наследственный арендатор — колон. К царствованию Амазиса относится первый дошедший до нас письменный арендный договор: это контракт о пересдаче земли (Afterpachtkonrakt); затем встречаются — если тексты прочитаны правильно — также частные аренды из третьей части продукта и как будто также и аренды на основе антихрезы. Колон является односторонне обязанным (прекаристом[148]). Передача недвижимого имущества за деньги теперь тоже встречается. Однако в документ, говорящий об уступке участка земли, не включено упоминание о его цене, о ней говорит особый документ. Господствует покупка на чистые деньги. Что касается, в частности, аренды, то — если опять же чтение документов (Ревилью) правильно — бросается в глаза распространенность коллективной аренды (2–15 лиц). В некоторых случаях это, по-видимому, была не «артель» съемщиков, арендовавшая землю с потребительными целями, в виде «Bedarfspacht» в русском смысле, а аренда спекулятивного характера, следовательно, крупная аренда. Но затем земля, конечно, дальше сдавалась в аренду мелкими участками, и масса арендаторов состояла все-таки из мелких арендаторов. Так как не нужно было считаться ни с какой плодопеременной системой, то контракт, если не всегда, то во всяком случае часто, бывал годовой. Арендатор платил все платежи (Abgaben) и возвращал зерно, взятое на семена. Часть урожая, которую должны были выплачивать арендаторы земель, принадлежавших храмам, нередко равнялась его трети.
Однако эти отношения — при недостаточном количестве вполне надежно прочитанных документов — не могут, очевидно, быть предварительно установленными для данного периода времени с полной достоверностью, точно так же, как и значение, и распределение частного земельного владения наряду с давно de facto присвоенными в собственность ленами и дарениями, находившимися в руках магнатов. Разделение всей земли на три части между царем, нфецами и воинами, о котором говорят греческие писатели, есть в лучшем случае преувеличение (Э. Мейер, по-видимому, считает его соответствующим действительности). Что почти половина всей земли принадлежала воинам (μάχιμοι), как пришлось бы признать с арифметической точностью, руководствуясь показаниями Геродота, совершенно недопустимо; владения храмов, даже при Рамзесе III не превышали 1/8, самое большее 1/5 земли и часто переходили в другие руки, а иной раз подвергались также и секуляризации (Амазис), а в позднейшее время, как это можно документально доказать, никогда больше не были так значительны, как при Рамессидах. Значительное расширение земли, отданной в ленное владение «магнатам» в позднейшее время, также не подлежит сомнению. Но царь оставался крупнейшим землевладельцем (Grundherr). Фактическое положение крестьян, которые составляли массу населения, — поскольку это не были «воины» или люди в каком-нибудь другом смысле привилегированные — было едва ли лучше положения феллахов[149] в позднейшие времена. В глазах античных писателей египетский крестьянин — всегда пролетарий, для которого бюрократическое государство есть совершенно такая же чуждая ему власть, как для русского русская бюрократия, который арендует землю за ничтожную плату для нищенского удовлетворения своих потребностей и гордится ударами кнута, полученными за утайку податей. При рафинированной всеобъемлющей системе барщин и податей, которую греки принимали за «кастовый строй», отношение крестьянина к государственному механизму и не могло быть иным, независимо от того, является ли он «арендатором» или «собственником». Ведь мы знаем, как происходит в Египте «сбор податей»: неожиданно появляются чиновники, начинается, при воплях женщин, всеобщее бегство и погоня; пойманных недоимщиков побоями и другими истязаниями вынуждают к «professio»[150], которого только и надо чиновникам (они ведь должны отвечать за определенное количество податей соответственно кадастру). В таком виде предстает «государство» перед людьми Востока (как и перед русским крестьянином). Вот где корень той глубокой антигосударственности (Antipolitismus) восточных народов, в отношении к которому христианство апостола Павла является уже сильным приспособлением.
Указывает ли двойственность словоупотребления, принятого в Птолемеевскую эпоху — «собственная» (Ιδιωτική) и «благоприобретенная» (ιδιόκτητος) земля — на ограничение прав выкупа (Retraktrechte) наследственного имения (существовавших в течение всего периода, предшествовавшего Птолемеям), определить, конечно, невозможно. Во всяком случае уже указы первых Птолемеев предполагают существование частной продажной земли, и нет ни малейшего основания видеть в этом нечто новое. О существовании мелкой собственности — которую при делимости в древности царских жалованных земель естественно предполагать — в эпоху позднейших фараонов говорят инвентарные оплси переходившего по наследству имущества, в которых так часто попадаются «сады».
Прикрепление земли к семье и сохранение многоженства делали, естественно, очень важным для жены закрепить свое собственное положение и положение своих детей контрактом, тем более, что в области отношений между полами, по свидетельству источников, в это позднейшее время существовала полная свобода договора и свобода развода. Контракты об общности имущества, контракты о вдовьем имуществе, установление определенных рент (в частности, как впоследствии в исламе, раз и навсегда определенных денег на хозяйство для жены) встречаются наряду с особенно часто встречавшимися контрактами о переводе всего состояния мужа на детей жены, в частности на старшего сына, вероятно соответствовавшем по своему значению английской entail-system[151]. Существование «пробного года» в браке у египтян — басня. Αγραφος γάμος[152] эпохи Птолемеев есть, очевидно, первоначально брачные отношения без «брачного контракта», т. е. когда муж не приобретал manus[153] над женой путем уплаты ее цены, но — как и в римском «свободном браке» — получал власть над детьми.
В общем встречаются почти все те же важнейшие договоры, какие мы встречаем и в вавилонском праве, например, даже продажа себя в приемные сыновья.
