движимое имущество), есть пережиток еще от тех времен, когда (как в Элладе) господствовал заклад с правом выкупа отданной в заклад вещи в качестве формы долгового обязательства: с тех пор, как взятие в рабство за долги потеряло свою цену для кредитора благодаря учреждению субботнего года, каждый седьмой год освобождавшего всех продавших себя в рабство за долги, взыскание первоначально (вероятно, ех contracto[185]), было направляемо в первую голову на землю, и отсюда могла развиться талмудическая легальная ипотека (см. ниже.).

Как велось хозяйство в крупных земельных владениях с точностью установить невозможно. Может быть, «ханаанский раб» Талмуда был илотом[186] или клиентом, прикрепленным к земле. Древнее предание, так же, как и законодательство, знает, наряду с рабами, также и наемных рабочих. Типичная историческая последовательность ступеней в развитии несвободных рабочих сил, а именно: 1) продаваемые или отдаваемые внаймы дети, 2) попавшие в рабство за долги, 3) военнопленные и приобретаемые покупкой рабы, 4) мелкие арендаторы (но ступень мелкой аренды впервые была достигнута в эллинистическую эпоху), и здесь будет иметь тенденцию осуществляться. Но собственная потребность в рабах, а потому и число их никогда не могли быть очень велики: мы слышим, что финикияне следовали за войсками, чтобы покупать пленников, конечно, для продажи их за границу. И рабство не только юридически, но и практически, всегда оставалось мягким восточным наследственным рабством. Большая верность детей рабов сравнительно с купленными рабами, считалась фактом, доказанным на опыте; рабы часто имеют (по-видимому, это даже, как бы общее правило) семью; законодательства предусматривают случаи, когда рабы решительно откажутся от предложенного им в субботний год отпуска на волю, что, между прочим, устанавливает вероятность небольшого спроса на свободных поденщиков и свидетельствует о малоблагоприятном положении этих последних. Для «аграрной истории» эпохи, предшествующей Исходу, нет материала, так как имущественные отношения и система производства этой эпохи нам совершенно неизвестны. Пророки, интересующиеся прежде всего Допросами религии, а потом внешней политикой, как ареной деятельности их универсального Бога, и иной раз, но лишь с этих же точек зрения, также и «социальной политикой», дают типичную картину развития античного полиса под влиянием денежного хозяйства, в борьбе с дифференцирующими общество влияниями которого законодательные постановления (о субботнем годе, о воспрещении процентов и т. д.) достаточно доказали свое бессилие. «Преобразовательные планы» Иезекииля[187] — чистейшая утопия (Idealbild) времен изгнания. После увода носителей вооруженной силы, т. е. живущих в городах родов, остались одни крестьяне и виноградари, и так называемое «восстановление» при Ездре и Неемии[188] на деле было новым конституированием теократического города-государства на основе синойкизма (см. ниже в главе об эллинизме).

