и снова взяла в руки страницу
путешествий «Таймс». В Аризоне, читала она, некое индейское племя
почувствовало себя обойденным, поскольку тот участок Большого
каньона, который принадлежал им, посещался реже, чем участок,
принадлежащий белому человеку, и собиралось построить U-образную
«небесную тропу» по краю обрыва. У нее будет стеклянный пол, и это
даст возможность любому совершить прогулку протяженностью в сто
сорок футов за семьдесят пять долларов. Если вам это по карману, вы
сможете увидеть бездну почти в милю глубиной прямо у себя под
ногами, до самого дна каньона. Александра хотела бы по возвращении
домой попробовать совершить такое путешествие. Она была уверена,
что испытает ужас, даже несмотря на то, что вид из маленького
пластмассового иллюминатора в самолете почему-то ничуть не пугает.
Рассказ о «небесной тропе» и здешний вид из окна в унылый
дождливый день, когда темно-коричневые с лиловым оттенком клочья
косо проплывают на фоне грязно-белых барашков дождевых облаков,
вызвали у нее тоску по Западу — по его суше, по бежевому тону его
словно бы сплошь керамических пейзажей. Она хотела поделиться
своими размышлениями со Сьюки, но подруга-вдова, скинув туфли,
босиком проследовала в соседнюю комнату и уселась за свой
миниатюрный столик перед ноутбуком фирмы «Хьюлетт-Паккард». Ее
пальцы выбивали дробь, очень напоминающую стук дождя по крыше,
когда она стремительно, почти не останавливаясь и даже не колеблясь,
строчила свой роман — вероятно, новый эпизод, основанный на
недавнем жестоком разочаровании. Поспешный цокающий звук
клавиатуры наполнял воздух в комнате ощущением
подкрадывающейся паники; оно не отступило даже тогда, когда дождь
начал стихать. Когда Джейн, появление которой предвосхитили
сначала скрежет покрышек «ягуара» по гравию подъездной аллеи,
потом тяжелые шаркающие шаги по не покрытой ковром цементной
лестнице «Ленокс сивью апартментс», наконец вошла в дверь, вид у
нее был такой, будто она только что увидела привидение. Ее лицо было
серым, как день за окном, у корней некогда черных волос проступила
седина, а тело скукожилось, словно она, и без того маленькая,
превратилась в свою уменьшенную фотокопию. Наверняка снова
почувствовала разряд.
— Ну, как там док Пит? — спросила Александра нарочито
небрежным тоном, призванным смягчить грядущую драму.
Джейн открыла рот, чтобы ответить, но подождала, когда Сьюки в
соседней комнате перестанет стучать по клавишам, после чего
драматично-таки сообщила подругам:
— Этот ос-с-столоп не знает, что со мной. Он прослушал мое
сердце и легкие, заглянул в уши, посмотрел глазное дно и счел, что у
меня все в порядке.
— Ну, так это же хорошо, — сказала Сьюки, по-прежнему косясь
на экран своего маленького ноутбука, где продолжалась некая
таинственная активность. Ее рука вдруг сорвалась с колена и быстро
напечатала какую-то поправку.
— Это замечательно, Джейн, — решительно объявила
Александра. — Ты должна испытывать огромное облегчение. — На
самом деле, пребывая в том уже полуподземном секторе нашего бытия,
где чужие дурные вести доставляют удовольствие, она была
разочарована. Джейн выглядела ужасно и вела себя эгоцентрично.
— Я рассказала ему об ощущениях внизу живота, и он хочет
направить меня на рентген к своему сыну в Провиденс, — сказала
Джейн, оглядываясь. — Кофе остался или вы, свиньи, выпили все?
— Я после полудня к нему не прикасаюсь, — ответила Сьюки.
— Мне нужен черный, — потребовала Джейн. — Черный,
черный. Может быть, с каплей «Джека Дэниелс-с-са» — после всего
того, через что мне пришлось пройти.
— Рентген ищет рак? — рискнула спросить Александра, хотя ей
было ненавистно даже произносить это слово. Клетки твоего
собственного тела, вышедшие из-под контроля, крохотные
взбесившиеся механизмы…
— Думаю, да, — ответила Джейн, — но не только. Он сказал, что
всем после шестидесяти следует проверяться на предмет… как же он
это назвал? — аневризмы брюшной аорты. Когда он выстукивал мой
живот, что-то заставило его дважды прослушать потом стетоскопом
одно место.
