Стихи (2). Дмитрий Владимирович Веневитинов
В одном из последних своих стихотворений-элегий «Поэт и друг» Веневитинов писал:
Судьба в дарах своих богата, И не один у ней закон: Тому — процвесть развитой силой И смертью жизни след стереть, Другому — рано умереть, Но жить за сумрачной могилой.
Последние строки пророчески сказали о его собственной судьбе. Дмитрий Владимирович Веневитинов родился в 1805 году в Москве в старинной дворянской семье и состоял в дальнем родстве с Пушкиным. Веневитинов получил прекрасное домашнее образование, серьезно занимался музыкой и живописью. Семнадцати лет он поступил вольнослушателем в Московский университет и окончил университетский курс за два года. В 1824 году поступил на службу в Московский архив министерства иностранных дел. Еще в университетские годы Веневитинов вошел в основанный в 1823 году В. Ф. Одоевским кружок молодых литераторов и философов — «любомудров». Члены этого кружка увлекались искусством и немецкой идеалистической философией. Веневитинов вскоре стал душой кружка. На его собраниях он читал свои стихи, переводы, филосефские статьи. Как поэт Веневитинов складывался под влиянием декабристской поэзии, особенно Рылеева; декабристские мотивы, память 9 декабристах звучат в его стихах, написанных и после разгрома восстания. Перу Веневитинова принадлежит анализ первой главы «Евгения Онегина». Пушкин, по словам современника, «с любовью а вниманием» отнесся к замечаниям автора и, когда в 1826 году Пушкина привезли из ссылки в Москву, пожелал встретиться с Веневитиновым. Встреча состоялась у Соболевского, где Пушкив впервые читал «Бориса Годунова». Потом он повторил читку у Веневитинова. Пушкин не разделял философских увлечений «любомудров», но высоко ценил их культуру, литературные дарования, преданность искусству. Во время своего пребывания в Москве он подал «любомудрам» мысль об издании журнала, долженствующею объединить молодые и прогрессивные литературные силы. Журнал был назван «Московский вестник», редактором его избрали писателя и историка М. П. Погодина. Веневитинов с энтузиазмом принялся за подготовку издания, он сформулировал задачи журнала, которые должны были заключаться в развитии национальной, неподражательной культуры. Веневитинов посещал салон Зинаиды Волконской, и, как писал один из современников, его «влекло к ней пе одно лишь блистательное общество; горящий чистою, но страстною любовию, ей посвящал он звучные меланхолические свои стихи». Безответная любовь к Зинаиде Волконской оставила заметный след в жизни и творчестве Веневитинова. В 1826 году Веневитинов уехал в Петербург. Его спутником был библиотекарь графа Лаваля француз Воше, который возвращался в Петербург из Сибири, куда он провожал дочь графа Лаваля — княгиню Е. Трубецкую, поехавшую туда вслед за мужемдекабристом. При въезде в Петербург Воше, а вместе с ним и Веневитинов, были арестованы. Через день или два Веневитинова отпустили, но все же заключение в холодном, сыром помещении губительно сказалось на и без того слабом здоровье поэта. В Петербурге Веневитинов чувствовал себя одиноким, сильно тосковал. Он был зачислен в Азиатский департамент, увлекся Востоком и даже собирался ехать в Персию. Находясь в Петербурге, Веневитинов продолжал сотрудничать в «Московском вестнике», посылал в него свои стихи и критические заметки, рекомендовал Погодину для перевода произведения иностранных поэтов, прозаиков и ученых, по делам журнала бывал у Пушкина. Стихи Веневитинова этого времени проникнуты неослабевшим на расстоянии чувством к Волконской и мыслями о скорой смерти. В 1827 году Веневитинов простудился на балу и умер двадцати двух лет от роду Пушкин писал, что ранняя смерть Веневитинова была оплакана «друзьями всего прекрасного». В. Г. Белинский считал Веневитинова одним из самых замечательных поэтов пушкинской эпохи Н. Г. Чернышевский, отмечая, что творческий путь поэта оборвался в самом начале, писал: «Проживи ВеневЕтиттов хотя десятью годами более — он на целые десятки лет двинул бы вперед нашу литературу».
