невежество. Человек способен к труду только при условии, чтоон не обладает совершенной чистотой, ибо сама природа труда предполагает мотивацию и вовлеченность. Перед ликом вечно динамичного Провидения, пекущегося даже о падении воробышка, как может человек придавать какое бы то ни было значение тому, что он делает? Разве не святотатство это, раз нам известно, что Бог заботится обо всем сущем? Нам остается лишь благоговейно склониться перед Ним со словами: «Да свершится воля Твоя». Наиболее возвышенные души не способны трудиться, ибо в них нет привязанности. Не существует труд для тех, чья душа растворилась в самой себе, чьи желания поглощены Абсолютом, кто постоянно ощущает Абсолют. Они выше всех людей, остальные же обязаны трудиться. Но, трудясь, мы не должны и допускать мысли о том, будто способны помочь даже самой малой из форм земной жизни. Нет, не способны. Мы просто помогаем самим себе пройти школу жизни. И это — единственно правильное отношение к работе. Приняв его и ни на миг не забывая, что возможность трудиться есть великий дар, нам данный, мы не испытаем привязанности к тому, что делаем. Миллионы таких, как мы с вами, размышляют о своей большой значимости, но все мы умрем, и через пять минут мир забудет нас. А жизнь Бога не знает пределов. «Кто может хоть миг прожить, хоть раз вздохнуть, если не будет на то воли Всемогущего?»[64]Речь о вечно динамичном Провидении, всесильном и всемогущем. По его воле веют ветры и сияет солнце, живет земля и шествует смерть по земле. Он — все во всем, Он — всеи во всем. Мы можем только поклоняться Ему. Отдадим Ему плоды всех наших трудов, а добро будем творить ради самого добра, и лишь тогда наступит полная отрешенность. Распадутся цепи, сковывающие сердце, и мы познаем совершенную свободу. Эта свобода и составляет цель карма-йоги.
Глава VIII
Величайшая мысль в религииведантызаключается в том, что различные пути могут привести к одной и той же цели. Я уже говорил, что существует четыре основных пути: пути труда, любви, психологии и знания.[65]Следует, однако, помнить, что это разделение условно и пути никак не исключают друг друга, скорее, каждый сливается со всеми другими. Мы говорим о четырех путях, имея в виду их преимущественные особенности. Не в том дело, что существуют люди, способные только трудиться, как нельзя отыскать людей, для которых нет иного пути, кромелюбви, или тех, кто живет одним знанием. Подразумеваются здесь различные наклонности разных типов людей. В конце же все пути сливаются, становясь одним. Все религии, все способы трудиться и почитать Бога ведут к одной и той же цели.
Я уже пытался обрисовать эту цель. Она состоит в свободе, как я понимаю ее. Все вокруг нас стремится к свободе, от атома до человека, от пылинки, лишенной восприятий в жизни, до высочайшего, что есть на свете, — человеческой души. Можно сказать, что вся вселенная есть результат стремления к свободе. В любой комбинации частиц каждая частица стремится вырваться на свободу, но другие удерживают ее. Наша Земля стремится улететь от Солнца, а Луна от Земли. У всего сущего есть стремление к бесконечному рассеянию. Все на свете имеет своей основой стремление вырваться на свободу.
Под воздействием этого импульса возносит молитвы святой и грабит на большой дороге разбойник. Когда эта сила толкает нас на неправедные поступки, мы называем ее злом, когда она проявляется в благородных и возвышенных деяниях — добром. Но импульс один и тот же — стремление к свободе. Святого подавляет сознание своей порабощенности, и, стремясь вырваться на волю, он обращается к Богу. Грабителя мучает мысль о том, что он не имеет доступа к достоянию других, и, желая освободиться от этого чувства, он выходит на большую дорогу. Свобода есть цель, к которой устремлена вся природа, живая и неживая, поэтому сознательно или неосознанно, но все тянется к ней. Для святого свобода означает совсем не то, что для разбойника. Свобода, любимая святым, обещает ему нескончаемое и невыразимое блаженство, разбойник жаждет выполнить свое желание, забывая, что душа его так и останется несвободной.
К освобождению зовут все религии, стремление к свободе составляет основу всей морали, суть самоотречения, для достижения которого необходимо усвоить, что человек есть нечто значительно большее, нежели его маленькое тело. Когда мы видим, что человек занят добрыми делами, помогает другим, это означает невозможность для него замкнуться в ограниченном пространстве «я и мое». Самоотречение беспредельно. Все великие этические нормы требуют от человека полного бескорыстия. Но представим себе, что человек научился отказываться от всякой корысти, — что будет с ним? Он перестанет быть незначительным г-ном Имярек, он утратит свою ограниченность, он больше никогда не поместится в рамки своей маленькой индивидуальности. Теперь он вместил в себя все, и именно к этой цели ведут все религии, вся мораль и философские учения. Персоналист пугается,[66]столкнувшись с философским выражением этой идеи, но если он учит нравственности, то, по сути, он именно эту идею и исповедует, ибо он не выставляет ограничений человеческому бескорыстию. Допустим, что человек стоит на позициях персонализма, но ведет себя при этом совершенно бескорыстно. Чем он отличается от совершенного человека, придерживающегося иных взглядов? Он ведь отождествляет себя со всей вселенной, а все направлено как раз к этой цели, так что бедному персоналисту просто недостает отваги сделать конечный вывод из своих логических построений. Карма-йога есть достижение свободы через труд без корысти, свободы, к которой от природы стремится человек. Поэтому любой корыстный поступок замедляет наше продвижение к цели, и поэтому существует только одно определение того, что такое нравственность:все корыстное — безнравственно, все бескорыстное — нравственно.