— Не смешно ли, — сказала Сьюки, выходя в общую гостиную и
покидая наконец свою пещеру грез, — что врачи все еще это делают?
Выстукивают, выслушивают. Это же такой примитив. Терапевт, у
которого я наблюдалась в Стэмфорде, всегда норовил на ощупь
обследовать меня между ног.
— Обследовать. Добрый следователь, злой следователь, — не
удержалась от каламбура Джейн.
— Ха-ха. А когда я укоризненно смотрела на него, — не дала
сбить себя с мысли красившая губы Сьюки, — он напяливал налицо
маску торжественного негодования, как будто хотел сказать, что ник
чему и пальцем не притронулся. Врачи они… да уж! Я всерьез
надеюсь, что у нас все-таки будет когда-нибудь полноценная
национальная система здравоохранения, и мы лишим их всех работы.
— Рентген меня пугает, — сказала Александра. — Говорят, он
способствует разрастанию клеток.
— Способствует, я в этом не сомневаюсь, — согласилась
Джейн. — Но не поэтому мне нужно выпить. Со мной только что
приключилось нечто странное. Вы помните, что кабинет дока Пита
находится на Вейн-стрит, в квартале от Оук?
— Разумеется, — ответила Александра. — Когда мы с Озом
переехали туда, на Вейн-стрит еще росло несколько выживших
голландских вязов. К ним были приделаны зеленые ящики, как
кислородные подушки у инвалидов. — Она виновато взглянула на
Сьюки, сообразив, что именно это ждет ее эмфиземные легкие.
Но Сьюки, похоже, не нашла в этой улыбке ничего личного.
— Они отбрасывали такую приятную перистую тень, —
припомнила она вслух. — Когда они в конце концов погибли, город
заменил их этими унылыми норвежскими кленами с их большими
мрачными листьями, не пропускающими света. Тогда еще говорили,
что значительную часть вязов вырубили люди из питомника Герби
Принца и Эда Арсенолта.
— Как бы то ни было, — заявила Джейн, решительно настроенная
не уступать сцену, — я вышла от дока Пита, пошла к углу Док, где
оставила своего «ягуара», и там, в густой тени — дождь только что
кончился, и с деревьев капало — мне навстречу вышла мужская
фигура. Когда мы поравнялис-с-сь, мужчина сказал: «Привет, Джейн!»
При этом она понизила голос, чтобы он прозвучал, как мужской,
после чего сделала эффектную паузу.
— И что в этом странного? — спросила Сьюки. — Он тебя узнал.
Меня постоянно узнают в центре города.
— Я — не ты. Меня здесь никто не знает, кроме бывших
учеников, которых я учила музыке.
— Как он выглядел? — спросила Александра.
— Молодой, — не спеша начала описывать Джейн, закрыв
глаза. — То есть по крайней мере моложе меня. Я не смотрела на него
— размышляла о рентгене и о том, что там док Пит услышал во мне
своим с-с-стетоскопом. Пока этот человек не произнес мое имя таким
страшным голосом, я не обратила на него никакого внимания. Видела,
что какая-то фигура движется мне навстречу, и, должно быть,
посторонилась, чтобы не столкнуться с ней. — Она снова закрыла
глаза. — Довольно высокий, чуть грузноватый, скорее коренастый, чем
тучный, и… не знаю, как сказать… какой-то с-с-серебристый.
— Серебристый? — удивленно повторила Сьюки.
— Это не совсем точное слово, но какой-то гладкий, с-с-сияющий,
как статуя, и… как же это называется? Гермафродитный.
— Гермафродитный?! — воскликнула Александра. Она не всегда
могла удержаться, чтобы не поддеть Джейн; если бы все относились к
себе с такой серьезностью, как та, мир находился бы в состоянии
постоянной войны. — Силы небесные, Джейн, похоже, ты очень даже
хорошо его рассмотрела.
— Я попыталась реконструировать свое впечатление, когда он
прошел мимо. Его «Привет, Джейн!», произнесенное каким-то
фальшивым актерским голосом, словно прошло через меня насквозь.
— Фальшивый голос актера-гермафродита, — с притворной
серьезностью продолжала издеваться Александра.
— Ладно, смейся, если хочешь, — сказала Джейн, поджав губы,
словно собиралась плюнуть, — но по-настоящему ты будешь смеяться,
когда я расскажу дальше. — Она снова сделала паузу, чтобы взгляды
подруг сосредоточились на ней; ее маленькое напряженное желто-
серое лицо, почти как у мумии, венчал ореол белых корней волос.
