подумай: у тебя еще есть сознание, разве это не удивительно само по
себе? Все эти нейтроны… Нынешней осенью я совершила парковый
тур по Гималаям. С-с-сик-ким. Бутан. От Непала нам пришлось
отказаться из-за маоистского восстания. Там все еще сохраняются
прелестные княжеские усадьбы, а Кашмир — это просто рай, если
оставить в стороне безнадежную политику.
— Значит, рай все же существует. С кем ты ездила?
Ожидая услышать, что они ездили вместе со Сьюки, Александра
приготовилась испытать укол ревности. Но Джейн сказала:
— Ты знаешь, ни с кем, дорогая. Поездку организовали
бруклайнский и дэдхемский клубы садоводов. Было там два-три мужа
без жен — жалкие людишки, все время путались под ногами. Я люблю
женщин, как выяснилось. Ты знала это обо мне?
— Ну, не то чтобы знала. Джейн, я думаю, все женщины, в
большей или меньшей степени, чувствуют себя уютнее с женщинами.
От женщин всегда знаешь, чего ожидать, и не ждешь слишком
многого. Ты позвонила, чтобы поговорить именно об этом? Хочешь
выйти из своего уединения? Насколько я понимаю, в твоем штате
однополые браки разрешены. Это все остальные полны решимости
бороться с ними.
— Не трать времени попусту на остроумие. У нас со Сьюки есть
для тебя серьезное предложение.
— Антарктика? — Какая-то зловещая целеустремленность Джейн
вызывала у Александры желание оградить себя щитом иронии.
Джейн, однако, не восприняла ее предположение как иронию и
ответила:
— Нет, но люди, которые действительно туда ездили, в вос-с-
сторге, они говорят, что такую красоту даже представить себе
невозможно. Тем не менее — нет. Сьюки сказала, ты слишком бедна,
чтобы предпринять дорогостоящее путешествие. А посему что ты
думаешь о том, чтобы отправиться в Иствик?
— В Иствик? Сейчас?
— С-с-следующим летом, Лекса. На месяц-другой, в зависимости
от того, какие там цены на съемное жилье. Не забывай, мы этого не
замечали, поскольку жили там постоянно, но это курортное место:
пляж, залив, магазинчики на Док-стрит, торгующие
душещипательными акварельками, витражными стеклами, свечами…
Тебе безусловно требу-етс-с-ся сбежать от зверской жары Нью-
Мексико.
— Обычно она не такая уж страшная — мы, знаешь ли, живем
высоко в горах, у нас сейчас земля покрыта снегом. Но лето прошлого
года, должна признать…
— Вот-вот. А ты знаешь, что отныне лёта будут становиться все
жарче и жарче? И разве тебе не любопытно посмотреть, как изменился
город?
— Я знаю, как он изменился. Точнее, как мало он изменился. Мы
с Марси худо-бедно все-таки общаемся. Появилось еще несколько
фешенебельных ресторанов и художественных галерей, они время от
времени возникают, потом исчезают. На тех хилых деревьях, что в
центре города, белые рождественские гирлянды висят теперь круглый
год — у них есть общество по благоустройству, и благоустройство оно
представляет себе именно так.
Джейн сопротивлялась, не желая подпадать под воздействие
пессимистической стороны Александриной натуры. Ощетинившись
свистящими и шипящими, она сказала:
— Печально, но я в это не верю. Вернее, не верю, что это вс-с-се,
что там ес-с-сть. Должно быть что-то ещ-щ-ще, вс-с-сегда было.
Может быть, дух Анны Хатчинс-с-сон[25]. Он был освобождающим,
придавал чувство уверенности. Мы стали самими собой. Без этого мы
так и не имели бы права выбирать себе мужей и брос-с-сать их.
— О, Джейн, как ты можешь говорить это после того, что мы там
наделали?
Голос собеседницы громоподобно обрушился на нее:
— Что мы наделали? Что?! Трахнули нескольких местных олухов?
Так это было для них величайшим благодеянием с нашей стороны.
Поиграли в теннис с как-его-там… Ван Хорном и попарились в его
бане? Это же была игра.
— Мы убили Дженни Гейбриел, вот что мы сделали. А еще
раньше заколдовали жену Клайда до того, что он убил ее кочергой, а
потом повесился.
