рабов, попавших в рабство за долги, и рабов купленных. Среди способов эксплуатации капитала отступает на задний план помещение капитала в промышленность и, в частности, в «крупные производства» в области промышленности; напротив, прямо доминирующее значение имеет в древности один способ эксплуатации капитала, который в настоящее время по своему значению совершенно отступил на задний план: государственный откуп.
Способы помещения капитала во времена классической древности были следующие: 1) взятие на откуп или участие в откупе государственных налогов и общественных работ; 2) разработка рудников; 3) морская торговля (с помощью собственных судов или в форме участия в торговле, в частности, путем морской ссуды); 4) плантационное производство; 5) банковские и им подобные дела; 6) отдача денег взаймы под заклад земли; 7) торговля с заграницей (в форме не прерывающегося крупного предприятия лишь спорадически, — на Западе лишь в первые два века императорской эпохи с севером и северо-востоком — большей частью в виде помещения комменды в караванную торговлю); 8) отдача внаем (иногда обученных) рабов или устройство их как самостоятельных ремесленников или торговцев за «оброк», как бы сказали русские, и наконец, 9) капиталистическая эксплуатация обученных ремеслу рабов, находящихся в полной собственности или же взятых в залог, производившаяся в «мастерских» или без них (примеры ниже, в главе об Афинах). Частое применение рабского труда в собственном частном промышленном производстве не подлежит сомнению. Встречаются ремесленники, работающие сами вместе с несколькими рабами. Капиталистическая эксплуатация рабского труда встречается в форме упомянутого выше эргастерия, о котором еще будет речь. Существовавшая, несомненно, на Востоке и господствовавшая в Египте эксплуатация собственных рабов в форме «несвободной домашней индустрии» (предоставление господином рабу сырья (сырого материала) и рабочего инвентаря, доставка рабом продуктов, изготовленных им у себя на дому), существовала, конечно, и в «классическую» эпоху, хотя существование ее и не может быть доказано с полной достоверностью. Если же на многих (максимум пока около 80) вывезенных за пределы их родины аттических вазах стоит одно и то же имя, то это, конечно, имя «художника» (а не «фабриканта» или скупщика («Verleger»), которое затем присваивает себе иногда в качестве эпонима[28] семья гончаров, в которой техническое умение переходило как секрет от отца к сыну. Существование целых деревень ремесленников (δήμοι) в Аттике очень характерно для семейного ремесленного производства (см. ниже) как здесь, так и в других местах. Как количественное, так и качественное значение капиталистического приобретательского хозяйства (Erwerbs-Wirtschaft) в древности определялось всегда целым рядом отдельных моментов, которые выступали в очень различных комбинациях друг с другом.
1. Значение запасов благородных металлов для темпов капиталистического развития, несомненно, должно очень высоко оцениваться. Но в настоящее время нередко замечается склонность переоценивать их значение для самой структуры хозяйства. Хозяйство Вавилонии, несмотря на отсутствие рудников и, очевидно, очень небольшой запас металла — о чем свидетельствует как ограничение функций драгоценного металла одним лишь измерением ценности предметов, так и переписка вавилонских царей с фараонами — уже в древнейшую эпоху сделало такие же успехи в своем развитии в направлении к меновому хозяйству, как и хозяйство любой из стран Востока, и болыпие, чем хозяйство богатого золотом Египта; с другой стороны — даже если новейшие изыскания только приблизительно правильны — колоссальные запасы драгоценного металла, которыми владел птолемеевский Египет, несмотря на возникновение здесь вполне развитого денежного хозяйства, не помогли «капитализму», как принципу структуры хозяйства, подняться на особенно заметную высоту, в частности, достигнуть той ступени развития, какой он достиг одновременно в Риме; наконец, тот удивительный взгляд, по которому вторжение натурального хозяйства в позднейшую римскую эпоху было следствием начавшегося истощения рудников, по-видимому, понимает соотношение вещей совершенно наоборот: там, где тогда вообще началось истощение рудников, оно, со своей стороны, могло быть следствием того, что прочно утвердившееся в горном деле в классическую эпоху капиталистическое производство с рабским трудом по совершенно другим причинам уступило место хозяйству мелких арендаторов. Этим вовсе не отвергается громадная культурно-историческая роль, какую сыграло обладание большими запасами благородного металла, и в особенности их внезапное появление на божий свет: древняя вотчинная царская власть (Fronkönigtum) (см. ниже) опирается на «сокровищницу» царя; без рудников Лавриона не было бы аттического флота (?)[29]; превращение сокровищ эллинских храмов в средство обращения могло способствовать (?) изменению цен в V–IV вв. до P. X., а такое же превращение сокровищ персидского царя облегчило развитие эллинистических городов; влияние же явившегося результатом войн колоссального ввоза благородного металла в Рим во II в. до P. X. всем известно. Но условия, благодаря которым этим запасам благородных металлов было найдено именно такое, а не иное применение (например, они могли быть спрятаны в сокровищницы, как это делали на Востоке), конечно, должны были быть заранее налицо: «творческой» силы в смысле создания качественно новых по своей структуре хозяйственных форм большие запасы благородных металлов, как таковые, не обнаружили и в древности.
2. Экономическое своеобразие капиталистической эксплуатации находящихся в собственном владении рабов (Sklavenbesitzes), в отличие от системы «свободного» труда, заключается прежде всего в громадном повышении (Steigerung) количества капитала, затрачиваемого на содержание живой рабочей силы и вкладываемого в ее покупку; когда, в случае застоя в деле, раб оказывается незанятым, капитал этот не только не приносит процентов, — как и машина, — но, кроме того, «съедает» (в буквальном смысле слова) непрерывно присоединяемые к нему прибавки. Уже из одного этого следует замедление а) оборота капитала и б) процесса образования капитала вообще.
