бросит свои игрушки и начнет плакать, чтобы мать взяла его. Он найдет, что «желание не удовлетворяется исполнением его, но еще больше усиливается пламя, когда в него льют масло». Таковы все удовлетворения чувств и ума, все наслаждения, на которые способна человеческая душа. Все они ничего не стоят; они в майе, в тенетах, которые мы не в состоянии разорвать. Мы можем без конца бегать взад и вперед внутри их, не находя выхода и, борясь за крупицу наслаждения, будем всегда встречать массу подавляющего нас несчастья. Как ужасно такое положение вещей! Представляя его себе, я не могу не прийти к заключению, что теория майи, положение, что все в этом мире майя – дает лучшее и единственное объяснение жизни. Какая в ней масса бедствий! Разные нации и расы пытались устранить их разными средствами, но все встречали одни и те же затруднения, и ни одной не удалось достигнуть успеха. Если в одном месте зло доходило до минимума, в другом месте нагромождались еще большие его массы. Так продолжается и теперь. Индусы, чтобы хотя немного сократить разврат, ослабили своих детей слишком ранними браками, которые, практикуясь долгое время, привели расу к вырождению, хотя никто не станет отрицать, что браки в детском возрасте уменьшают в народе безнравственность. Итак, заботясь о нравственности нации, мы были вынуждены ослаблять силы населения этими ужасными детскими браками. Но разве европейцы застрахованы от этого? Нисколько. Чистота – это жизнь нации. Разве вы не видите из истории, что первый признак смерти народа – всегда безнравственность? Когда она появляется, конец нации близок. В чем же, наконец, разрешение вопроса? Если родители выбирают для своих детей мужа и жену, зло так называемой свободной любви сокращается, но в жизни молодых людей остается слишком мало поэзии. Дочери Индии, например, гораздо более практичны, чем сентиментальны. Но и выбор себе супруга самими юношами и девушками тоже не много приносит счастья обоим. В общем, индусские женщины, впрочем, очень счастливы; едва ли кто в Индии слышал о ссоре мужа с женой, тогда как в Соединенных Штатах, где свобода в этом отношении наибольшая, едва ли найдется одна счастливая семья. По крайней мере, число несчастных браков там так велико, что превосходит всякое описание. Да не меньше их и в Европе. Что же из этого следует? – Прежде всего то, что идеалы индивидуализма не приносят счастья. Все мы добиваемся его, но прежде, чем достигаем сколько-нибудь в одном отношении, нас постигают несчастья в другом. Стоит ли тогда делать добро? – О, да! И с большим усердием, чем когда этого не знали. Это знание уничтожит наш фанатизм. Англичанин не станет больше осыпать бранью индуса, говоря: «О, этот проклятый индус, как он обращается со своими женщинами»… Он научится уважать разные обычаи чужих наций. Будет меньше фанатизма и больше духа. Фанатики не могут трудиться. Они утрачивают три четверти энергии. Работает тот, кого зовут уравновешенным, спокойным, практичным. Исступленные фанатики не много сделают. Способность работать увеличится вследствие понимания действительного положения вещей, так как при этом будет больше терпения. Вид несчастий и зла не выведет нас из равновесия и не заставит гоняться за призраками. Когда мы будем знать, что мир может идти вперед только таким путем, у нас явится терпение. Ведь допустим, например, что все люди стали добрыми, останутся еще животные, которые должны стать людьми и пройти через те же испытания, а за ними и растения. Мы знаем наверно, что мощная река течет к океану, и что плывущие в ней куски соломы и обломки разбитых судов, как бы ни стремились идти назад, в конце концов, – хотят они или нет, – все будут принесены в этот бесконечный океан. Также и в ! жизни, со всеми ее радостями и горестями, улыбками и слезами, верно одно, что она течет к океану бесконечности и вопрос только во времени, когда вы и я, растения и животные, и каждая частица где бы то ни было существующей жизни будем принесены в бесконечный океан Жизни, Свободы и Бога.
Позвольте мне еще раз сказать, – так как эта ошибка часто повторяется, – что положение Веданты не заключает в себе ни оптимизма, ни пессимизма. Она не говорит, что весь этот мир – зло, но не говорит также что он весь – добро. Она утверждает, напротив, что наше зло не более важно, чем наше добро, и наше добро имеет не больше ценности, чем наше зло. Оба они части одного целого. Таков мир, и, зная его природу, мы должны терпеливо трудиться. Но вы спросите: зачем, для чего трудиться? Если таково действительное положение вещей, то что же мы можем сделать? Почему не сделаться агностиками? Новейший агностик ведь также находит, что разрешения вопроса нет, или, как мы говорим в Индии, нет выхода из-под этого покрывала Майи. Поэтому удовлетворимся тем, что есть, и будем наслаждаться жизнью. – Опять заблуждение, страшное и в высшей степени не логичное. Заблуждение в том, что ставящий так вопрос под окружающей нас жизнью, очевидно, понимает только чувственную жизнь. В этом даже лучшие из нас тогда мало чем отличаются от животных. Но я уверен, что между нами нет ни одного, чья жизнь только чувственная: для нас (присутствующих на лекции и читателей) она нечто значительно большее. Наши чувства и мысли – также части нашей жизни, и разве стремление к идеалу, к совершенствованию не наиболее важная составная часть целого? По мнению агностика, мы должны брать жизнь как она есть. Но она включает также наши личные радости и горести, наши идеалы и чувства, и прежде всего, неустанное искание идеала, стремление к совершенству, составляющее основу жизни. Агностик принимает за жизнь все существующее, минус этот последний элемент, и так как он пришел к заключению, что способ ее улучшения не может быть найден, то и отбросил все его поиски. Но мы должны быть свободны в этом отношении, и потому не можем быть агностиками и смотреть на мир их глазами.