Рабы встречаются в числе имущества, переходящего по наследству, наряду со скотом, домами, садами; они никогда не были многочисленны даже и в»позднейшем Египте, кроме, как у царя, жрецов и чиновников. Отчетливой общей картины аграрного строя периода позднейших фараонов, несмотря на все отдельные подробности, мы все-таки пока не имеем.
Египет провел в жизнь два учреждения впервые и притом в совершенстве, какого они никогда более не достигали: а) принцип литургии, прикрепления владения к государственной функции, владельца — к функции и к владению и б) бюрократическое управление. Оба эти принципа в позднейший период античной истории победоносно распространилась отсюда на весь мир, а вместе с ними, как их неразлучная тень — и «аполитизм» покоренных народов, корни которого отнюдь не в одном уничтожении национальностей. Затем, по-видимому, возможно, что из Египта ведут свое начало важные в смысле техники производства формы античной организации труда, а именно: 1) хозяйство при помощи дисциплинированных, живущих в казармах несвободных рабочих (έργαστήριον — эргастерий); 2) несвободная работа на дому (die unfreie Heimarbeit); 3) барский двор, ведущий хозяйство с помощью колонов (der Kolonen-Fronhof), и 4) их различные комбинации, между тем как, с другой стороны, формы частного предприятия и эксплуатации капитала, по-видимому, имеют своей родиной Вавилонию.
Глава третья. ИЗРАИЛЬ
В известной мере достоверные сведения об условиях, в которых жил Израиль до Исхода, мы имеем в тексте тех «Законов»[154], которые восходят, несомненно, к более древнему периоду и в силу своего предполагаемого божественного происхождения в сравнительно большой мере гарантируют достоверность предания. Мы должны бросить беглый взгляд на иллюстрируемые ими условия, хотя бы потому, что только здесь, по-видимому, мы имеем из уст самого народа свидетельство о временах, предшествовавших городской оседлости, государственной власти и власти духовенства. Конечно, предположение, будто в древнейшем «Законе» (Исход, 19 и далее) мы имеем дело с какими-то «первоначальными» условиями, с правом первобытного народа земледельцев, еще не носившего на себе никакого городского и денежно-хозяйственного отпечатка, совершенно неприемлемо, как это среди новейших исследователей признает в особенности А. Меркс, хотя он усиленно подчеркивает большие различия в культурном отношении между временем, к которому относится этот «Закон», и эпохой Второзакония. Несмотря на большое — как и повсюду — значение скота, как важнейшего источника имущественных различий, одно не подлежит сомнению: настоящим бродячим народом, или «племенем бедуинов», исторические израильтяне, и даже их господствующие классы, не были никогда[155]: у них не было замечено не только верблюдов, но и лошадей; вол, как и в древнейшем Риме, является прежде всего рабочим скотом. Кожа (как и в Египте) являлась древнейшим материалом для одежды. Хлеб в качестве главного продукта питания, а наряду с ним овощи и вино, встречаются с самого начала, точно так же и оливковое масло; в повседневном обиходе мясная пища встречается, конечно, только за царским столом; остальной народ забивает скот лишь по праздникам (и то под видом жертвоприношения); но, например, о каком-либо особом значении сыра (как в Древней Греции) мы ничего не знаем. Из скота, владение которым здесь, как и всюду, считается признаком богатства и количество которого в руках царя достигает больших размеров, большую роль играют овцы (вследствие особенностей почвы и по мере того, как все более и более распространяется ношение шерстяного платья). Обработка земли (соха и удобрение полей, по-видимому, были развиты слабо), а приготовление хлеба (ручная мельница, квашня) оставалось на довольно первобытной ступени.
Во всяком случае, после всего сказанного, несмотря на большое внимание, какое, сравнительно со Второзаконием, древний «Закон» уделяет владению скотом, все-таки едва ли можно на евреев того времени смотреть, как на народ, даже только преимущественно занимающийся скотоводством (Книга бытия, 47, 3 подчеркивает их противоположность в этом отношении египтянам). Но, впрочем, евреи до периода Царств[156] суть протеснившийся «с той стороны», т. е. с востока от Иордана через реку на западную его сторону и затем проникнувший дальше через горную страну и стремящийся дальше к морскому берегу, то оттесняя других, то, в свою очередь, оттесняемый от него другими «горный народ», который ценит продукты горных склонов — «молоко и мед». Когда «эйсимнет» (в эллинском смысле слова) Моисей[157] дал им «закон», им удалось сперва отчасти завоевать более крупные ханаанские города в речных долинах. Их главные силы — в горных долинах, занятых коленом Иосифовым, из которых они, — как этолийцы и самнитяне — врываются в равнины и постепенно захватывают их в свои руки, попеременно, то попадая при этом под власть филистимских[158] или других городских царей, то свергая ее, будучи кроме того теснимыми надвигающимися на них с востока племенами пустыни и нередко платя им дань. Но совершенно независимо от вопроса о действительности их пребывания в Египте в качестве барщинных крестьян одного из «домов служб» фараона (Исход, 20, 1: вполне хорошего знакомства с египетскими отношениями — даже титул Иосифа исторически верен — нельзя отнять у автора этих глав; но при близости расстояния от Египта это само по себе еще ничего не доказывает) влияние существовавшей задолго до их появления сирийской городской культуры не подлежит никакому сомнению. «Закон» не только предполагает оседлый земледельческий народ, но мы не можем в нем найти и следа коллективного владения. И земля составляет полную собственность владельца, хотя предметом оборота, по крайней мере как общее правило,