Эта формулировка утрачивает простоту, если вникнуть в детали. Прежде всего, как я уже говорил, многое зависит от конкретных условий. Действие, бескорыстное в одних условиях, может оказаться небескорыстным в других. Поэтому дать можно только общее определение, а конкретные детали должны быть приведены в соответствие с различиями времени, места и обстоятельств. Нормы поведения различаются в разных странах: то, что в одной из них считается нравственным, может считаться безнравственным в другой. Свобода есть цель всей природы, но достигаться эта цель может только совершенно бескорыстными методами; любая бескорыстная мысль, слово или дело приближают нас к цели, а потому являются нравственными. Очень легко убедиться в том, что это общее определение не противоречит ни одной религии, ни одной этической системе. Некоторые из этих систем делают мораль производной от высшего существа, от Бога. Если спросить, почему человек должен поступать так, а не по-иному, то ответом будет: потому что такова заповедь Бога. Но на что бы они ни опирались, в их этическом кодексе центральное место займет все тот же завет — не думать о себе, а отказаться от себя. Тем не менее есть люди, которых, несмотря на приверженность нравственным идеям, смущает мысль о необходимости отречения от своего маленького «я». Такого человека можно попросить подумать о том, что происходит с «я» того, кто совершенно бескорыстен, кто совсем не думает о себе, не вымолвит и слова о себе, ничего для себя не станет делать, — где его «я»? Оно же существует, только пока он говорит, думает и хлопочет о себе. Если человек отдает все свои помыслы другим, миру и всему сущему, то где тут его «я»? Оно навеки растворилось.
Таким образом, карма-йога есть религиозно-этическая система, направленная на достижение свободы через самоотречение и добрые дела. Карма-йогу нет нужды ни в какой доктрине. Он может и не верить в Бога, не задаваться вопросом о сущности души, не интересоваться никакими метафизическими спекуляциями. Перед ним стоит определенная цель — стать бескорыстным, а сделать это может только он сам. Этому должен быть посвящен каждый миг его жизни, ибо одним трудом, не опираясь ни на доктрины, ни на теории, предстоит ему разрешить проблемы, которые джняна-йог решает при помощи логики и вдохновения, а бхакта — при помощи возвышенной любви.
Тогда возникает следующий вопрос: а в чем состоит этот труд? Что означает делать добрые дела? Можем ли мы нести миру добро? В абсолютном смысле — нет, но в относительном — да. Невозможно творить долговечные добрые дела. Будь это возможно, мир был бы иным. Можно накормить голодного, но очень скоро он вновь почувствует голод. Какую бы радость мы ни доставили ближнему, она мимолетна. Никто не в силах излечить перемежающуюся лихорадку удовольствия и страдания. Разве можно дать миру вечное счастье? Разве может океан поднять волну, чтобы за ней не образовалась впадина? Во все времена добро одинаково соотносилось с человеческими потребностями и человеческой жадностью. Добра не стало ни больше, ни меньше. Возьмите историю рода человеческого, как мы ее сегодня знаем. Всегда те же горести и радости, те же страдания и наслаждения, те же различия между людьми. Кто богат, кто беден, кто знатен, кто нет, кто здоров, кто хвор. Так было у древних египтян, у греков и римлян, так и в сегодняшней Америке. Сколько бы мы ни углублялись в историю, мы найдем в ней то же самое, но и все время будем видеть борьбу за облегчение человека от неизлечимых зол. В каждый исторический период появлялись тысячи личностей, неустанно трудившихся ради облегчения жизни других. Чего же удалось им достичь? Перед нами — игра, в которой мячик перегоняется с места на место. Избавляем человека от физических страданий, а он испытывает душевные муки. Это походит на картину дантовского ада, где скряги вкатывают ком золота на гору. Они все стараются, а ком все скатывается назад. История прошедших тысячелетий хороша для школьников, не более того. Все народы, мечтающие о счастливой жизни, надеются, что все счастье достанется именно им. Какое уж тут бескорыстие!
Мы не в силах добавить миру счастья. С другой стороны, добавить ему страданий тоже не в наших силах. Сумма энергий удовольствия и страдания, проявляющихся в мире, остается неизменной. Мы можем перераспределять ее, но она останется все той же, ибо такова природа вещей. Приливы и отливы, подъемы и спады — в природе нашего мира, и утверждать обратное было бы столь же логично, как предполагать возможность жизни без смерти. Это полная бессмыслица, так как сама идея жизни предполагает смерть, а сама идея удовольствия предполагает страдание. Светильник постепенно выгорает, и в
