раковину. Только и
гляди, чтобы его не смыло в трубу.
Оказалось, что больше всех не желало сниматься кольцо самой
Александры; оно впилось в ставший слишком толстым палец. С
болью, но ей все же удалось протащить его через побелевшую,
сложившуюся складками кожу первой фаланги. На пальце осталась
белая вмятина, словно ленточка, обвязанная вокруг крохотного
деревца.
— Положите их на алтарь, — скомандовала она. — Левой рукой,
той, на которой вы их носили.
Три старческие руки протянулись вперед и положили кольца так,
чтобы каждое соприкасалось с двумя другими: кольцо Сьюки —
массивный золотой обод с выгравированной ювелиром из Гринвича
надписью внутри: «Навек»; кольцо Джейн — потоньше, звено в
длинной цепи предков Нэта Тинкера; и кольцо Александры —
среднего размера, дольше всего носившееся, надетое на ее средний
палец под прямыми лучами дневного света, лившегося в сложенную из
известняка часовню, прозрачные окна которой, словно рама,
заключали в себе вид на сморщенные сухие Западные горы. Когда
Джим Фарландер надевал ей на палец кольцо, его собственные
пожелтевшие от никотина пальцы дрожали, то ли с похмелья от
вчерашнего мальчишника, то ли просто от нервов. Ей предстояло
носить кольцо, ему — оковы брака. Она чувствовала его испуг через
прикосновение руки и заключительные слова клятвы произнесла с
лаской, какую вкладывает в свой жест ковбой, любовно треплющий по
шее робкую лошадь, чтобы успокоить. Ее взгляд потеплел от этого
воспоминания, и навернувшиеся на глаза слезы, быть может, стали
утешительным даром Богини.
— Теперь, — громко произнесла она, — мы свободны. Какие бы
путы ни сковывали наши сердца, теперь они развязаны. Пусть же Твоя
целительная энергия беспрепятственно войдет в нас. Мы безраздельно
в Твоей власти. — Потом она обратилась к двум другим молящим: —
Моя идея состоит в том, чтобы исправить дурное деяние, совершив
доброе.
— Дурное, доброе… — презрительно повторила Сьюки. — Все
зависит от контекста. То, что в один день является добрым, в другой
становится дурным. В любви и в войне все позволительно.
— О, давай не будем, — плачущим голосом взмолилась Джейн. —
Мы же пытаемся мне помочь. Мы боремся со злом, которое насылает
Крис-с-стофер.
Сьюки разглядывала собственную руку:
— Мне нравится так, без кольца. Голая. Я люблю наготу.
— А меня пугает то, что я его сняла, — призналась Александра,
которая полагала, что обручальное кольцо — путо: оно привязывает, не
давая взлететь, но оно же и удерживает нас от многого.
— Лекса, что дальше? Скажи нам, что делать теперь? —
попросила Джейн. Она словно двигалась вспять, даже голос у нее стал
звучать по-детски.
Александра взяла колоду карт таро и разложила их на ковре лицом
вверх по их четырем архаическим мастям — кубки, денарии, жезлы и
мечи — плюс двадцать две карты, составляющие высший аркан. Они
были маленькими яркими воротами в альтернативное царство.
— Возьмите каждая по одной, — велела Александра подругам, —
по той, которая напоминает вам знакомого человека, находящегося в
беде и нуждающегося в помощи. Сосредоточьтесь на ней под конусом
могущества и, когда почувствуете, что перешли в астральную сферу,
сожгите.
— Сжечь?
Александра взяла с алтаря и подняла над головой картонку
спичек, которыми до того зажигала ароматические свечи, все еще
мерцавшие и распространявшие свой пахучий дымок.
— Я постаралась найти карты с самым тонким покрытием. Итак,
я начну. — Она оглядела разложенные карты и выбрала дворцовую,
королеву кубков, которая, с ее пустым выражением лица, могла сойти
за Веронику Марино-О’Брайен, если добавить ей царственной
надменности ее матери. Склонившись над картой, Александра
спроецировала на ее маленькую глянцевую поверхность свой
мысленный, составленный из нейронных связей, образ человека, на
которого было направлено ее колдовство, и обратилась к Богине с
молитвой: «Пусть она станет плодородной. Соедини ее трубы. Да
передастся ей плодовитость ее родителей, Джины и милого Джо».