К ДРУЗЬЯМ
Пусть искатель гордой славы Жертвует покоем ей! Пусть летит он в бой кровавый За толпой богатырей!
Но надменными венцами Не прельщен певец лесов: Я счастлив и без венцов С лирой, с верными друзьями.
Пусть богатства страсть терзает Алчущих рабов своих! Пусть их златом осыпает, Пусть они из стран чужих
С нагруженными судами Волны ярые дробят: Я без золота богат С лирой, с верными друзьями.
Пусть веселий рой шумящий За собой толпы влечет! Пусть на их алтарь блестящий Каждый жертву понесет!
Не стремлюсь за их толпами Я без шумных их страстей Весел участью своей С лирой, с верными друзьями.
1821
К ПУШКИНУ
Известно мне: доступен гений Для гласа искренних сердец. К тебе, возвышенный певец, Взываю с жаром песнопений.
Рассей на миг восторг святой, Раздумье творческого духа, И снисходительного слуха Младую музу удостой.
Когда пророк свободы смелый, Тоской измученный поэт, Покинул мир осиротелый, Оставя славы жаркий свет
И тень всемирная печали, Хвалебным громом прозвучали Твои стихи ему вослед. Ты дань принес увядшей силе
И славе на его могиле Другое имя завещал. Ты тише, слаще воспевал У муз похищенного галла.
Волнуясь песнею твоей, В груди восторженной моей Душа рвалась и трепетала. Но ты еще не доплатил
Каменам долга вдохновенья: К хвалам оплаканных могил Прибавь веселые хваленья. Их ждет еще один певец:
Он наш — жилец того же света, Давно блестит его венец; Но славы громкого привета Звучней, отрадней глас поэта.
Наставник наш, наставник твой, Он кроется в стране мечтаний, В своей Германии родной. Досель хладеющие длани
По струнам бегают порой, И перерывчатые звуки, Как после горестной разлуки Старинной дружбы милый глас,
К знакомым думам клонят нас. Досель в нем сердце не остыло, И верь, он с радостью живой В приюте старости унылой
Еще услышит голос твой, И, может быть, тобой плененный, Последним жаром вдохновенный, Ответно лебедь запоет
И, к небу с песнию прощанья Стремя торжественный полет, В восторге дивного мечтанья Тебя, о Пушкин, назовет.
1826
НОВГОРОД (Посвящено княжне А. И. Трубецкой)
«Валяй, ямщик, да говори, Далеко ль Новград?» — «Недалеко, Версты четыре или три. Вон видишь что-то там высоко, Как черный лес издалека…»
— «Ну, вижу; это облака». — «Нет! Это нбвградские кровли». Ты ль предо мной, о древний град Свободы, славы и торговли!
Как живо сердцу говорят Холмы разбросанных обломков! Не смолкли в них твои дела, И слава предков перешла
В уста правдивые потомков. «Ну, тройка! духом донесла!» «Потише. Где собор Софийской?» «Собор отсюда, барин, близко.
Вот улица, да влево две, А там найдешь уж сам собою, И крест на золотой главе Уж будет прямо пред тобою».
Везде былого свежий след! Века прошли… но их полет Промчался здесь, не разрушая. «Ямщик! Где площадь вечевая?»
«Прозванья этого здесь нет…» «Как нет?» — «А, площадь? Недалеко: За этой улицей широкой. Вот площадь. Видишь шесть столбов?
По сказкам наших стариков, На сих столбах висел когда-то Огромный колокол, но он Давно отсюда увезен».
«Молчи, мой друг; здесь место свято: Здесь воздух чище и вольней! Потише!.. Нет, ступай скорей: Чего ищу я здесь, безумный?
Где Волхов?» — «Вот перед тобой Течет под этою горой…» Всё так же он, волною шумной Играя, весело бежит!..
