благу другого. В этом случае купцы находились бы в Индии исключительно в благотворительных целях, а каменщики дробили бы камни, чтобы доставить удовольствие своему ближнему. Но Бог устроил вещи иначе. Так не будем же обвинять дарованный нам Богом инстинкт; и извлечем из него ту пользу, которую он нам и велит извлекать.

XII

(Скрытый смысл пророчеств) не может ввести в заблуждение, и только один этот народ был настолько плотским, что мог в этих случаях ошибаться. Ведь когда блага обещаны в изобилии, что мешает понимать их как истинные блага, кроме алчности людей, связывающей это чувство с земными благами?

Клянусь честью, разве самый духовный народ на Земле мог бы понять это иначе? Они были рабами римлян; они ожидали избавителя, который принес бы им победу и заставил весь мир уважать Иерусалим. Как, обладая столь малопросвещенными умами, могли они усмотреть этого победителя, этого властелина в бедном Иисусе, распятом на кресте? Как могли они под именем своей столицы подразумевать небесный Иерусалим? Они, кому десять заповедей ничего не сообщали относительно бессмертия души?! Каким образом, народ, столь приверженный своему закону, мог бы без высшего озарения признать в пророчествах, не совпадавших с их законом, Бога, скрытого за обличьем обрезанного еврея, который своей новой религией разрушил и сделал ненавистными обрезание и субботу, священные основы иудейского закона! Паскаль, если бы был рожден в еврейской среде, заблуждался бы в этом, как и они. Еще раз: давайте поклоняться Богу, не стремясь проникнуть во мрак его таинств.

XIII

Время первого пришествия Иисуса Христа было предсказано; время же второго пришествия никак не предречено, ибо первому надлежало быть тайным, в то время как второе должно быть столь явным и ярким, что его признают даже его враги.

Время второго пришествия Иисуса Христа было предсказано еще яснее, чем время первого. Г-н Паскаль явно забыл, что в главе 21 святого Луки Иисус Христос недвусмысленно заявляет:

«Когда же увидите Иерусалим, окруженный войсками, тогда знайте, что приблизилось запустение его… Иерусалим будет попираем язычниками… И будут значения в солнце и луне и звездах… и море восшумит и возмутится… силы небесные поколеблются, и тогда увидят сына человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою».

Разве это не ясное предсказание второго пришествия? Но если этого до сих пор не случилось, нам не дано осмеливаться вопрошать провидение.

XIV

По мнению плотских иудеев, Мессия должен быть великим мирским владыкой. По мнению плотских христиан, он явился, дабы разрешить нас от любви к Богу и даровать нам таинства, свершающие все помимо нас. Ни то ни другое не является ни христианской, ни иудейской религией.

Параграф этот — скорее сатирический выпад, чем размышление христианина. Ясно, что выпад этот направлен против иезуитов. Но на самом деле сказал ли когда-либо кто из иезуитов, будто Иисус Христос явился, дабы разрешить нас от любви к Богу? Дискуссия о любви к Богу — чисто словесный спор, как большая часть других ученых споров, породивших столь живую ненависть и столь пагубные последствия.

В этом параграфе есть и другой недостаток: в нем предполагается, что ожидание Мессии было религиозной догмой евреев. На самом деле это была просто утешительная идея, распространенная среди этой нации. Евреи уповали на избавителя. Однако вера в него не была им предписана в качестве религиозной догмы. Вся их религия заключалась в книге Закона. Пророки никогда не считались у иудеев законодателями.

XV

Чтобы исследовать пророчества, надо их понимать. Ведь если считать, что в них содержится лишь прямой смысл, можно быть уверенным, что Мессия никогда не придет; но если в них есть скрытый смысл, можно с уверенностью сказать, что он явится в образе Иисуса Христа.

Христианская религия столь истинна, что она не нуждается в сомнительных доказательствах; но если что-либо в состоянии поколебать основы этой святой и разумной религии, то это приведенное здесь соображение г-на Паскаля. Он претендует на то, что все в Писании имеет двойной смысл; однако тот, кто имел бы несчастье быть атеистом, мог бы ему сказать: придающий своим словам двойной смысл стремится к обману людей, и двусмысленность эта всегда карается законами. Как можете вы, не краснея, предполагать у Бога то, что отвратительно людям и влечет за собой наказание? Да и что сказать? С каким презрением и негодованием отвергаете вы языческих оракулов за их двусмысленность! Не следует ли, скорее, утверждать, что прорицания, непосредственно имеющие в виду Иисуса Христа, такие, как пророчества Даниила, Михея и других, имеют лишь прямой смысл? И не следует ли также настаивать, что, даже если бы у нас не было никакого понимания пророчеств, религия от этого не стала бы менее обоснованной?

XVI

Бесконечная дистанция между телами и умами помогает вообразить дистанцию, бесконечно более бесконечную, между умами и благодатью, поскольку эта последняя сверхъестественна.

Надо полагать, г-н Паскаль не включил бы эту галиматью в свой труд, если бы он имел достаточно времени для его завершения.

XVII

Наиболее явные слабости превращаются в силу для тех, кто обладает непредвзятым подходом. Например, две генеалогии — святого Матфея и святого Луки: очевидно, что они не были между собой согласованы.