Александра почувствовала, что услышана, Богиня низко склонилась со
звездного небосвода, и ее длинные волосы заструились хвостами
комет. Просительница держала картуза верхний уголок, поднеся
зажженную спичку к нижнему, и когда покрытая неким химическим
составом карта, нехотя, все же занялась, бросила ее в медную
жаровню, где она горела голубым с зеленым ореолом пламенем,
сворачиваясь трубочкой, пока не остался прямоугольничек пепла,
разлетевшийся в конце концов, как сброшенный с высоты тончайший
фарфор. Александра наблюдала за процессом окисления так
напряженно и сочувственно, что на бровях, шее и загривке появилась
испарина. Круг, который она начертала на ковре, был теперь
основанием конуса могущества, представлявшегося ей вигвамом из
бизоньей шкуры, раскалившимся от мескитовых веток разложенного
посередине костра для приготовления пищи.
— Я следующая, — сказала Сьюки, — хотя и не особо во все это
верю.
Она взяла валета денариев — юношу с самодовольным профилем.
Показав карту двум другим злодейкам, закрыла глаза и сквозь
покрытый тонкой пленкой клееный картон послала свое горячее
пожелание, свою мольбу за покалеченного бывшего любовника Томаса
Гортона. «Исцели, — мысленно приказала она. — Сотвори
невозможное, как Ты делаешь при каждом рождении человека и
каждом рождении любви». Она чувствовала Богиню внутри себя,
чувствовала прилив сексуальной энергии и энергии продолжения рода,
она воочию видела ленту ДНК, протянувшуюся из Африки и змеей
ползущую вперед, в бурнородящее будущее, видела клетки, из
микроскопических узелков вырастающие в прямоходящих мужчин и
женщин, физически полноценных и прекрасных в каждом своем
сухожилии и в каждом сосуде. Она взяла спички; пламя лениво
занялось; рыжий огонь, расширяясь, карабкался вверх по картонному
прямоугольнику, словно орды захватчиков на анимационной карте
человеческой истории, постепенно заволакивая пузырящейся чернотой
самодовольный профиль. Сьюки бросила еще не распавшийся квадрат
пепла в медную жаровню, где он скорчился со слышимым шелестом в
своем последнем молекулярном преобразовании. Обожженные пальцы
на ее левой руке саднило — она слишком долго держала ими горящую
карту. Подняв голову, она увидела, что синеватая дымка скопилась под
потолком. Интересно, насколько чувствительна здешняя система
пожарной сигнализации? — подумала она и вознесла мольбу Богине,
чтобы та повысила порог ее чувствительности.
— Теперь ты, Джейн. Твоя очередь, — сказала Александра
наставительным голосом ведьмы-матери, посредницы Природы, хотя
не была уверена, что Джейн внутренне способна на доброе деяние. —
Возьми карту.
Дряхлая рука Джейн потянулась к козырной карте под названием
Дьявол. На ней был изображен скелет в изящной позе, с
перекрещенными щиколотками, державший в руках длинный лук и
стрелу размером с пику. Но рука вдруг отдернулась назад, и Джейн
издала сдавленный звук, заставивший двух других ведьм моментально
повернуть к ней головы; лицо Джейн налилось кровью, взгляд стал
отрешенным. Потом из-под своих мужских черных бровей она гневно
сверкнула глазами сначала на одну, затем на другую подругу.
Выражение ее лица сделалось возмущенным. Но вслед за этим глаза
закатились, а открывшийся рот почернел от излившейся в него крови.
— Детка! — закричала Александра, вдруг поняв, что любит ее и
страстно желает исправить все, что пошло не так.
— Господь милосердный, — пробормотала Сьюки. Богиня
испарилась. Луна, светившая снаружи через окно, склонила свой почти
полный лик к невидимому солнцу. Две нагие женщины изо всех сил
старались поднять тело третьей, но оно обмякло, как пустой бурдюк,
несмотря на то что Джейн корчилась в конвульсиях, противясь тому —
чем бы оно ни было, — что овладело ею.
— Ч-ч-черт! Как больно, — прошептала настигнутая ударом
вдова. Кровь с каждым словом толчками вытекала изо рта на
подбородок.
Александра вскочила, сверкнув, словно молния, трясущимся
обнаженным телом, бросилась к телефону и набрала номер, который
всегда находится в зоне действия, — 911.