ЧАСТЬ II. ЭЛЛАДА

Глава первая. ДОКЛАССИЧЕСКАЯ ЭПОХА

Земледелие эллинов, поскольку оно не принимало характера специальных культур, состояло в возделывании полбы[189], ячменя, пшеницы по травопольной системе (Feldgraswirtschaft) (отсюда четные сроки аренды) различной степени интенсивности. Трехпольная система, по-видимому, встречалась реже. Плодопеременной системы не существовало. Только бобовые растения сеют иногда на земле, лежащей под паром. Удобрение почвы путем унаваживания известно Гомеру (растительное удобрение относится уже к позднейшему времени), но в других отношениях техника земледелия остановилась на довольно примитивной стадии и дальше не двигалась. Соха (долгое время целиком деревянная), волы в упряжке, вбрасывание руками семян в борозды, взрыхление мотыгой и вспалывание хлебного поля, серп и, во всяком случае, доска для молотьбы (die Dreschtafel) в качестве орудий уборки хлеба, все это требовало большой интенсивности труда и, так как запас девственной почвы истощился, делало для хлебопашества, даже при высоких ценах более позднего времени, трудным перенесение центра тяжести с натурально-хозяйственного производства на производство для рынка. Скотоводство начинает более заметно сокращаться благодаря развитию земледелия, по-видимому, впервые в эпоху покровительствовавшей крестьянам (см. ниже) тирании.. В эпоху гомеровского эпоса главную пищу составляют сыр, молоко и — заметьте: у знатных — мясо; шерсть и шкуры служат широкой массе народа материалом для одежды; главное богатство царей и знатных — кроме благородного металла и сделанной из него и из бронзы утвари — составляют стада: козы, овцы, коровы и волы (в качестве рабочего скота, так как молоко и сыр получали главным образом от овец и коз), между тем как лошадей держат в большом количестве лишь для военных целей, да еще для передвижения и спорта на больших равнинах — в Эвбее и в Фессалии[190]; пастухи являются самыми почетными слугами царя. Нередко и здесь уже в раннюю пору большую роль играет орошение. Но оно не вызывает необходимости в бюрократии, и вообще, конечно, совсем нельзя сравнивать вечные препирательства, происходившие, например, между Тегеей и Мантинеей из-за закупоривания друг другу катавотр[191], с катастрофами, которые вызывались какими-нибудь непорядками на Ниле или на Евфрате.

Обычной формой домашнего общежития (Hausgemeinschaft) в классическую эпоху является повсюду патриархальная малая семья (Kleinfamilie) с таким же по существу, как у семитов, положением жены и детей (покупка жены, приданое, право отсылки жены домой, принадлежавшее отцу право первоначально неограниченного, затем ограниченного правами законных детей и пробудившимся у знатных «родов» (Geschlechter) (см. ниже) сознанием кровной связи, распоряжения детьми в форме выбрасывания детей, убийства их, продажи и отдачи внаймы с целью получения барыша; ко времени возникновения права Гортины[192] все уже приняло значительно более современный вид). Знать и царь — первоначально между ними почти не было никакой разницы (см. ниже) — живут, наоборот, как и везде, большими се мейными общинами (in grossen Hausgemeinschaften) на основе агнатического рода (γένος[193]) в интересах сохранения в неразделенном виде наследственного имущества. Поэтому гомеровский эпос знает раздел наследства наряду с наследованием семейной общины (όμοσίπυοι Харонда, ομογάλακτες аттического юридического языка; изображение дома Риама общеизвестно).

Юридическая структура большой патрицианской семейной общины впоследствии, при переходе к городскому строю, подвергается в своем историческом развитии изменениям, подобным тем, какие мы наблюдаем, например, в больших семейных общинах итальянских средневековых городов: первоначальный полный семейный коммунизм с проникновением денежного хозяйства уступает место новому взгляду на такую общину, как на приобретательскую ассоциацию; постепенно входит в обычай (например, в праве Гортины) выделение в особую категорию из отдельного имущества члена общины дарений и случайно доставшихся имуществ, собственности женщин на принесенную в дом мужа движимость, как на Востоке (в противоположность Риму). Как и в итальянско-сицилийском средневековом праве, нередко возникает вопрос, не может ли сын требовать своей доли еще при жизни отца (право Гортины определенным образом отрицает только применение к отцу принуждения в деле выдела). Имущество все более и более является продуктом приобретательской деятельности членов семьи, и тем самым разлагаются основы старого домашнего патриархального быта.

Охранителями (Garanten) личной безопасности каждого отдельного лица в силу обязанности кровной мести, а вследствие этого и запасными наследниками на случай вымирания домовой общины, является в позднейшем праве «άγχιστεύς»[194], различный по широте круг ближайших родственников (большей частью до сестриных детей включительно), который мы находим уже у Гомера. Это идет, вероятно, из глубокой Древности и находит себе, во всяком случае, аналогии в практике кровной мести у других народов, которая опять-таки далеко не всегда соответствовала их «теории». Отсутствие такого многочисленного и экономически сильного «рода» («Sippe») заставляет всех безземельных по необходимости отдаваться в клиентелу знатным. «Иметь долю в земле» и «принадлежать к категории простых свободных» первоначально было одним и тем же; ограниченный запас земли и рост имущественного неравенства создают впервые клиентелу знатных.

