ленное владение должностным лицам, так же, как и крупные имения вавилонских храмов, а также и земли, постепенно скопившиеся в руках торгового патрициата, особенно в Вавилонии — во всяком случае в большей мере, чем в Ассирии — если не сдавались мелкими участками в аренду, то обрабатывались при помощи купленных рабов, а также, первоначально, и при помощи обязанных выходить на барщину, и имевших семью несвободных людей, так называемых «огородников» и «крестьян»; есть ли основание проводить различие между правовым положением этих последних, как «колонов», и положением рабов, остается, как уже говорилось раньше, спорным. Рабы продаются нередко целыми семьями. Отдача себя в рабство за долги достигла в Вавилонии полного развития, и быстрота, с какой она осуществляется (взятие в кабалу совершалось чисто частным путем), является основой сильного развития кредита: жена и дети попадали в рабство вместе с главой семьи, но по кодексу Хаммурапи через три года получали свободу. Если за должника, отданного в рабство, ручался состоятельный родственник, то он отпускался на свободу с ограниченным правом передвижения, чтобы дать ему возможность заработать на уплату долга. Насколько попавшие в рабство несостоятельные должники составляли (в доступную по состоянию источников нашему исследованию эпоху) количественно значительную категорию прикрепленных к земле зависимых людей, мы не знаем.
Примитивной формой временного обеспечения себя рабочей силой является наем рабов или свободных за содержание, одежду и плату (натурой, впоследствии деньгами). На таких условиях нанимали прежде всего рабочих на время жатвы. Из этого развился, как прототип свободного рабочего договора, наем свободного человека «им самим». Первоначальный взгляд на временное поступление в рабочие как на временную отдачу себя в рабство (римское in mancipio esse) находит свое выражение не только в этой формуле, но и в том, что нанимающийся рабочий первоначально нуждался в патроне[94], который, очевидно, при случае мог сыграть роль assertor in libertatem[95]. Конечно, эта временная отдача себя в рабство нередко могла быть отдачей себя в рабство за долги, и для исторической эпохи это представляется вполне вероятным. Ибо уже в эпоху Хаммурапи свободный труд был очень распространен в сельском хозяйстве.
При чтении закона Хаммурапи и более древних памятников складывается впечатление, что, наряду с мелким производством в форме садоводства и огородничества, где хозяйство ведет сам собственник, существуют и более крупные хозяйства, владельцы которых живут в городах и эксплуатируют свое владение частично с помощью несвободных, но порой и свободных хозяйственных инспекторов (верность которых закон обеспечивал уголовным порядком), и с помощью свободных, нередко нанимаемых на один год рабочих, заработную плату которых регламентирует закон, по-видимому, в интересах как хозяина, так и рабочих — в соответствии с теократическим принципом «охраны слабых» (женщин, попавших в кабалу должников, рабов). Скотоводство ведется в больших размерах. Ссуда скотом производится по определенному тарифу и урегулирована так же, как и обязанности пастуха (который считался состоящим на службе у всей общины) в отношении к землевладельцам. Брать рабочий скот в залог в кодексе Хаммурапи воспрещено.
В общем источники дают возможность нарисовать картину распределения владения и способов производства, которая существенно отличается от условий римского сельского хозяйства приблизительно времен Катона а) заметным и у Хаммурапи выступлением на передний план интересов орошения, б) более разносторонним развитием огородничества (Gemüsebau) и, прежде всего, в) незначительным развитием организованного рабского труда. Последнее обстоятельство, несомненно, находится в связи с тем, что на Востоке не существовало йи такого переполнения рынка рабами, с одной стороны, ни такой массы земли, какую римские войны предоставили в распоряжение частной эксплуатации. Цены на рабов невысоки, но количество рабов, очевидно, невелико. Землю и людей, добытых на войне, конфисковывает царь. Правда, он, как и фараон, распределяет часть доставшегося в добычу скота и пленников, а также, конечно, и завоеванную землю между войском; но это наделение войска землей всегда происходило или в такой форме, что войска поселялись в качестве гарнизона во вражеской стране, а вновь покоренные подданные, наоборот, переселялись со своих мест в Месопотамию, или же так, что получавшие землю принимали на себя обязательство проводить каналы и разводить огороды, следовательно, все-таки являлись прежде всего источником взимавшихся в пользу царя податей. То же самое назначение прежде всего имели пленные и их имущество, — как раз в противоположность Римской республике, где военная добыча землей и людьми становилась почти всецело предметом эксплуатации частных откупщиков налогов, арендаторов доменов и покупщиков рабов (в частности, для плантаций). Ограниченный, поставленный в зависимость от орошения земельный запас Месопотамии не был сам по себе подходящим базисом для покоящегося на рабском труде крупного производства со всеми его особенностями (см. выше). Поэтому эксплуатация земельных владений со стороны не ведшего самолично хозяйства вавилонского патрициата все более и более развивалась в сторону мелкой аренды: аренды с фиксированной арендной платой (без права арендатора в случае чрезвычайных затруднений требовать сложения арендной платы) и аренды из части продукта. При этом в обоих случаях закон высказывается в том совершенно определенном смысле, что арендатор берет на себя обязательство тщательно обрабатывать землю. Срок аренды, судя по показаниям источников, был большей частью довольно короток: 1–3 года; мелкий арендатор, особенно арендатор из части продукта, несомненно, уже и тогда являлся лишь заинтересованной в доходе, связанной лишь временно (kündbare), но по большой части фактически благодаря своей задолженности прикрепленной к данному хозяйству рабочей машиной землевладельца, как и колоны в позднейший период римской Истории и как мелкие арендаторы (Parzellenpächter) по берегам Средиземного моря вплоть до наших дней. Чтобы выяснить, каким образом с течением времени изменялось его общее положение, для этого потребовалось бы особое исследование. В источниках довольно ясно, хотя и постепенно, выступает развитие — но не преобладание — денежной аренды. Точно так же некоторые пункты контрактов ясно указывают на го, что сдающим в аренду в Месопотамии обыкновенно является живущий в городе капиталист, который желает или привести в культурное состояние скупленную землю, или эксплуатировать в качестве источника ренты уже находящуюся в обработке землю.