Он о минувшем не грустит. Так всё здесь близко, как и прежде… Теперь ты сам ответствуй мне, О Новград! В вековой одежде
Ты предо мной, как в седине, Бессмертных витязей ровесник. Твой прах гласит, как бдящий вестник, О непробудной старине.
Ответствуй, город величавый: Где времена цветущей славы, Когда твой голос, бич князей, Звуча здесь медью в бурном вече,
К суду или к кровавой сече Сзывал послушных сыновей? Когда твой меч, гроза соседа, Карал и рыцарей, и шведа,
И эта гордая волна Носила дань войны жестокой? Скажи, где эти времена? Они далёко, ах, далёко!
1826
Тебе знаком ли сын богов, Любимец муз и вдохновенья?
Узнал ли б меж земных сынов Ты речь его, его движенья? Не вспыльчив он, и строгий ум Не блещет в шумном разговоре,
Но ясный луч высоких дум Невольно светит в ясном взоре. Пусть вкруг него, в чаду утех, Бушует ветреная младость,
Безумный крик, нескромный смех И необузданная радость: Всё чуждо, дико для него, На всё спокойно он взирает,
Лишь редко что-то с уст его Улыбку беглую срывает. Его богиня — простота, И тихий гений размышленья
Ему поставил от рожденья Печать молчанья на уста. Его мечты, его желанья, Его боязни, упованья
Всё тайна в нем, всё в нем молчит: В душе заботливо хранит Он неразгаданные чувства… Когда ж внезапно что-нибудь
Взволнует огненную грудь Душа, без страха, без искусства, Готова вылиться в речах И блещет в пламенных очах…
И снова тих он, и стыдливый К земле он опускает взор, Как будто слышит он укор За невозвратные порывы.
О, если встретишь ты его С раздумьем на челе суровом Пройди без шума близ него, Не нарушай холодным словом
Его священных, тихих снов; Взгляни с слезой благоговенья И молви: это сын богов, Любимец муз и вдохновенья.
1826
К МОЕМУ ПЕРСТНЮ
Ты был отрыт в могиле пыльной, Любви глашатай вековой, И снова пыли ты могильной Завещан будешь, перстень мой.
Но не любовь теперь тобой Благословила пламень вечный И над тобой, в тоске сердечной, Святой обет произнесла…
Нет! дружба в горький час прощанья Любви рыдающей дала Тебя залогом состраданья. О, будь мой верный талисман!
Храни меня от тяжких ран, И света, и толпы ничтожной, От едкой жажды славы ложной, От обольстительной мечты
И от душевной пустоты. В часы холодного сомненья Надеждой сердце оживи, И если в скорбях заточенья,
Вдали от ангела любви, Оно замыслит преступленье, Ты дивной силой укроти Порывы страсти безнадежной
И от груди моей мятежной Свинец безумства отврати. Когда же я в час смерти буду Прощаться с тем, что здесь люблю,
Тебя в прощаньи не забуду: Тогда я друга умолю, Чтоб он с моей руки холодной Тебя, мой перстень, не снимал,
Чтоб нас и гроб не разлучал. И просьба будет не бесплодна: Он подтвердит обет мне свой Словами клятвы роковой.
Века промчатся, и быть может, Что кто-нибудь мой прах встревожит И в нем тебя отроет вновь; И снова робкая любовь
Тебе прошепчет суеверно Слова мучительных страстей, И вновь ты другом будешь ей, Как был и мне, мой перстень верный,
«1827»
* * *
Я чувствую, во мне горит Святое пламя вдохновенья, Но к темной цели дух парит… Кто мне укажет путь спасенья? Я вижу, жизнь передо мной
Кипит, как океан безбрежный… Найду ли я утес надежный, Где твердой обопрусь ногой? Иль, вечного сомненья полный,
Я буду горестно глядеть На переменчивые волны, Не зная, что любить, что петь? Открой глаза на всю природу,
Мне тайный голос отвечал,Но дай им выбор и свободу, Твой час еще не наступал: Теперь гонись за жизнью дивной
И каждый миг в ней
