вскоре он заметил, что жена его несколько легкомысленна и что у нее непреодолимая склонность считать самыми умными и добродетельными тех молодых людей, чья внешность казалась ей особенно привлекательной.
Нoc [16 — Эта глава навеяна романом древнеримского писателя I в. н. 9. Петрония «Сатирикон» (эпизод «Матрона из Эфеса»), Однако Вольтер нашел сходные мотивы и в одной китайской сказке, приведенной Жаном-Батистом Дюальдом в его книге «Описание Китая» (1735), которая имелась в библиотеке Вольтера. На использование сюжета этой китайской сказки писатель сам указал в одной из поздних рукописных заметок.]
Однажды Азора возвратилась с прогулки в сильном гневе, громко выражая свое негодование.
– Что с вами, моя милая супруга? – спросил Задиг. – Кто вас так рассердил?
– Вы были бы точно так же возмущены, – ответила она, – если бы увидели то, чему я сейчас была свидетельницей. Я навещала молодую вдову Козру, похоронившую два дня назад своего юного супруга на берегу ручья, омывающего луг. Безутешно скорбя, она дала обет богам не уходить оттуда, пока не иссякнут воды ручья.
– Что же, – сказал Задиг, – вот достойная уважения женщина, истинно любившая своего мужа!
– Ах, – возразила Азора, – знали бы вы, чем она занималась, когда я пришла к ней!
– Чем же, прекрасная Азора?
– Она отводила воды ручья.
Азора разразилась столь нескончаемыми упреками и так поносила молодую вдову, что эта чересчур многословная добродетель не понравилась Задигу.
У него был друг по имени Кадор, из числа молодых людей, которых жена Задига считала особенно добродетельными и достойными. Задиг сделал его своим поверенным, с помощью ценного подарка заручившись, насколько это возможно, его верностью.
Однажды, когда Азорэ, проведя два дня за городом у одной из своих подруг, возвратилась на третий день домой, слуги с плачем возвестили ей, что муж ее внезапно умер этой ночью, что ей не решились сообщить столь печальное известие и что его уже похоронили в семейной усыпальнице в самом конце сада. Азора рыдала, рвала на себе волосы и клялась, что не переживет его. Вечером Кадор попросил позволения зайти к ней, и они рыдали вдвоем. На другой день они рыдали уже меньше и вместе пообедали. Кадор сообщил ей, что друг его завещал ему большую часть своих богатств, и намекнул, что почтет за счастье разделить свое состояние с нею. Дама поплакала, посердилась, но наконец успокоилась; ужин длился дольше обеда, и разговаривали они откровеннее. Азора хвалила покойного, но призналась, что у него были недостатки, которых нет у Кадора.
За ужином Кадор стал жаловаться на сильную боль в селезенке. Встревоженная дама приказала принести благовония, которыми она умащалась, – она надеялась, что какое-нибудь из них утолит эту боль. Азора очень сожалела, что великого Гермеса уже нет в Вавилоне, и даже соблаговолила дотронуться до того места, где Кадор чувствовал такие сильные боли.
– Вы подвержены этой ужасной болезни? – спросила она с состраданием.
– Она иногда приводит меня к самому краю могилы, – отвечал ей Кадор. – Облегчить мои страдания можно только одним способом: приложить мне к больному боку нос человека, умершего накануне.
– Какое странное средство! – сказала Азора.
– Ну, уж не более странное, – отвечал он, – нежели мешочки господина Арну [17 — В это время жил один вавилонянин по имени Арну, который, как сообщалось в газетах, излечивал и предотвращал апоплексию посредством привешенного к шее мешочка. (Прим. автора)Арну – популярный во времена Вольтера французский аптекарь, широко пропагандировавший средство от апоплексии.] от апоплексии.
Этот довод, в соединении с чрезвычайными достоинствами молодого человека, заставил даму решиться.
«Ведь когда мой муж, – подумала она, – отправится из здешнего мира в иной по мосту Чинавар [18 — …по мосту Чинавар… – В представлении мусульман таков был путь в загробный мир.], не задержит же его ангел Азраил на том основании, что нос Задига будет во второй жизни несколько короче, нежели в первой?»
Она взяла бритву, пошла к гробнице своего супруга, оросила ее слезами и наклонилась, собираясь отрезать нос Задигу, который лежал, вытянувшись во весь свой рост. Задиг встал, одной рукой закрывая нос, а другой отстраняя бритву.
– Сударыня, – сказал он ей, – не браните так усердно молодую Козру: намерение отрезать мне нос ничуть не лучше намерения отвести воды ручья.
Задиг убедился, что, как сказано в книге Зенд [19 — Книга Зенд – перевод-комментарий на среднеперсидский язык книг «Авесты» («Зендавеста»).], первый месяц супружества – медовый, а второй – полынный. Он вынужден был через некоторое время развестись с женой, жизнь с которой стала для него невыносима, и начал искать счастья в изучении природы.
«Нет никого счастливее, – повторял он, – чем философ, читающий в той великой книге, которую бог развернул перед нашими глазами. Открываемые им истины составляют его достояние. Ими он питает и возвышает свою душу; его жизнь спокойна, ему нечего бояться людей, и нежная супруга не придет отрезать ему нос».
