грязи? Достаточно ли грязи в небе на всех? А что, если небесная
грязь иссякнет? И еще эта канадская тема компрессии — не она ли,
компрессия, давит ей на грудь по ночам? Если все — снег, отложения,
скалы — продолжает спрессовываться, почему мир не становится
тяжелее и меньше, пока не превратится в черную дыру? Это был
вопрос из тех, какие она прежде задавала Джиму, тот никогда не
смеялся над ней и всегда пытался найти ответ, исходя из своих
практических знаний. Мужчины, невзирая на все свои подавляемые
страсти, обладают этим качеством: ясным представлением о причинах
и следствиях, практичным желанием быть рассудительным. Женщины
любят их за это.
Она огляделась в поисках долговязого замкнутого мужчины из
Нэшвила, но их группа смешалась с несколькими другими, и все
вокруг выглядели незнакомыми — силуэты на фоне ледяного сияния,
как те космические существа, которые возникают из света в «Близких
контактах третьей степени»[2]. Далеко вверху, над склоном ледника,
она видела окутанную туманом стену горного хребта и длинный язык
замерзшего водопада. Стадный инстинкт призраков ледника
подстегивал, шаркая, заскользить туда и слепо, словно идущая на
нерест рыба, двигаться вверх по застывшему потоку, если бы не ряд
красных дорожных конусов и знак, запрещающий проход.
Столкнувшись с таким ограничением, туристы, осторожно ступая,
кружили на месте — темные пятна на льду, похожие на скопления
колышущейся грязи. Японцы из других групп объединились, чтобы
сделать коллективные снимки.
Знакомая пара азиатов-коротышек с улыбкой подошла к
Александре с предложением сфотографироваться вместе.
— Освещение просто верикорепное, — сказала женщина, наведя
на нее видоискатель фотоаппарата для пробы.
— Ноги замерзри! — воскликнул ее муж, указывая вниз и широко
улыбаясь.
Александра сфотографировалась с супругами по очереди, обнимая
их за плечи. Опора на эти компактные тела с низко расположенным
центром тяжести ослабляла ощущение опасного балансирования на
острие. Слева от них глубокая расщелина сдерживала поток талой
воды, которая пробила себе русло далеко вниз, в губительные
изогнутые провалы, тронутые светящейся лаймовой зеленью. Если бы
на Александру нашло затмение, она сделала бы несколько шагов и, не
удержавшись, соскользнула в это журчащее ущелье; никому из
окружающих недостало бы ни храбрости, ни сил выудить ее оттуда.
Вот почему люди не путешествуют в одиночку: чтобы обезопасить
себя от собственного безумия. Спутники, какими бы случайными они
ни были, заставляют нас фокусировать внимание на беспокойной
коняге жизни. Все мы раскачиваемся на самодельном веревочном
мосту, который общество подвешивает над ущельем.
Как только дрессированные туристы снова очутились в своем
специальном автобусе на гигантских шинах, парнишка-водитель начал
посмеиваться над их страхом смерти:
— Итак! А теперь, друзья, мы собираемся предпринять попытку
взобраться на этом приспособлении обратно вверх под тем же
немыслимым углом. Как я уже говорил, шансы близки к равным:
пятьдесят на пятьдесят. Вы все должны мне помочь, задержав
дыхание. Веселей, веселее!
Идиотизм, конечно, но все, включая Александру, шумно вдохнули
и не выдыхали до тех пор, пока автобус не вскарабкался по склону и не
припарковался на засыпанной галькой грязной стоянке.
— Друзья, мы сделали это! — объявил парнишка с почти
американским произношением. — Когда выйдете из автобуса,
посмотрите направо, на маленькую пирамидку из камней вон там,
далеко, по ту сторону Ледникового шоссе. Ею отмечена граница,
которой ледник Атабаска достигал в 1870 году. С тех пор он отступил
на один и шесть десятых километра. Для добрых друзей, живущих по
ту сторону нашей южной границы, где еще не примкнули к
метрической системе, объясняю: это без самой малости миля.
Приезжайте снова лет через сто тридцать, дамы и господа, и вам
посчастливится увидеть здесь цветущую калину.
Александра мысленно представила себе мир без ледников: все
горные склоны обнажены, долины мокнут и размываются водными
потоками, прибрежные города поглощены поднявшимся морем, в
тундре на севере Канады колосится пшеница, а американский Средний
Запад превратился в пустыню, на которой с воздуха можно различить
лишь едва заметные штрихи старых фермерских дорог.