Заем средств (в особенности серебра) для уплаты рабочим вознаграждения во время жатвы, равно как и заем зерна, фиников и т. д. для посева — в обоих случаях с обещанием возвращения займа после жатвы — это древнейшие случаи производственного кредита (Produktivkredit), который уже в древневавилонский период выступает наряду с, тоже по большей части совпадающим с периодом жатвы, займом хлеба для собственной потребности. Заем на осеменение, в частности, есть, должно быть, древнейшая форма производственного кредита и, во всяком случае, еще более древняя, чем заем скота (Hainisch).
Развитие явлений оборота вообще на всем азиатском Востоке идет значительно дальше вперед, чем, по крайней мере, в предоставленном собственному культурному развитию Египте (см. ниже), что является следствием городского характера вавилонской культуры и положения Вавилона как места посреднической торговли, где формы менового хозяйства должны были развернуться на полном просторе. Вавилон и его право сделались для всего Востока как раз носителями развития, ведшего к «капитализму», и это несмотря на то, что запасы благородного металла в стране, наверное, почти всецело были привозные. Цари, и в особенности храмы, при таких условиях, очевидно, находились в экономически очень хорошем положении, поскольку подати преобладали над барщиной, и поэтому не препятствовали развитию менового хозяйства. Чтобы вавилонская теократия, как таковая, принципиально относилась враждебно к признанию за деньгами особого положения в праве, созданном развитием оборота — как (может быть) относилось жреческое сословие в Египте (см. ниже) — это трудно допустить. Все, что можно там встретить в подобном роде, не идет дальше аналогичных явлений в западных государствах. Впрочем, уже шумерские цари (см. выше) стараются облегчить для подданных специфическую тягость денежных требований. Но на сисахтию[96] нет указаний, и она представляется маловероятной.
Смягчение строгости долгового права в кодексе Хаммурапи путем допущения уплаты in quo potuerit[97] находится в полном соответствии с подобными же соглашениями в частных контрактах и вообще с той ролью, какую «деньги» как таковые играли в обороте древневосточного мира. Ведь финикийская торговля за все время своего настоящего расцвета (также и в Карфагене[98] вплоть до IV в. до н.э.) не знала монеты в современном правовом смысле. В Вавилонии мы находим сначала не ведающую не только монет, но и вообще сколько-нибудь регулярного действительного употребления денег во внутреннем обороте, но тем не менее высокоразвитую технику натурального обмена. Деньги в древневавилонском царстве, представляющие собой серебро в виде предметов употребления (колец) или на вес, служат, правда, и в качестве добра (сокровищ), играющего роль цены, но главным образом служат мерилом стоимости обмениваемых друг на друга in natura благ, как действительное (effectives) средство обмена во внутреннем обороте (как в Египте) большей частью только для уплаты разницы в цене, которой нельзя было возместить in natura. Лишь в позднейшее время они принимают некоторое подобие монеты, сначала, по-видимому, посредством частного удостоверения веса известными фирмами — в источниках встречаются «куски в одну пятую зекеля (шекеля)[99] со штемпелем X», — и только таким путем начинают постепенно приобретать монополию в качестве действительной платы за товар. В древневавилонском царстве еще нередко продолжают обменивать финики на хлеб, дома на поля, иногда восполняя разницу в цене серебром. Наряду с этим встречаются тогда в высшей степени сложные акты обмена, в которых только оценка товаров обеих сторон в серебре делает возможной этот обмен: так, например, обменивают землю на 816 зекелей серебра, из которых 100 уплачены повозкой, 300 — шестью конскими сбруями, 130 — ослом, 50 — ослиной сбруей, 30 — быком, остальное в виде мелких сумм — маслом, платьем и т. д. Для такого оборота, как раз благодаря присущему ему характеру натурального оборота, были уже в раннее время находимы своего рода банковские предприятия (bankartige Unternehmungen) для посредничества и окончательного расчета (als Vermittelungsund Ausgleichsstellen). «Денежный человек» является в кодексе Хаммурапи весьма обычной категорией. Мы встречаем расценку натуральных доходов профессиональными торговцами, которые считают не только на серебро, но и на хлеб, финики и г. д. Затем мы встречаем в высшей степени своеобразный оборот с требованиями (Anweisungen) на эти состоящие из натуральных сборов запасы, даже со своего рода складскими свидетельствами на предъявителя (Lagerscheine au porteur), требующий и заслуживающий более близкого рассмотрения: по-видимому он заимствовал свои формы первоначально из порядков управления доходами царских магазинов и храмов.
Храмы были в Вавилонии крупнейшими заимодавцами, ссужавшими хлеб и деньги, и первоначально, наряду с царскими магазинами, с членами царствующего дома (которые в источниках выступают в этой роли) и с некоторыми «магнатами» государства, единственными, которые делали себе из этого постоянный источник дохода. Так как