— Солнышко, все это чушь. Это невозможно доказать. А если и
можно, что с того? Это было тридцать лет назад. Почти все, кто мог
нас помнить, мертвы.
— Я не желаю возвращаться назад! — отчеканила Александра с
такой уверенностью, что на миг ослепла, перестала видеть сияние
зимнего солнца на снежной пороше снаружи и уютные артефакты юго-
западного искусства внутри с их скромными коричневыми и ржавыми
оттенками, позаимствованными у земли аборигенами, не знавшими
понятия греха, не ведавшими его ослепляющей черноты. В Канаде их
называли Первыми Людьми. Их храбрецы сражались с другими
храбрецами, все истязали друг друга, а их женщины толкли кукурузу,
превращая ее в муку. Все были грубы, молчаливы и невинны. —
Поначалу Марси все время звала меня приехать навестить ее, а я
постоянно увиливала, так что она и звать перестала. Не стала давить
на меня. Она уже не была ребенком, когда это случилось, ты ведь
знаешь. Ей было семнадцать. И она имела представление кое о чем. О
зле.
— О, мягкосердечная ты моя лапушка, что ты еще напридумаешь?
Зло! Бог ты мой! Я бы сказала — реальность. Разве сегодняшняя
жизнь не кажется тебе чудовищно скучной, такой, какой она никогда
не была в Иствике?
Неужели это правда? Александра предпочла сдвинуть разговор на
территорию подругиного вдовства:
— Почему ты хочешь поехать туда летом? Разве семья Нэта не
владеет большим поместьем в Мэне, где-то возле Бата или Бар-
Харбора?
— Старуха его продала. Сказала, что единственная причина, по
которой она его не продавала раньше, — это чтобы Нэту было где
поплавать на яхте в августе.
— Она еще может заниматься подобными делами? Покупать,
продавать… Это в сто четыре-то года?
— Похороны Нэта придали сил старой летучей мыши. Она даже
снова начала ездить по пятницам в «С-с-симфо-ни-Холл» с огромным
черным шофером. А ведь когда Нэт был еще жив, она в какой-то
момент перестала понимать, кто она и где находится, знала только, что
ей не нравятся обои, на которые она пялилась целыми днями, и была
уверена, что сиделка хочет ее отравить. Содержание мэнского
поместья чудовищно вздорожало. Это был такой гигантский обшитый
гонтом сарай спален на сто, а беда с этим гонтом состоит в том, что он
высыхает и обшивка отваливается. Я ненавидела туда ездить. Дом
отапливался только каминами, а океан всегда был слишком холодным,
чтобы плавать, даже в августе. В Мэн на лето отправлялись только
семьи пуритан, желавшие подвергнуть себя наказанию за свое
богатство. Так что нет, я с удовольствием поеду на Род-Айленд. Но
только не в Ньюпорт и не в Джеймстаун. Летом там полно зевак-
остолопов. Только в Иствик. В Иствик не ездит никто, кроме чудаков.
— О, Джейн, как ты можешь говорить об этом с таким
энтузиазмом? Уверена, Сьюки согласится со мной, что это ужасная,
ужасная идея. Ведь речь идет о месте преступления.
— Повторяю: не было никакого преступления. Было лишь
здоровое использование наших женских возможностей. Сьюки, кстати,
в восторге от этой идеи. Когда мы с ней об этом говорим, у нее
сверкают глаза, а щеки покрываются румянцем. Между прочим, там, в
Китае, тебе не показалось, что она с этими ее жалкими крашеными
волосами болезненно-бледна и как-то обессилена? Ведь у бедняжки
осталось лишь по половинке легких.
— Так вы с ней видитесь? Где?
Джейн голосом воздвигла защитную преграду:
— Она приезжает в Бостон. У Ленни были там какие-то деловые
интересы. Однажды мы встретились в Нью-Хейвене, один из внучатых
племянников Нэта учится там в Йельском университете. А ты что-
нибудь имеешь против, Лекса? Мы не виноваты, что ты живешь так
далеко и никогда не приглашаешь нас погостить.
— Я приглашала, но вы презрели мое приглашение, заявили, что
Запад кишит толстыми религиозными ханжами. — Тем не менее
подсознательно Александре действительно не хотелось осквернять
сухую чистоту Таоса гнилым запашком трясины своего прошлого. Она
предпочла отступить: — А почему Сьюки хочется вернуться в Иствик?