— Ну, выплевывай уже, Джейн-Болячка, — предложила Сьюки,
когда молчание начало всех нервировать. Она думала о своем ноутбуке
в соседней комнате, на продолжавшем светиться экране которого за
последним написанным словом крохотной зубочисточкой пульсировал
курсор.
— Когда я повернула голову, чтобы посмотреть ему вслед, я
почувствовала удар.
— Удар? — переспросила Александра. — Такой же, как от
телефонного столба возле почты?
— Не такой сильный. Тогда меня чуть не сбило с ног. Этот был
слабее, почти издевательский. Я получаю и другие, по меньшей мере
раз-два в день, но знаю, что уже надоела вам, поэтому ничего не
рассказываю.
— Ты вовсе нам не надоела, — возразила Александра. — Просто
у тебя напряжены нервы, что естественно.
— Абсолютно согласна, — подхватила Сьюки и, хотя ее участие в
разговоре казалось слишком отстраненным, спросила: — Он напомнил
тебе кого-то знакомого?
— С-с-совершенно точно, — просвистела Джейн, обрадованная,
что ее об этом спросили. — Кого-то. Смутно. Но я не могу вспомнить
кого.
— Почему? — лениво поинтересовалась Александра. Джейн
действительно бывала занудливой. Все эти ее тайны и тени,
серебряное сияние полуузнанного лица, крупные капли
задержавшегося в кронах дождя, одна за другой падающие с кленовых
листьев среди пасмурности дня… Что ж, это Новая Англия. «Алая
буква»[36].
— Такое впечатление, будто его с-с-скрывают какие-то чары.
Когда я пытаюсь вспомнить, кто он, мне становится с-с-страшно.
Подруги, давно посвятившие себя злу, бессердечно поглощенному
самим собой, предпочли не давить на Джейн и доставить ей
удовольствие расспросами.
— Интересно, откуда он явился? — вслух размышляла Сьюки. —
Никто просто так не ходит по Вейн, она расположена слишком далеко
от магазинов.
Джейн просияла.
— Мне кажется, я знаю откуда, — сказала она. Ей не нужны были
никакие расспросы. — После того как испытала удар — это было
похоже на язвительный тычок в кишки, — я не смела больше
оглядываться по сторонам, но, оказавшись наконец в машине,
припаркованной на углу, посмотрела-таки назад, и оказалось, что этот
мужчина исчез! Я проехала по Док до Оук, потом до Юнион-Черч,
вернулась на Вейн, но его нигде не было! Сдается мне почему-то — по
тому, как он шел, — что он где-то там живет. Как вы правильно
заметили, никто просто так по Вейн не ходит. Там нет ничего, кроме
частных домов.
— Во что он был одет? — с легкой одышкой спросила Сьюки.
— Белые брюки, как у художников, — не задумываясь, ответила
Джейн, — и светлая футболка с какой-то буквенной эмблемой, я не
успела прочесть.
— Прямо как мальчик.
— Он и был мальчиком, — подтвердила Джейн, — только
постаревшим.
Александра попробовала прояснить:
— И он растворился в воздухе?
— В том районе, — настаивала Джейн. — Вот подумайте: вам
известно, что задние дворы нижней части Вейн примыкают к задним
дворам верхней части Оук. А кто живет на Оук приблизительно в
середине первого квартала, в том викторианском доме, который давно
нуждается в покраске, с мансардой и обшарпанной внешней
лестницей, ведущей в съемную квартиру, которую она вынуждена
была устроить наверху? — Джейн помолчала, наслаждаясь вниманием
подруг, которым ей все же удалось завладеть, и сама ответила: — Грета
Нефф.
— Грета Нефф, — повторила за ней Сьюки.
— Именно! Она мертвой хваткой держится за этот дряхлый
дрянной сарай, который сам Рей никогда бы не купил, это было ему не
по карману, я ему так и сказала тогда, и, помню, он мне напыщенно
ответил, что ему этот дом нужен, потому что у него шестеро детей и он
хочет, чтобы у каждого была возможность упражняться на своем
инструменте, не мешая остальным. Грета торчит там из вредности. Это
некрашеное уродство тянет за собой вниз всю округу, снижая
стоимость недвижимости на Оук-с-с-стрит. Вс-с-се так говорят. —
Джейн