Что «фратрии» — впоследствии местные подразделения фил с определенными административными и религиозными функциями — первоначально также отправляли функцию охраны права (в смысле кровной мести), по-видимому (судя по остаткам ее в историческую эпоху), не подлежит сомнению. Но действительно ли они представляют собой «древнейшую», — т. е. повсеместно господствовавшую еще в чисто крестьянский период эллинской истории — форму социального единения, хотя в пользу этого приводились более или менее правдоподобные доводы, остается все-таки недоказанным.

Аналогии с областями, не имевшими городского строя в историческое время, можно проводить лишь с осторожностью (вспомним только, какие коренные различия существовали среди «древнейших» для нас германцев между воинственными племенами — например, свевами Ариовиста[195] — и другими. Во всяком, случае «фратрии», несомненно, очень древнего происхождения. Только не следует думать, будто упоминаемые в историческое время пиры, которые они устраивали иногда для всех своих членов, были «остатками» первоначально полной хозяйственной общности (Wirtschaftsgemeinschaft) кочующей орды. Напротив, они могут (как пиры германских «защитных гильдий») (Schutzgilden) служить как раз признаком искусственного образования союза; общность питания («домашняя община» в экономическом смысле), а не «кровь», является древнейшим источником взаимных обязанностей (что можно, например, совершенно явственно видеть и у арабов): поэтому она и должна была соблюдаться, по крайней мере символически, как раз в (первоначально) самопроизвольно возникавших союзах. Фратрии относятся к той стадии развития, когда землевладельцы организовались в военную общину и земля ее считалась «приобретенной копьем»; этому соответствует и ее позднейшая функция: забота о военной подготовке детей («Wehrhaftmachung», говоря по-немецки) и тем самым за их пригодностью стать наследниками. О тех переменах, какие происходили в социальном строе фратрий, в частности о том, в какое отношение они становились к благородным родам (Sippen) и, что было бы еще гораздо важнее, к древней «κώμη»[196], ничего не дает ни аттический закон, который предписал им принимать в свой состав и благородные, и неблагородные союзы, ни акты Демотионидов (IV в.), ни, наконец, список фратрий (IV в.), изданный Кастриотисом и истолкованный Кёрте, потому что в то время фратрии уже давно представляли собой союзы, искусственно регламентированные сверху (решающее значение имело бы установление того, в каких отношениях фратрии стояли в древнейшую эпоху к κώμη и δήμος[197]). Фратрии были, быть может, продуктом дифференциации, совершившейся в эпоху крупных политических перемен, когда находившаяся в распоряжении земля нуждалась в постоянной военной охране, так что физическая и экономическая способность носить оружие приобрела единственно решающее значение. Быть может, они возникли непосредственно из практики свободных крестьян (gemeinfreier Bauern), заводивших такой порядок на завоеванной или находившейся под угрозой неприятельских нападений земле, ко времени так называемого «переселения дорийцев»[198].

Всем полисам одинаково присуще деление на филы, превратившиеся впоследствии в чисто военно-административное деление государства, причем филы часто в свою очередь являются союзами фратрий. Деление на филы относится к еще более поздней ступени — к эпохе образования полиса, и обыкновенно сопутствует «синойкизму». Первоначально оно служит главным образом военно-административным целям: чтобы сделать возможным расчленение на слои и обложение повинностями организовавшегося теперь в «государство» сословия воинов, следовательно, имело совершенно второстепенное значение. Формулировка Шанто (Szanto), что три дорийские филы опирались на местную связь земельных участков, заставляла бы предполагать какую-то аграрно-политическую цель (в смысле раздела земли), которой доказать нельзя. Конечно, бывают случаи, что войско победителей, делившееся