Гениальный человек, который занимает высшую ступень сознательности, не спешит связать прочитанное со своим собственным мнением. Более податливый ум, наоборот, смешивает самые разнообразные вещи в одну кучу.
Гениальный человек – это тот, который достиг ясного сознания своего «я», а потому он наиболее удачно отмечает все тончайшие различия между собой и другими людьми. Потому он так отчетливо схватывает это «я» другого человека, которое еще настолько слабо определилось, что осталась еще неясным для самого носителя этого «я». Человек, который, как в себе, так и в другом человеке, видит монаду, «я», особый мировой центр, особую форму чувствования и мышления, особое прошлое, только он будет особенно далек от мысли воспользоваться другим человеком, как средством для осуществления какой‑либо цели, он, оставаясь верным заветом кантовской этики, видит, чувствует, а потому уважает в своем ближнем личность (как часть умопостигаемого мира. Основным психологическим условием практического альтруизма есть поэтому теоретический индивидуализм.
Вот тот мост, который можно перекинуть между моральным отношением к себе и ко всем прочим людям. Напрасно Шопенгауэр упрекал Канта в том, что основные принципы его философии как бы совершенно исключают наличность этой связи.
Это легко проверить. Только озверевший преступник и сумасшедший не проявляют никакого интереса к своим ближним. Они совершенно не чувствуют существования других людей, как будто они одни и жили бы во всем свете. Нет поэтому практического солипсизма: там где существует сознание своего «я», есть вместе с тем и сознание наличности «я» и у других людей. Если человек утратил ядро (логическое или этическое) своей сущности, он уже в другом человеке не видит человека, не видит существа, обладающего собственной индивидуальностью. Я и ты – понятия соотносительные.
Только в общении с другими людьми человек в состоянии особенно ярко познать свое «я». Потому человек в присутствии других людей кажется особенно гордым. Только в часы одиночества он может позволить себе умерить свою гордость.
Наконец: кто себя убивает – убивает весь мир. Кто убивает другого человека, совершает самое тяжкое преступление, так как в нем он убил себя. Отсюда ясно, что практический солипсизм – бессмыслица. Его скорее следовало бы назвать нигилизмом. Если нет налицо понятия «ты» тогда подавно нет никакого «я», нет вообще ничего.
Невозможность превратить человека в простое средство для достижения наших целей, лежит в самом укладе нашей психической жизни.
Но мы уже видели, что человек, который чувствует свою индивидуальность, чувствует себя и в других. Для него tat‑tvamasi – не гипотеза, а действительность. Высший индивидуализм есть высочайший универсализм.
Тяжело заблуждается отрицатель субъекта, Эрнст Мах, полагая, что отречением от собственном «я» мы приходим к этическому принципу, который «совершенно исключает пренебрежение к чужому „я“ переоценку собственного». Мы уже видели, к каким отношениям между людьми ведет отрицание своем «я». «Я»– основной принцип всякой социальной этики. К какому‑нибудь узловому пункту, в котором перекрещиваются разнообразные «элементы», «я» психологически не в состоянии применить какой‑нибудь этический принцип. Это, пожалуй, является идеалом, но для практического поведения оно лишено всякого значения, так как исключает психологическое условие осуществления всякой нравственной идеи. Нравственное требование уже заключено в самом психологическом строе нашем.
Совершенно другая картина получается, когда речь идет о том, что бы привить людям сознание своего высшего «я», своей души так же, как и сознание наличности души и других людей. Большинству людей необходим для этого пастырь души. Только тогда и будет существовать действительное этическое отношение между людьми.
У гениального человека осуществляется это отношение известным образом. Никто в такой сильной степени не принимает участия в страданиях своего ближнего, как он. В известном смысле можно говорить о том, что человек познается только состраданием. Если сострадание и не то же, что ясное знание, выраженное в абстрактных понятиях и наглядных символах, то оно во всяком случае сильнейший импульс к достижению знаний. И только страдание под гнетом вещей дает гению понимание их, только страдание к людям уясняет ему их сущность. Гений страдает больше всех, так как он страдает во всех и со всеми. Но сильнее всего он страдает от своего страдания.
В одной из предыдущих глав мы выяснили, что гениальность есть фактор, который собственно и возвышает человека над животным, вместе с тем мы уже установили тот факт, что только человек имеет историю (это объясняется наличностью у всех людей гениальности различных степеней). К этой теме мы должны теперь вернуться. Гениальность вполне совпадает с живой деятельностью умопостигаемого субъекта. История проявляется в социальном целом, в «объективном духе», индивидуумы же остаются равными себе и не прогрессируют подобно «объективному духу» (они элемент исторический). И мы видим, как сходятся нити нашего изложения с тем, чтобы получить неожиданный результат. Я нисколько не сомневаюсь, что вневременная человеческая личность является условием истинно‑этического поведения по отношению к ближним, что индивидуальность, – предпосылка социального чувства. Если это так, то ясно, почему творец и детище истории, представляют собою одно и то же существо. Существо – это человек. Таким образом разрешен старый спор о том, что было раньше: индивидуум или общество: оба даны вместе и одновременно.