III. Утоленная вина
Женщина на другом конце линии заверила Александру, что
медики «скорой помощи» знают, где находится «Ленокс сивью
апартментс». «Нужно съехать с прибрежной дороги налево, на
боковую, и подняться по ней наверх», — продемонстрировала свою
осведомленность диспетчер, явно расположенная поболтать. Однако
прошло не менее пятнадцати мучительных минут, прежде чем сирена
«скорой» послышалась сначала вдали, потом пугающе близко — ее
громкий вой заглушил визг тормозов и треск гравия на подъездной
аллее. В первые из этих пятнадцати минут Сьюки растирала
холодеющие руки Джейн, между тем как Александра с унизительной
неумелостью и отвращением пыталась вдохнуть жизнь в мокрый
вялый рот Джейн и запустить снова ее сердце. Она сама чувствовала,
что ее действия неуклюжи, судорожны и тщетны, хотя и пыталась
точно воспроизводить эпизоды из больничных сериалов, которые
много лет назад праздно наблюдала по телевизору; но что в этот
момент могла она сделать, чтобы не дать Джейн еще глубже сползти в
пропасть, которая неожиданно разверзлась перед ней? Прижимая ухо к
тощей груди подруги, она, как ей казалось, все еще слышала
булькающие звуки подземного потока. Глаза Джейн были закрыты, и
тело больше не сопротивлялось своему невидимому мучителю.
В первый момент волна паники начисто смыла из сознания
женщин то, что они пребывали в костюме Евы, но потом, так же, как
это случилось с четой в райских кущах, они осознали свою наготу и
встревожились.
— Они уже в пути? — спросила Сьюки. Ее лицо так напряглось
от страха, что стало гладким, в тот момент она казалась Александре
снова молодой, почти девочкой. — О Господи, Лекса, нужно же
одеться! И Джейн нужно одеть! Где она оставила свои вещи?
— Она принимала душ у себя, значит, одежда должна быть в ее
комнате. — Неимоверный груз обстоятельств парализовал мозг
Александры; чем быстрее билось ее сердце, тем медленнее двигалась
она сама; ее колени и руки появлялись в поле зрения, как в кадрах,
снятых неумелым кинооператором. Ей пришлось сделать огромное
усилие, чтобы заставить себя войти в маленькую, без окон, комнату
Джейн, которая уже начинала обретать покой склепа. Черные слаксы,
желтовато-коричневый вязаный жакет и сверху белье были аккуратно
сложены на узкой одинарной кровати. Туфли, простые, без каблуков, в
строго бостонском стиле, носок к носку стояли под кроватью. Какими
невинными и беззащитными, какими ненужными они вдруг
показались! Две подруги-постоялицы втащили Джейн обратно в
комнату, куда солнечный свет проникал только сквозь мутную
пластмассу слухового окошка под потолком, словно беспомощную
тетушку — старую деву или непослушного ребенка. В ярком
электрическом свете Александра заметила свое отражение в большом
зеркале, вмонтированном во внутреннюю поверхность двери: она
прижимала к груди одежду Джейн, нижняя часть тела и плечи
оставались обнаженными. Ее шокировал вид собственных губ,
испачканных ярко-красной кровью Джейн, оставшейся на них с того
момента, когда Александра пыталась ссудить подруге собственное
дыхание.
Одевание обмякшего тела привело на память неприятное
ощущение одевания ребенка — вялые конечности, отказывающиеся
сгибаться в нужную сторону, непроизвольное сваливание
безжизненного веса то на один, то на другой бок.
— Помнишь пояса, которые мы носили в пятидесятые? —
спросила Сьюки, помогавшая Александре тянуть и толкать тело. — С
защипами на резинках для длинных чулок. Какое это было варварство!
— Ужасное, — согласилась Александра. — Жутко натирало бедра.
— Хвала Господу за колготки.
— Хвала Богине, я бы сказала.
— Ну уж нет! После всего этого не напоминай мне о Богине.
Когда они совместными усилиями натягивали на Джейн слаксы,
Александра спросила:
— Ты могла себе представить, что Джейн носит такие длинные
трико? Да еще и с кружевами?
— Надо же ей было поддерживать интерес в своем комичном
маленьком муже. Приходилось постараться, чтобы завести его, Джейн
сама мне это говорила.
— Мне тоже.
— И потом, белье бывает так трудно выбросить. Все время
думаешь: какого черта, можно еще раз постирать.
Когда они приподняли Джейн, чтобы застегнуть бюстгальтер и
надеть жакет, Александра боязливо спросила:
— Тебе не кажется, что она слишком холодная?
— Вообще-то я не чувствую пульса пальцами, — ответила
Сьюки. — В кино про убийства всегда так проверяют.
— Можешь принести мне зеркало с алтаря? Я подержу его у нее
перед ртом.
— Ой, Лекса, я