банально? Когда-то я любила Сен-Круа, даже после
того, как те радикалы расстреляли две пары на тамошнем гольфном
поле.
— Солнце, дорогая. Ты забыла. У меня страшная аллергия на
солнце.
Похоже, обиженная, Сьюки отключилась, не произнеся больше ни
слова. Даже она с годами становилась обидчивой.
Прошло довольно много времени, и Александра уже начала былодумать, что две другие ведьмы для нее — в прошлом. Она неплохо
обходилась все это время и продолжала обходиться без них. Ее горшки
становились, как ей казалось, все лучше. Когда в магазин заходила
супружеская чета, то случалось это зачастую потому, что витрина
привлекала именно женское любопытство, и именно женщина чаще
всего делала покупку. В свободное от работы на гончарном круге
время Александра начала снова лепить женские фигурки с ногами и
руками, но без ступней и кистей, такие же, как те, что делала в
Иствике и называла «малышками». Одна женщина, войдя в магазин и
окинув их взглядом, сказала ей:
— Они очаровательны, но это ведь не традиционное юго-западное
искусство, не правда ли?
Александра согласилась. Как бы то ни было, она любила ваять их
из остатков глины; их маленькие головки были повернуты так, словно
фигурки принимали солнечные ванны или удивлялись чьему-то
нежданному визиту; а их тяжелые бедра было приятно обхватывать
рукой, переставляя скульптурки на полку. Мужчинам они нравились,
женщины при виде их испытывали нечто большее — они были
очарованы и тронуты, узнавая в них себя.
Уорд Линклейтер продолжал время от времени приглашать ее на
ужин, но кульминационный момент для них миновал, и Уорд не делал
никаких интимных поползновений, так что деликатный отказ, который
она мысленно готовила, остался дремать внутри ее, свернувшись
клубком. Летнее солнце безжалостно бомбило крышу; кактусы
отчаянно, но тщетно призывали ноябрьскую грозу, хотя резко
очерченные, прозрачные для солнца облака уже громоздились на
западе, и пустынные крысы устраивали гнезда в пухе умерших
опунций. Александра съездила на север, в Колорадо, с
сентиментальным визитом. Открытая местность, знакомая ей с
детства, оказалась неузнаваема; ничем не огороженные,
простиравшиеся на много акров кругом, поросшие травой просторы,
по которым она, бывало, скакала верхом, были отданы под длинные
цепочки типовых коттеджных застроек и гольфные поля на девять
лунок, орошаемые из искусственного озера. В декабре раздался
телефонный звонок, это была Джейн Смарт-Тинкер, которая
продолжила тему, поднятую в разговоре Александры со Сьюки, так,
словно он состоялся только вчера.
— С-с-сен-Круа — дурац-ц-цкая идея, — с присвистом
припечатала она. — Карибы — это для тех, кто любит путешествовать
по путевкам компании «Клаб мед», баловаться травкой и вступать в
случайные связи под луной на белом как снег песке.
— Звучит не так уж плохо, — возразила Александра.
— Лекса, перестань ребячиться. Эта часть жизни для нас
закончена. Даже Сьюки понимает, что для нее все это позади.
— Ну и что же нам тогда остается?
— Нам остается быть благоразумными, дорогая. Остается ездить
по миру и смотреть. Остается использовать глаза