— О, ты же ее знаешь. Журналистское любопытство. Может, она
накопает там что-нибудь для следующего своего смехотворного
любовного романа. Может, разожжет в себе былое пламя или одержит
новую победу. В Коннектикуте, судя по всему, жены правят крепкой
рукой, а где ты видела городских мужчин, которые были бы
раскованны настолько, чтобы совмещать верность долгу и умение от
него уклоняться?
Эта фраза заставила Александру задуматься, обладает ли этим
свойством Уорд Линклейтер. Как-то за бокалом красного вина
обнаружилось, что в прежней жизни ваяние было для него лишь
любительским занятием, коему он предавался по выходным;
профессией же и источником весьма надежного благосостояния
являлась работа подрядчика; он был одним из тех, кто на многие-
многие акры вокруг заполонял беззащитную пустыню между
Альбукерком и Санта-Фе продававшимися по сниженным ценам
домами для пенсионеров, которые так презирала Александра.
— Ну, у меня таких иллюзий нет, — сказала она Джейн. — Я не
еду. Категорически нет. Иствик был лишь периодом, причем таким,
покончить с которым я очень рада. Периодом, дорогая.
Когда, промучившись несколько дней, она позвонила Сьюки,младшая подруга казалась рассеянной; их разговор напоминал
случайную беседу на приеме с человеком, стреляющим глазами по
сторонам через твое плечо.
— Сьюки, не могу поверить, что ты хочешь, чтобы мы сняли в
Иствике жилье на лето.
— Я хочу? Это Джейн помешалась на такой идее, я даже
возразить не могу. Не знаю, может, это и впрямь могло бы быть
забавно. Разве нам всем не стоит воспользоваться возможностью что-
то еще изменить в своей жизни? Тебе не любопытно, что из этого
выйдет? В любом случае не делай из этого большой проблемы, Лекса.
Это всего лишь идея, способ объединиться.
— Отвратительная идея, если хочешь знать мое мнение. Для меня
этот город остался в прошлом. Он во власти злых чар.
— А кто же напустил на него злые чары? — спросила Сьюки.
— Не только мы. Там были еще и Бренда Парсли, и Мардж Перли,
и Грета Нефф, и Роузи Холлибред, думаю, надо включить в эту
компанию и Фелисию. — Из суеверия язык у нее запнулся на имени
Фелисии, убитой жены Клайда Гейбриела — того самого Клайда,
который сошел с ума отчасти из-за пьянства, а отчасти от любви к
Сьюки. Именно тогда пагубное колдовство достигло глубин, из
которых они уже не смогли выбраться, и Александре было неприятно
произносить это имя, поскольку Фелисия была мертва. Впрочем,
теперь и остальные уже наверняка умерли.
Сьюки рассмеялась; Александра догадалась, что смех был
призван замаскировать зевок.
— У нее пена так и шла изо рта, когда она вещала о Вьетнаме и
никак не могла остановиться, — сказала Сьюки о покойной Фелисии,
однако, почувствовав, что ностальгическая интонация не отвечает
нынешнему настроению Александры, более оживленно добавила: —
Дорогая, ты так мило суеверна. Чары не длятся вечно. Та ядовитая
атмосфера относится лишь к своему времени, к концу шестидесятых,
которые, разлагаясь, переходили в семидесятые, притом что мы были
молоды, полны живых соков и прочно укоренены в среднем классе.
— Если судить по телевидению, нынешние времена
«Счастливыми деньками»[26] тоже не назовешь, — заявила
Александра. — При Буше люди так же несчастны, как были при
Джонсоне и Никсоне. Такое же болото. А между тем инфраструктура,
бесплатное образование и национальные парки летят в тартарары.
Сьюки помолчала, словно обдумывала это утверждение, а потом
сделала заключение, вызвавшее у Александры раздражение:
— Что ж, похоже, тебе идея не нравится, а без тебя мы обойтись
не можем.
— Почему? Вы с Джейн, по-моему, вдруг во всем стали
настроены на одну волну.
— Не ревнуй, дорогая, тут не к чему ревновать. Джейн — человек
нелегкий, но, как я уже говорила, она не совсем здорова и, думаю,
чувствует себя очень одинокой в этом огромном темном доме, после
того как в нем не только не стало Нэта, но и чудовищно