Итак, майя Ведантиста это природа, вселенная. Все религии, от самой грубой до наиболее возвышенной, представляют собой попытки выйти из этой майи. Выражаются ли они в мифологии и символах, в историях богов и ангелов, демонов и домовых, святых и ясновидцев, великих людей или пророков, или в отвлеченностях философии, все они имеют одну цель, стремление вывести нас за пределы майи, открыть нам нечто, что выше нее. Одним словом, все они стремятся к свободе. Сознательно или бессознательно, человек чувствует, себя связанным, что он – не то, чем хотел бы быть. Это приходит ему на ум, как только он начинает смотреть вокруг себя. Он сразу видит, что он в рабстве, что внутри его есть что-то, что хочет улететь туда, куда тело не может следовать за ним, но что приковано книзу окружающими его путами. Даже в самых низших религиозных системах, в которых умершие предки и другие духи, большей частью свирепые и жестокие, – стерегут дома своих друзей и очень любят кровопролития и крепкие напитки, – даже там мы находим это одно общее побуждение свободу. Человек, поклоняющийся богам, видит в них прежде всего большую свободу, чем в себе самом: если дверь заперта, это для богов ничего не значит; они проходят сквозь стены, физические преграды не представляют для них никаких препятствий. Эта идея свободы растет, пока не придет к понятию об Одном Личном Боге, неподчиненном ограничениям майи.
Теперь я как бы слышу голос, более значительный, чем мой, и чувствую, как будто мы слушаем обсуждение этого вопроса древними индусскими мудрецами в их лесных убежищах. При одном из таких обсуждений, когда даже самый старейший и святой не пришел к решению вопроса, вдруг встал юноша и заявил: «Слушайте дети бессмертия! Вы, живущие в высших сферах! Я нашел путь! Есть путь из этого мрака, и этот путь – достижение Того, Кто выше всякой темноты». В том же Упанишаде говорится, что мы окружены майей и что это ужасно, так как пробиться через нее невозможно. Если человек скажет: «Позвольте мне сесть на берегу этой реки и перейти ее в брод, когда вся вода выльется в океан», то он будет так же умен, как тот, кто говорит, что будет трудиться, пока мир станет хорошим, и тогда будет наслаждаться результатом своего труда. Ни то, ни другое не случится. Наш верный путь не с майей, но против майи. Это второе, что надо усвоить. Мы рождены не помощниками природе, но противниками ее. Мы хозяева цепей, а стараемся приковать ими себя. Природа говорит: Зачем этот дом? Я не дала тебе его: ступай, живи в лесу. А человек на это: нет, я построю дом и буду бороться с тобой, – и строит дом. Вся история человечества – история постоянной борьбы с так называемыми законами природы, и в конце концов побеждает человек. Обращаясь к внутреннему миру, мы видим, что и там происходит та же борьба. Между человеком-животным и духовным человеком, между светом и тьмой. И здесь человек выходит победителем. Он как бы пробивает себе дорогу из Природы к идее о Свободе.
Итак, мы понимаем теперь, что такое майя, и знаем, что философы Веданты нашли, что выше майи есть нечто несвязанное ей и что, если мы поднимемся туда, где находится это нечто, то и сами будем выше майи. Эта идея, общая всем религиям, и есть то, что называется Теизмом. Но в Веданте она представляет только начало религии, а не конец. Идея о личном Боге, Творце и Вседержителе вселенной, Правителе майи или природы, согласно идеям Вед, не конец, а только начало. Эта идея потом растет, пока Ведантист не находит, что Тот, кто стоял вне человека, был на самом деле Тот, что был в нем самом. Это Тот, Кто был свободен, но думал, что связан.
ЧЕЛОВЕК ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ И КАЖУЩИЙСЯ
Велико доверие человека к своим чувственным, впечатлениям, и тем не менее, в жизни как отдельных людей, так и целых рас, наступает время, когда, – каким бы действительным они ни считали тот мир, в котором живут, – у них невольно является вопрос: «Действительно ли все это существует? Даже к человеку, который не находит времени задавать себе подобные вопросы, каждая минута которого занята какими-либо удовольствиями, – даже к нему, – рано или поздно, приходит смерть, и он принужден бывает спросить: «Действительно ли все это было?» Религия