Затем, оно заключается в связанном с этим большом риске, который несет как раз эта форма капитала. Риск этот заключается не только в том, что очень высокая при капиталистической эксплуатации и притом совершенно не поддающаяся учету смертность рабов экономически является для их владельца потерей капитала, а также не только в том, что всякая политическая передряга могла совершенно уничтожить капитал, вложенный в рабов, но, кроме этого и прежде всего, в колоссальных колебаниях цен на рабов (Лукулл[30] продавал рабов, доставшихся ему в добычу, по 4 драхмы[31], тогда как в мирное время, при умеренном снабжении рынка рабами, платили сотни драхм, чтобы получить пригодного рабочего), которые влекла за собой постоянная опасность полного обесценения вложенного капитала. Тот базис верного расчета издержек (Kostenkalkuls), который составляет необходимую предпосылку дифференцированного
«крупного производства» («Großbetriebe»), был невозможен. Сюда присоединялся еще один момент; патриархальное рабство, которое преобладало на Востоке, или давало рабу положение члена семьи своего господина, или представляло ему возможность иметь свою собственную семью. В этом последнем случае заранее отказывались от извлечения из хозяйства возможного максимума прибыли. Раб или платил оброки (тогда он являлся источником ренты (Rentenfondes), а не рабочей силой), или — там, где он (в некоторых случаях вместе со своей семьей) служил в качестве рабочей силы, — был барщинником (Fronarbeiter) или несвободным домашним работником (Heimarbeiter) с присущей такому положению ограниченной доходностью для его господина.
Настоящая же «капиталистическая» эксплуатация раба, как простого орудия производства, ограничивалась зависимостью от регулярной поставки рабов на рынок, т. е. от успешности войн. Ибо полная капиталистическая эксплуатация его рабочей силы была возможна при его не только юридической, но и фактической бессемейности раба, т. е. при системе казарм, которая, однако, делала невозможным пополнение класса рабов из их собственной среды. Иначе стоимость и содержание женщин и воспитание детей ложилось бы мертвым балластом на основной капитал. Относительно женщин этого, пожалуй, иногда можно было избежать, найдя их силам применение в текстильной промышленности, хотя при своеобразии античного удовлетворения потребностей и при том значении, какое имело домашнее прядение и ткачество, это далеко не всегда было возможном. Относительно детей одно место у Аппиана[32] (гл. I, 7) может быть понято в том смысле, что, по крайней мере, в известные периоды римской древности выращивание рабов для целей спекуляции носило массовый характер; следовательно, существовало (как в южных штатах Северной Америки) разделение труда между производством и эксплуатацией, по крайней мере, для одной части заключающегося в рабах капитала. Но такое понимание текста Аппиана всетаки остается несколько спорным. Резкие колебания цен на рынке рабов делали выгоду выращивания их для продажи слишком ненадежной. Затем, в главных областях использования рабского труда — в возделывании плантаций, мореплавании, в горном деле, сборе податей — женский труд не был пригодным. В хозяйстве с коммерческими целями (Erwerbswirtschaft) даже было правилом пользоваться главным образом только трудом рабов-мужчин (этих, насколько известно, единственных рабочих в поместьях времен Катона[33], равно как единственных рабочих аттического эргастерия), если только это было возможно, т. е. пока хронические войны обеспечивали правильную поставку рабов на рынок. Рабыни занимались проституцией или домашней работой.
Если регулярная поставка рабов прекращалась надолго, то дальнейший прирост их мог быть обеспечен лишь путем разрушения рабских казарм и восстановления семейной жизни раба, т. е. перенесением интереса к воспроизведению заключающегося в рабах капитала на самого раба, что означало отказ от безграничной эксплуатации его рабочей силы. Но такой отказ, при системе закованных в кандалы и работающих под ударами кнута плантационных рабов, везде должен был означать чистый убыток там, где одновременно с этим не была найдена форма, которая бы делала собственный экономический интерес раба полезным для господина. Ибо, наряду с непрочностью капитала, заключающегося в рабах, и со связанным с ним не поддающимся учету риском, в случае прямой эксплуатации раба как рабочей силы в крупном производстве, отсутствие у раба собственного интереса к делу, конечно, прежде всего противодействовало всякому техническому прогрессу и всякому увеличению интенсивности и качества работы. Имеющие решающее значение для работы «этические» качества рабов при эксплуатации рабов в крупном производстве — самые наихудшие, какие только можно себе представить.
Растрата капитала, вложенного в рабов, сопровождалась растратой капитала, вложенного в рабочий скот и в орудия производства, и застоем в технике орудий производства (например, плугов). Относительно первого пункта прямо раздаются жалобы: применение рабского труда к производству хлебных злаков, поставленному на широкую ногу, оказывается по этой причине невозможным, так как античная земледельческая техника требовала интенсивного труда; да и вообще рабов можно было употреблять в крупном производстве с действительной выгодой только на хорошей почве и при низких рыночных ценах на рабов, и их применение обыкновенно означало переход к экстенсивному хозяйству. И — что было еще важнее — эта особенность рабского труда в промышленной области не только служила препятствием к введению усовершенствованных орудий производства, но вообще к тому комбинированию тесно между собой соприкасающихся и строго разграниченных рабочих сил, которое как раз и составляет сущность специфически современных форм производства, для которых характерна не только численность рабочих.
Применение промышленного труда обученных покупных рабов в