Под влиянием этих мыслей Задиг удалился в загородный дом на берегу Евфрата. Он не занимался там вычислением того, сколько дюймов воды проходит в одну секунду под арками моста [20 — Намек на псевдонаучные изыскания французского ученого Пито, напечатавшего на подобную тему доклад в 1732 г.], или того, выпадает ли в месяц Мыши на одну кубическую линию дождя больше, чем в месяц Овна [21 — Вольтер намекает на метеорологические открытия известного в свое время французского ученого Филиппа Лаира (1640 – 1718).]. Он не помышлял о том, что можно изготовлять шелк из паутины [22 — Намек на работу французского естествоиспытателя Б. де Сент-Илера «Рассуждение о пауке» (1710).] или фарфор из разбитых бутылок [23 — В данном случае Вольтер насмехается над ученым Рене-Антуаном де Реомюром (1683 – 1757), неоднократно представлявшим Академии наук проект производства фарфора из стекла. Эти издевки, помимо принципиальных, имели и личные мотивы: Реомюр отказался поддержать кандидатуру Вольтера в Академию.], но занимался главным образом изучением свойств животных и растений и приобрел вскоре навык находить тысячу различий там, где другие видят лишь единообразие.
Однажды, когда Задиг прогуливался [24 — В этом эпизоде Вольтер использует сюжет арабской сказки, включенной в перевод романа итальянского писателя Армено Кристофоро «Путешествия и приключения трех принцев» (1548). Критик Фрерон, известный враг Вольтера и энциклопедистов, не преминул обвинить писателя в «плагиате».] по опушке рощицы, к нему подбежал евнух царицы, которого сопровождали еще несколько дворцовых служителей. Все они, видимо, находились в сильной тревоге и метались взад и вперед, словно искали потерянную ими драгоценную вещь.
– Молодой человек, – сказал ему первый евнух, – не видели ли вы кобеля царицы?
– То есть суку, а не кобеля, – скромно отвечал Задиг.
– Вы правы, – подтвердил первый евнух.
– Это маленькая болонка, – прибавил Задиг, – она недавно ощенилась, хромает на левую переднюю лапу, и у нее очень длинные уши.
– Значит, вы видели ее? – спросил запыхавшийся первый евнух.
– Нет, – отвечал Задиг, – я никогда не видел ее и даже не знал, что у царицы есть собака.
Как раз в это время, по обычному капризу судьбы, лучшая лошадь царских конюшен вырвалась из рук конюха на лугах Вавилона. Егермейстер и другие придворные гнались за ней с не меньшим волнением, чем первый евнух за собакой. Обратившись к Задигу, егермейстер спросил, не видел ли он царского коня.
– Это конь, – отвечал Задиг, – у которого превосходнейший галоп; он пяти футов ростом, копыта у него очень маленькие, хвост трех с половиной футов длины, бляхи на его удилах из золота в двадцать три карата, подковы из серебра в одиннадцать денье [25 — Денье – старинная французская монета большого достоинства.].
– Куда он поскакал? По какой дороге? – спросил егермейстер.
– Я его не видел, – отвечал Задиг, – и даже никогда не слыхал о нем.
Егермейстер и первый евнух, убежденные, что Задиг украл и лошадь царя, и собаку царицы, притащили его в собрание великого Дестерхама [26 — Дестерхам (или Дефтердар) – титул главного казначея в Персии и Турции], где присудили к наказанию кнутом и к пожизненной ссылке в Сибирь. Едва этот приговор был вынесен, как нашлись и собака и лошадь. Судьи были поставлены перед печальной необходимостью пересмотреть приговор; но они присудили Задига к уплате четырехсот унций золота за то, что он сказал, будто не видел того, что на самом деле видел.
Задигу пришлось сперва уплатить штраф, а потом ему уже позволили оправдаться перед советом великого Дестерхама. И он сказал следующее:
– Звезды правосудия, бездны познания, зерцала истины, вы, имеющие тяжесть свинца, твердость железа, блеск алмаза и большое сходство с золотом! Так как мне дозволено говорить перед этим высочайшим собранием– я клянусь вам Оромаэдом [27 — Оромаэд – божество добра в древнеперсидской религии.], что никогда не видел ни почтенной собаки царицы, ни священного коня царя царей. Вот что со мной случилось. Я. прогуливался по опушке том рощицы, где встретил потом достопочтенного евнуха и прославленного егермейстера. Я увидел на песке следы животного и легко распознал, что их оставила маленькая собачка. По едва приметным длинным бороздкам на песке между следами лап я определил, что это сука, у которой соски свисают до земли, из чего следует, что она недавно ощенилась. Следы, бороздившие песок по бокам от передних лап, говорили о том, что у нее очень длинные уши, а так как я заметил, что след одной лапы везде менее глубок, чем следы остальных трех, то догадался, что собака нашей августейшей государыни немного хромает, если я смею так выразиться. Что же касается коня царя царей, то знайте, что, прогуливаясь по дорогам этой рощи, я заметил следы лошадиных подков, которые вес были на равном расстоянии друг от друга. Вот, подумал я, лошадь, у которой превосходный галоп. Пыль с деревьев вдоль узкой дороги, шириною не более семи футов, была немного сбита справа и слева, в трех с половиной футах от середины дороги. У этой лошади, подумал я, хвост трех с половиною футов длиной: в своем движении направо и налево он смел эту пыль. Я увидел под деревьями, образующими свод в пять футов высоты, листья, только что опавшие с ветвей, из чего я заключил, что лошадь касалась их и, следовательно, была пяти футов ростом. Я исследовал камень кремневой породы, о который она потерлась удилами, и на этом основании определил, что бляхи на удилах были из золота в двадцать три карата достоинством. Наконец, по отпечаткам подков, оставленным на камнях другой породы, я пришел к заключению, что ее подковы из серебра достоинством в одиннадцать денье.
Все судьи восхитились глубиной и точностью суждений Задига, и слух о нем дошел до царя и царицы. В передних дворца, в опочивальне, в приемной только и говорили что о Задиге, и хотя некоторые маги высказывали мнение, что он должен быть