В вестибюле отеля на озере Луиза в рамках висели фотографии
местных пейзажей, какими они были около 1900 года, когда «Канадиан
пасифик» заменила первые бревенчатые шале деревянным шато в
викторианско-тюдоровском стиле, вмещавшим сотни гостей. На
снимке, сделанном с передней террасы, за озером расстилается
обширный ледник на горе Виктория, от которого нынче остался лишь
малый огрызок. Александра обнаружила, что здесь невозможно обойти
вокруг озера, как в Джаспере, потому что, прошагав вдоль берега
около мили, уткнулась в завал из камней и поваленных деревьев;
оставалось либо идти по верхней тропе до «уютного чайного домика»
и «миниатюрного и живописного Зеркального озера», либо
поворачивать назад, к необъятному шато. Она повернула назад,
бдительно озирая окрестности: не появятся ли бобры, которые, если
верить развешанным повсюду предупреждениям, здесь водились, но не
увидела ни одного. Дорога была запружена постояльцами отеля,
включая детей и людей в инвалидных колясках. Ее не слишком
испугало, когда в ранних сумерках человек из Нэшвила, незаметно
подойдя сзади, умерил шаг, чтобы идти с ней в ногу. Начинается,
подумала она, не очень отчетливо представляя, что именно
«начинается». Она знала, что люди всегда замечают, когда замечают
их. Совпадающие колебания аур приводят к столкновению тел.
Зазвучавший в ее ушах голос был сахарным от южной куртуазности —
печальная музыка побежденных.
— Синева озера необыкновенна, не правда ли? — спросил
Уиллард. — Даже в этом умирающем свете.
— Да, — осторожно ответила она. — Если не считать того, что
все ледниковые озера имеют более-менее такой же цвет. В автобусе
Хайди объясняла почему, но я не поняла. — Хайди всегда щебетала в
микрофон, словно, как прежде, успокаивала пассажиров в самолете.
— Горная мукá, — констатировал Уиллард. — Ледники
соскребают ее с камня, когда трутся о скалу. Мельчайшие частицы
минералов. — Он растянул слово «мель-ча-ай-шие».
Его педантизм и самоуверенность разбудили в ней упрямство; она
почувствовала, что просто обязана поспорить.
— Этот процесс не из тех, которые легко представить, — сказала
она. — Почему горная мука должна делать воду более синей? И тот
ледник, который мы вчера видели, вовсе не производил впечатления
чего-то обо что-то трущегося. Он выглядел совершенно неподвижным.
Уиллард задумчиво помолчал, словно его подвергли суровой
критике.
— Нужны века, чтоб образовалась мука, — наконец заметил он.
— Знаю, — уступила она, стараясь, в свою очередь, подстроиться
к его шагу, и вдруг напугала и его, и себя резким вскриком — ей
показалось, что она заметила бобра. Но то оказался всего лишь кусок
коричневого торфа — силуэт, обозначившийся на фоне нереальной,
обогащенной ледником синевы озера.
— Что-то случилось? — спросил Уиллард, вежливо
встревожившись.
— Нет. Простите. Мне показалось, что я увидела бобра.
Путеводитель сообщает, что они здесь водятся. Обещает, я бы сказала.
В огромных количествах.
— Наверное, это бывает в определенный сезон. — Его ровный
уважительный тон раздражал ее. Вероятно, почувствовав это, он
спросил: — Из всего того, что мы видели, что произвело на вас
наибольшее впечатление, Александра?
Это был тяжелый вопрос. На протяжении всего путешествия
самым сильным ее ощущением было ощущение изолированного
пространства вокруг. Отсутствие Джима отделяло ее прозрачным
куполом — вроде тех, какими накрывают еду, выставленную на
стойках в баре, — от всего, что она видела.
— Думаю, Уиллард, — сказала она, подстраиваясь под его
осмотрительно-рассудительный тон, — рога самца-оленя, которого мы
видели вчера на обочине шоссе, сразу после остановки у водопада
Атабаска. Я и представить себе не могла, что они могут быть такими
большими. Хайди назвала их вешалкой. Эта «вешалка», кажется,
доходила до конца его спины и даже оттягивала ему голову назад,
прямо страшно было, как бы она не сломала ему шею. Ак… ак… ак…
эк… — Язык не слушался ее. Быть может, этот реинкарнированный
Джим был колдуном? Поскольку он ничего не сказал, она добавила
лепечущим голосом, какой бывает у женщин, смущенных мужским
молчанием: — Представьте себе — носить на себе все это только для
того, чтобы отгонять других самцов и защищать свой гарем. Сколько
там Хейди сказала — до сотни самок?