Теперь я считаю совершенно доказанным, что гениальность есть высшая нравственность. Гениальный человек – самый верный самому себе человек, ничего о себе не забывающий, болезненно реагирующий на всякую ложь и заблуждение. Но не это только. Он одновременно самый социальный человек, самый одинокий и самый общительный. Гений – высшая форма бытия вообще, не только в интеллектуальном, но и в моральном отношении. Гений самым совершенным образом раскрывает идею человека. Он возвещает на вечные времена, что есть человек: субьект, объектом которого является вся вселенная.
Не следует заблуждаться. Сознание и только сознание уже само по себе нравственно, бессознательность – аморальна, и наоборот, все аморальное бессознательно. «Безнравственный гений, „великий злодей“ – сказка, созданная, как возможность, великими людьми в определенные моменты их жизни с тем, чтобы против воли творцов превратиться в пугало для слабых, пугливых людей. Нет ни одного преступника, который дошел бы до сознания своего преступления, который думал и говорил бы устами Гагена в „Сумерках богов“ перед трупом Зигфрида: „Да, я его убил, я, Гаген, убил его насмерть!“ Наполеон и Бэкон Беруланский, которых приводят в качестве опровержения этого взгляда, непомерно переоценены или скверно поняты». И к Ницше, особенно там, где он говорит о Борджиа, следует питать мало доверия в подобных делах. Концепция Дьявола, Антихриста, Аримана, «радикального зла в человеческой природе», производит потрясающее впечатление. К гению же она имеет то отношение, что представляет собою его противоположность. Она – фикция, рожденная в минуты решительной борьбы великих людей с преступником, таившимся в них.
Универсальная апперцепция, всеобщее сознание, абсолютная вневременность – это идеал и для «гениального» человека. Гениальность – внутренний императив, факт, не получающий полного завершения в одном человеке. Поэтому «гениальный» человек меньше, чем кто‑либо другой, в состоянии просто сказать: «Я – гений». Ибо гениальность есть не что иное, как полное осуществление идеи человека, т. е. то, чем должен быть человек и чем он принципиально в состоянии стать. Гениальность – высшая нравственность, а потому она – долг каждого. Человек становится гением путем высшего акта воли, тем, что он утверждает в себе всю вселенную. Гениальность есть то, что «гениальные» люди сами взяли на себя: величайшая задача и величайшая гордость, величайшее несчастье и величайшее, блаженство, которых только может достигнуть человек. Это звучит несколько парадоксально: человек гениален, если он того хочет.
Пожалуй, возразят мне: очень многие люди охотно превратились бы в «оригинальных гениев», но одного желания, очевидно, мало. На это мы ответим: если бы эти люди, которые «охотно превратились бы», имели более ясное представление о том, к чему направлено их желание, если бы они поняли, что гениальность есть ни что иное, как универсальная ответственность (а пока предмет не совсем ясен, его можно только желать, но не хотеть), то надо полагать, что подавляющее большинство этих людей откажется от своего желания.
В этом кроется причина того, что столько гениальных людей сходят с ума. (Глупцы, конечно, склонны приписать это поклонению культу Венеры или спинномозговой дегенерации неврастеника). Это те, для которых слишком обременительно стало тащить на своих плечах, подобно Атланту, всю вселенную, а потому они менее значительные, менее выдающиеся, не величайшие и не сильнейшие души. Но чем выше человек, тем глубже его падение. Гений есть преодоление абсолютного ничто, темноты, мрака. Когда же он обезличивается и исчезает, то наступает ночь, тем более глубокая и черная, чем обильнее и ослепительнее был свет, который он испускал. Гений сошедший с ума, не хочет дальше оставаться гением, вместо нравственности он жаждет счастья. Всякое безумие имеет своим источником невыносимые страдания, связанные с сознанием. Софокл глубже всех отметил мотив, почему человек может желать своем собственного помешательства.
Я заключаю эту главу прекрасными словами Пико Мирандолы пробуждающими в нас память о возвышенном кантовском стиле. Очень может быть, что я своим изложением облегчил понимание их. В своей речи «О человеческом достоинстве» он описывает обращение Божества к человеку: «О, Адам, мы не дали тебе ни истинного местопребывания, ни свойственного тебе облика, ни соответствующей тебе обязанности: ты получишь и сохранишь то местопребывание, тот образ, то занятие, какое сам изберешь по собственному желанию. Природа, законченная в остальном, принудила тебя оставаться в рамках, предписанных нам законов, но ты, не побуждаемый ровно никакими стеснениями, сам, по собственному суждению, предпишешь себе свой закон, во власть которого я поставил тебя. Я поставил тебя в средине мира, чтобы ты лучше мог наблюдать оттуда за всем тем, что происходит в этом мире. А для того, чтобы ты сам, как бы свободный и почтенный пластик и скульптор, мог нарядить себя в такую форму, в которой ты лучше всего выглядел бы, я не создал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным. Ты можешь выродиться в низшее существо, к которому принадлежит животное, но в то же время, по твоей собственной воле, ты можешь и возродиться до существа высшего, к которому принадлежит Божество».
О, великая либеральность Бога Отца, о величайшее и удивительнейшее счастье человека! Кому дано иметь то, что захочет, быть тем, чем пожелает! Животные, рождаясь, приносят с собою из чрева матери все, чем суждено им быть. Высшие же духи уже почти с самого начала были тем, чем они будут в постоянной вечности. Отец указал человеку при его рождении на все семена и все зародыши жизни. О каких
