ко мне, и наслаждался ее привязанностью. Но я всегда старался поддерживать правильное отношение: они представляют Деви, и я не хочу запятнать честь моей семьи позорным поведением. При помощи тантры и других эзотерических практик я «преобразовал» бурлящий поток вожделения молодого мужчины в спокойный туман, расплывчатую завесу, рассеянное либидо, которое выглядело серебристо-белым снаружи, но внутри было очень темным и навязчивым. Глубоко внутри, в тумане, связанный архаичными индуистскими традициями, ржавея от влажности, паапа-пуруша, олицетворенный грех, дрожал от каждого прикосновения, даже легкого, ниточки моего сознания к форме женщины. Неважно кто – Деви или плоть от сутенерши – все это было одним и тем же проявлением паапа-пуруши, сумерками души. И он хотел больше, гораздо больше того, что я давал ему.

Теперь же он обрел голос — голос Мани.

Однажды вечером, когда я тратил время Шанкары, читая ему лекцию по хиромантии, пришел Мани, тощий бабник, одетый в то, что я называю «костюм героя», дешевая подделка, похожая на то, что носят в Бомбее киногерои. Притворно-беззаботно он сказал: «Эй, Брахман, дай Шанкаре поспать, пойдем лучше со мной».

Шанкара был только рад отпустить меня. Мани и я пришли в здание, которое я принял за гостиницу. Но когда Мани стал разговаривать с менеджером, я немедленно понял, что врядли в этом месте можно хорошо выспаться. Я отвел Мани в сторону.

«Не пытайся вовлечь меня в твою затею, ладно?»

Он усмехнулся и слегка похлопал меня по плечу. «Хорошо, Брахман, нет проблем. Ты просто посиди здесь в холле. У меня есть небольшое дельце наверху. Я вернусь к тебе через (тут он подмигнул) полчаса».

Через две минуты спустился служитель и сказал мне, что Мани зовет меня, ему нужна моя помощь. Я поднялся за ним на три лестничных пролета и вошел в комнату, где я увидел Мани в обществе двух сильно накрашенных девушек, одетых в безвкусные роскошные платья. Они как нельзя лучше подходили для героя Мани. Он стоял между ними и обнимал их. Увидя меня, он широко улыбнулся и пропел: «Вот и пандит! У меня есть две хорошенькие лапочки, а я не знаю, какую мне выбрать. Скажи, какая лучше?» Красотки захихикали. В шутку я указал на ту, которая была слева. Мани подтолкнул ее ко мне. «У тебя острое зрение на женщин, пандитджи. Так бери ее!»

Я нерешительно повернул к выходу. Он загородил мне путь и ухмыльнулся мне в лицо, «Смотри, Брахман, я преодолел множество препятствий сегодня для того, чтобы помочь тебе. Ты хочешь выгнать этих джиннов из своей головы? Ты хочешь снова начать ходить по земле? Так дай девушке вернуть тебя обратно к реальности».

Я сдался, думая, что это судьба. Подобно мыши, которая снова вернулась в свой облик, мне снова пришлось прийти назад полный круг к печальному состоянию, когда я влюбился в баядеру несколько лет назад, еще до того, как я почувствовал интерес к эзотерическим вещам.

В Панчатантре есть история о мышке, которую схватил ястреб, поднял в небо, и затем уронил в реку Гангу. А там великий мудрец Ягьявалкья совершал омовение. И мышка упала прямо к нему в ладони со святой водой Ганги. И от соприкосновения со святой водой и духовной силой святого, мышь превратилась в маленькую девочку.

Ягьявалкья принес ребенка домой и отдал своей жене, и она воспитывала ее как собственную дочь. Когда девочке исполнилось 12 лет, он решил найти ей самого лучшего мужа.

Сначала он вызвал бога солнца, Сурью, и он пришел в ашрам. Но девочка подумала, что он слишком жарко сияет. Ягьявалкья спросил у солнца, есть ли кто-нибудь более великий, чем он. Сурья сказал, что облако, потому что облако может закрыть его лучи.

Когда пришло облако, девочка посчитала его слишком темным и холодным. У облака также спросили, есть ли кто-либо более великий, чем он. Он предложил гору, потому что только гора может остановить бег облака.

Когда к мудрецу пришла гора, девочка сказала, что камень слишком твердый и грубый. Спросили и гору, и она порекомендовала царя мышей, т.к. он могущественней горы, потому что он и другие мыши делают в горе дырки.

Когда же пришел мышиный король, девочка-мышка сразу согласилась, трепеща от радости. Она упросила Ягьявалкью снова сделать ее мышкой, и он это сделал.

Деви, Карттикея, Брахмандра Авадхута, Ауробиндо – в моей истории были подобны Ягьявалкье, солнцу, облаку и горе. Деви преобразила меня тантрой, но я не мог «выйти замуж» за героя, который завершил бы эту трансформацию. И теперь я снова сидел в мышиной норе. Меня предупреждали, как девочка из Махабалипурам, так и друг из Миссии Йоги Шивананды. Но из-за каприза я не обратил на это внимания. Теперь, соответственно, я опустился до погони за плотскими удовольствиями, с теми же навязчивыми вопросами, которые привели меня в тупик мистицизма. Я переехал из квартиры, которую снимал с Шанкарой Субрахманиа и снял жилье в Салемском квартале красных фонарей. Я познакомился практически со всеми проститутками в городе, и не только удовлетворял плотские желания, но и изучил сознание проституции: истории жизни этих девушек, их мечты, их страхи.