Сколько совокуплений требуется Природе? Тема возбудила
Хайди, она раскраснелась; пятна на ее щеках были видны с середины
автобуса, где Александра сидела рядом с другой вдовой (выше было
замечено, что во всей группе одинокими были только Александра и
Уиллард — нестыковка). Хайди продолжала в своей ласково-
успокоительной манере бортпроводницы рассказывать, как вся эта
борьба и «служение своим дамам» изнуряли старых самцов и делали
их на пороге надвигающейся зимы обессиленными и полуживыми от
голода. И они умирали, позволяя молодым самцам-холостякам, тайно
бродящим вокруг гарема, занять их место. Они умирали из-за
бешеного стремления Природы к размножению.
Поток мыслей Александры, высказанных и невысказанных,
видимо, побудил Уилларда Макхью к ответной доверительности,
потому что он совершенно неожиданно произнес:
— Александра, я искренне сочувствую вашему недавнему горю.
Итак, он знал ее имя и был осведомлен о ее горе. В своей
серьезной манере он тоже принимал участие в сплетнях, по-
петушиному наклоняя слегка вытянутую голову набок, словно
поудобнее подставлял ухо.
— Моему горю?
— У вас недавно умер муж. Мне доверила это по секрету одна из
дам — ваших приятельниц.
Дам-приятельниц? Александра попыталась вспомнить, с кем из
собранного в этом туре стада скучных перекормленных человеческих
самок она говорила. Вообще она старалась избегать разговоров, и
остальные женщины чуяли эту ее наэлектризованную отчужденность
— отрицательный заряд потенциального разрыва, ведьмовское
презрение к нормальному, прирученному порядку вещей.
— Кто бы ни была эта дама, она права. Джим умер три месяца
тому назад.
— Мне очень жаль, Александра.
— Спасибо, Уиллард.
Он хотел сказать что-то еще, но она со своей вдовьей
неуклюжестью этим «спасибо» перебила его. Однако он продолжил
тем же сахарным меланхоличным голосом:
— Я знаю, что вы сейчас испытываете. Мой партнер умер в
прошлом году. Мы прожили вместе тридцать семь лет.
«Партнер». Одно из новых кодовых слов, удобно нейтральных.
Значит, Уиллард один из этих. Ее одурачили. Александра
почувствовала облегчение и негодование: этот педик зря тратил ее
время. С другой стороны, чего стоит ее время? Все меньше и меньше:
она — старая дама постклимактерического возраста, выброшенная на
свалку Природы, пережившая библейский рубеж семидесятилетия.
— Это большой срок, — сказала она, не добавив — для пары
педиков, которые печально известны тем, что порхают с места на
место, разбивая друг другу сердца неверностью, в своем необузданном
влечении к более молодым педикам.
— Он был чудесным человеком, — грустно признался этот
нарушитель ее одиночества. Он бы продолжил, объясняя в
подробностях, что именно чудесного было в его партнере, если бы
Александра снова вежливо не перебила его:
— Я в этом не сомневаюсь. Спасибо вам за компанию, Уиллард.
Теперь, когда стемнело, свет в отеле выглядит так уютно, не правда
ли?
— Может быть, выпьем что-нибудь вместе там, в шато?
Так. Значит, обнародовав свою ориентацию, он почувствовал себя
свободным и решил проявить большую настойчивость.
— Благодарю вас, Уиллард, — ответила она. — Вы очень
любезны. Но думаю, мне лучше пойти полежать перед ужином. Я
плохо сплю в этой поездке. Работы оказалось больше, чем я ожидала.
Полагаю, дело в высоте и необходимости все время упаковывать и
распаковывать вещи. А кроме того, столько Природы! — Надеясь, что,
как бы ни ранил его ее отказ, этот тампон из поспешно слепленных
слов остановит кровотечение, она добавила: — И конца этому не
видно! Хайди сказала, что завтра придется встать до рассвета, чтобы
полюбоваться восходом солнца из-за горы Виктория. Должно быть,
они принимают нас за девчонок и мальчишек! Вероятно, я пропущу
это мероприятие.
Однако вопреки сказанному она попросила, чтобы ее разбудили в
половине шестого. Пронзительный звонок телефона прервал сон,
который она в тот момент видела, сон об Иствике — туманное утро,
морские