Разве должны были издатели «Мыслей» Паскаля публиковать эту мысль, одно только изложение которой может причинить вред религии? К чему говорить, что эти генеалогии, эти краеугольные камни христианской религии противоречат друг другу, если при этом не указывается, в чем они могут совпадать? Необходимо было вместе с ядом дать и противоядие. Что подумали бы вы об адвокате, который бы изрек: «Мой подзащитный себе противоречит, однако слабость эта превращается в силу для тех, кто обладает непредвзятым подходом»?

XVIII

Пусть нас больше не упрекают в недостатке ясности, ибо мы этим гордимся. Следует признавать истинность религии в самой ее непостижимости, в малой нашей просвещенности в ней и в нашем безразличии по отношению к ее постижению.

Весьма странные признаки истинности приводит здесь г-н Паскаль! Тогда каковы же признаки лжи? Как! Чтобы тебе поверили, достаточно сказать: я темен, я непостижим! Было бы гораздо разумнее предъявлять нам лишь светочи веры вместо этих потемок эрудиции.

XIX

Если бы существовала лишь одна религия, Бог был бы слишком понятен.

Как! Вы утверждаете, что, если бы существовала лишь одна религия, Бог был бы слишком понятен? Итак, вы забыли, что сами на каждой странице говорите о дне, когда на свете будет только одна религия? Если вам верить, значит, Бог станет тогда чересчур понятным.

XX

Я утверждаю, что иудейская религия не заключалась ни в одной из этих вещей, но исключительно в любви к Богу, причем Бог отвергал все остальное.

Как! Бог отвергал все то, что он сам предписал иудеям с такой заботой и так необыкновенно подробно! Не правильнее ли будет сказать, что Моисеев закон состоял из любви и культа? Сводить все к любви к Богу -это гораздо меньше отдает любовью к Богу, чем ненавистью, кою все янсенисты питают к своему ближнему — молинисту.

XXI

Самая важная вещь в жизни — это выбор профессии; здесь все решает случай, а привычка создает каменщиков, солдат, кровельщиков.

Что же еще может определить человека в солдаты, каменщики или в мастера любого другого технического ремесла, если не так называемый случай и привычка? Только в отношении духовных искусств человек принимает решение сам, а в отношении занятий, на которые способен весь свет, вполне естественно и разумно, что здесь решает вопрос привычка.

XXII

Пусть каждый исследует свои мысли, и он обнаружит, что они постоянно заняты прошедшим или же будущим. Мы почти совсем не думаем о настоящем; если же мы о нем думаем, то лишь затем, чтобы отыскать там способ для устроения будущего. Настоящее никогда не является нашей целью. Прошлое и настоящее наши средства, и только будущее — объект наших стремлений.

Нам надлежит, отнюдь не жалуясь и не сетуя, поблагодарить Творца природы за то, что он вложил в нас тот инстинкт, устремляющий нас непрестанно к будущему. Надежда эта — самое драгоценное сокровище человека, смягчающее наши печали и в самом обладании сиюминутными наслаждениями рисующее нам наслаждения будущие. Если бы люди имели великое несчастье быть занятыми лишь настоящим, они не сеяли бы, не воздвигали бы здания, не сажали деревьев и ничего бы не предусматривали: упоенные этим ложным наслаждением, они были бы лишены всего. Мог ли такой умный человек, как г-н Паскаль, впасть в столь ложную банальность? Природа устроила так, что каждый человек наслаждается настоящим, когда он ест, зачинает детей, слышит приятные звуки, дает пищу своей способности мыслить и чувствовать, а выходя из этих состояний — зачастую в самый их разгар, — начинает думать о завтрашнем дне, без чего он уже сегодня погиб бы от нищеты.

XXIII

Но когда я присмотрелся пристальнее, я понял, что отвращение, которое люди питают к бездеятельности, к пребыванию наедине с самими собой, проистекает из весьма действенной причины, а именно из природного злополучия нашего слабого и смертного существа, столь жалкого, что ничему не дано нас утешить, когда ничто не мешает нам об этом думать и поскольку мы видим только самих себя.

Это выражение — видеть только самих себя — совершенно бессмысленно.

Что это за человек, который совсем не действует и который, согласно предположению, созерцает самого себя? Я сказал бы не только, что человек этот — слабоумный, бесполезный для общества, но и что такого человека не может быть, ибо что именно стал бы он созерцать? Свое тело, ноги, руки, свои пять чувств? Но либо он был бы идиотом, либо должен бы дать всему этому применение: в таком случае ему оставалось бы, по-видимому, созерцать свою способность мышления. Но он не может созерцать эту способность, не упражняя ее. Либо он ни о чем не будет думать, либо он будет мыслить об идеях, уже пришедших ему в голову, либо станет образовывать из них новые; однако идеи он может получать лишь извне. Итак, будучи по необходимости занят либо своими чувствами, либо своими идеями, он должен либо выходить за пределы самого себя, либо быть идиотом.

И опять-таки человеческой природе невозможно пребывать в этом воображаемом оцепенении; нелепо думать так, и неразумно на это претендовать. Человек рожден для действия, подобно тому как огонь стремится ввысь, а камень падает вниз. Для человека быть лишенным занятия совершенно равнозначно тому, чтобы не существовать. Различие здесь можно провести только между спокойными и волнующими занятиями, опасными или