Среди них была одна, которая сильно отличалась от остальных. Она была девушкой из высшего общества, и жила со своей матерью в прекрасно обставленном доме в богатом районе. Кроме удивительной красоты, она была еще и умна, опытна в беседе, и прекрасно пела. У нее было санскритское имя Чарулата («Прекрасная Лиана»).

Только богатый бизнесмен мог позволить себе Чарулату. У меня не было столько денег, поэтому я приходил к ней просто поговорить. В ее лице я нашел сочувствующего друга, которого у меня никогда не было – с ней я мог говорить свободно, ее советы были всегда искренними и помогали мне. Для такого жалкого человека, каким я стал тогда, Чарулата была подобна экзотической благоухающей райской деве, будто спустившейся с божественных планет великих мудрецов, чувственная и добрая, полная милости и понимания. А она нашла в моем лице защитника, потому что чувствовала отвращение к своей жизни проститутки. Я был единственным человеком, которому она осмелилась признаться в этом. Наша дружба вскоре переросла в любовь, хотя мы не могли признаться в этом друг другу.

Мать Чарулаты сама раньше была проституткой, и она управляла делами своей дочери. Ее не слишком волновали мои визиты, потому что я только занимал время ее Чарулаты, ничего не платя. Но через несколько недель я накопил достаточно денег, чтобы довести наши отношения до логического конца. Итак, однажды я вручил пожилой женщине толстую пачку банкнот и попросил ее на часок исчезнуть. На минутку она заглянула в комнату дочери, быстро переговорила с ней и ушла.

Когда я пришел к ней, Чарулата была очень бледной и дрожала. «М-мамма сказала, т-ты хочешь…» — это было все, что она могла сказать, перед тем как разрыдаться. Закрыв лицо руками, она упала в кресло и наклонила голову до колен, ее плечи тряслись от плача.

Я был ошеломлен. «Что с тобой?»

Она с трудом выговорила, между рыданиями. «Я не могу совершить этот грех с тобой – я просто хотела помочь тебе – я думала, я могу изменить тебя – а теперь ты тоже пришел за этим – уходи, пожалуйста».

Мои ноги подкосились. Я чувствовал себя беспомощным, тупым и обманутым.

«Как ты собираешься изменить меня, Чарулата? Кем ты себя считаешь? Ты мне не жена, не сестра и не мать. Ты… ну, мы оба знаем, кто ты. И кто ты такая, чтобы прогонять меня? Я заплатил твоей матери, и я пришел, чтобы взять то, что принадлежит мне».

Все еще согнувшись, она всхлипывала и качала головой, не желая смотреть на меня.

Я положил руку ей на плечо, она вскочила с кресла и ударила меня. Не контролируя своих рыданий, она упала обратно, ее глаза опухли, макияж растекся, волосы растрепались и спутались. Я попытался что-то сказать, но она прервала меня, ее голос дрожал.

«Я всегда считала тебя святым человеком. Я думала, что я тебе как ученица. Я никогда не смотрела на тебя так, как на остальных. Ты не предназначен для этой мерзости!»

«Чарулата, ты с ума сошла. Ты же знаешь, я хожу к проституткам по всему городу. Как может такой человек быть святым? Что это с тобой?»

Она села в другое кресло и вытерла слезы уголком сари. Вновь обретя хладнокровие, она рассказала о святом вайшнаве по имени Билвамангала, которого звали Лила Шука, когда он еще не отрекся от мира.

«Лила Шука ходил к девушке по имени Чинтамани. Когда он однажды пришел к ней ночью в бурю, она упрекнула его, сказав «если бы ты так же сильно стремился к Богу, как к моему жалкому телу, ты бы был освобожденной душой». Он принял ее слова за божественное откровение и отправился во Вриндаван, святую землю Кришны, и там посвятил себя служению Богу. И я молю тебя, Каннан, пожалуйста, прими мои слова так же – и уходи».

«Ты несправедлива. Любой другой мужчина может прийти сюда, заплатить и получить твое тело. А мне ты говоришь такие вещи».

Ее руки лежали на коленях. Минуту она внимательно изучала свои ладони. Затем она посмотрела на меня, большими и грустными глазами, ее рот решительно сжался.

«Это конец, Каннан. Я больше не могу ни дня жить этой греховной жизнью. И ты должен принять такое же решение. Не приходи больше сюда, меня здесь больше не будет». Я повернулся и вышел на тихий бульвар. Я не знал, смеяться мне, плакать или броситься с моста в реку. В голове стучал безумный отзвук моей бесполезной, бесмыссленной жизни. Мир вокруг меня задрожал и превратился в призрачные и несвязные осколки стекла в раме разбитого зеркала. Слухи о моих похождениях быстро разошлись, и хотя мне было наплевать, что болтают обо мне на работе, все же для меня было ужасно осознавать, что и моя мама когда-нибудь узнает об этом. Когда я в один из выходных пришел домой, она осторожно намекнула на женитьбу.

«Я поговорила о тебе, Каннан. Прекрасная девушка…»

«А, ты говоришь о девушке из семьи Луенгар?»

Мама кивнула. «Да, а… откуда ты знаешь?»

Мой канал уже сообщил мне эту новость. Я сказал маме имя девушки и ее домашний адрес. Я даже описал священные изображения, которые стоят на их семейном алтаре. Когда мы пришли в их дом (мама раньше там никогда не была), она была удивлена, увидев, что там все так, как я описал.

К большому огорчению моей бедной мамы, впечатление, которое я произвел на семью было настолько странным, что возможная свадьба умерла, даже не начавшись.