был этим, естественно, очень усилен. В противоположность прорывавшемуся от времени до времени в эпохи расцвета эллинской демократии характерному для цеховой мелкой буржуазии интересу «пропитания» («Nahrungs-Interesse») здесь возникла традиция широко захватывающей, «капиталистически» ориентированной политики как в расчленении владеющих классов союзников — италики как таковые, а не одни римляне, извлекали выгоды из права оккупации на ager publicus, как и из деловой экспансии (von der geschäftlichen Expansion) господствующей державы — так и в распоряжении завоеванными землями и в конституировании «провинций».
Конечно, при этом такая политика в каждом отдельном случае была предметом самой ожесточенной борьбы интересов. Наряду со старым классовым антагонизмом крестьян и крупных, владевших скотом и рабами поссессоров выступало расслоение внутри имущих слоев. На одной стороне — заинтересованные политикой фамилии должностной знати, которые находили представительство своих интересов в сенате и законом и правовым обычаем были отстранены от прямого участия не только — что почти во всей Древности само собой разумелось — в ремесле, но и в откупе налогов, а также и в судовладении: сенатор мог владеть только судами, которые по своей величине могли быть достаточны только для транспортировки собственных продуктов его поместного хозяйства[485]; вследствие этого он должен был ограничиваться, кроме обогащения на службе, получением земельной ренты, отдачей денег в рост — которая, правда, была ему запрещена, но тем не менее (см. Катона) была возможна и обычно практиковалась через вольноотпущенников и непрямым участием капиталом в торговле и судоходстве. На другой стороне стояло вследствие своего прямого участия в капиталистической наживе отстраняющее себя от должностей и от сената сословие капиталистов, которое имело свое политическое представительство в центуриях, больше всего обложенных налогами, особенно всадников («Ritter»), и окончательно было конституировано как «сословие» Гаем Гракхом (см. ниже). Что должностные лица и откупщики налогов в провинциях обыкновенно работали рука об руку и делили добычу (den Raub), то это не мешало тому — скорее его обусловливало — что сенаторские роды имели настоятельнейший интерес в том, чтобы держать «буржуазию» в политической зависимости и, прежде всего, сохранить за сенатом составление списков присяжных для судов, разбиравших дела о проступках должностных лиц. С другой стороны, постоянное увеличение шансов на прибыль вследствие завоеваний поднимало экономическую силу капиталистов, все более и более становившихся необходимыми для государственной кассы в качестве поставщиком денег (als Geldgeber) и вышколенных в смысле купеческой техники организаторов взимания государственных доходов. Поставщики денег для государства уже в эпоху 2-й Пунической войны фактически составляли силу, которая спасала государство в финансовом смысле, но за это диктовала ему свою политику. С эпохи Гракхов, когда и прямые налоги, по крайней мере в провинции Азия, предоставлены были ее эксплуатации, буржуазия переживала пору своего расцвета. Сопровождающим явлением было известное в Элладе лишь в зачатке — правда, в немалой степени — колоссальное развитие работорговли и эксплуатации рабов вообще.
Частное платнационное хозяйство, с массами рабов, которые подчинены были военной дисциплине и — так как вследствие постоянного захвата людей на войне их убыль можно было дешево восполнить — подвергались самой беспощадной эксплуатации, распространил по свету и, в частности на Западе, по-видимому, первый ведший колонизацию на чисто купеческих началах народ, финикияне и особенно карфагеняне, обнаружившие такие хозяйства в поместьях египетских фараонов. Действительно, классическими местами процветания их всегда были римская провинция Африка, а затем Сицилия, и, по-видимому, впервые принцип таких хозяйств впервые получил научную трактовку в 28 книгах Магона[486] (из Карфагена) о земледелии.
Из двух источников получать сравнительно высокоценные и потому пригодные для транспортировки продукты для реализации их на рынке — плоды аренды из части продукта и рабского хозяйства — для капитала в тогда еще относительно слабо заселенных областях Запада являлось приемлемым рабское хозяйство, по крайней мере до тех пор, пока экономически было возможно хищническое хозяйство в отношении к земле и — что главное — в отношении к рабочей силе.
Для Рима со времен Катона до императорской эпохи осязательно постоянно увеличивавшееся в смысле своего типичного объема рабское хозяйство стало национальной хозяйственной формой. Аграрные писатели принимают господство рабского труда как факт, сам собой разумеющийся; рядом с ним принимаются в расчет (как и Магона) только нанимаемые для жатвы свободные сельскохозяйственные рабочие. Снижающееся экономическое и социальное значение сословия средних землевладельцев (Ackerbürger) и крестьян, наряду с преобладанием крупных имений, чем дальше, тем все больше и больше парализует его тенденцию к территориальному расширению. Необеспеченное потомство собирается в столице и больше не может быть использовано для колонизационных целей с тех пор, как оно уже не проникнуто интересом, приобретая оседлость, стать полноправными гражданами. Оно должно во все в большем и большем числе получать обеспечение с помощью хлебных раздач от государственной хлебной администрации. Этим в то же время был сужен естественный рынок для италийского хлеба и был создан дальнейший стимул для свободных сельских рабочих к скоплению в столице. К этому прибавилось страшное разорение крестьянского сословия походами в далекие заморские страны и притом для надобностей, которые не имели ничего общего с его интересами. С помощью самоэкипирущегося войска граждан эти войны уже сами по себе не могли вестись долгое время. И чем дальше, тем меньше это было возможно, потому что с увеличением интенсивности обработки, здесь, как и везде, самостоятельно ведущий хозяйство крестьянин все более и более становился экономически «неотлучным» («unabkömmlich»)[487].
Решительной борьбой свободного труда и поселения с несвободными было движение Гракхов, которое опять ухватилось за старое требование раздела ager publicus. Гракхи лично, по крайней мере Тиберий, были прежде всего политическими реформаторами; их цель — восстановление старых основ военного строя. Они ставили, само собой разумеется, интересы крестьянства — для себя и для своих детей получить возможность дешево приобрести землю — на службу своему делу. Земля для целей поселения могла быть в большом количестве получена лишь путем ограничения и частичной конфискации оккупаций. Но это отнятие старых владельческих прав целых поколений — это как раз подчеркнул Э. Мейер — шло вразрез с интересами не только римских, но также и допущенных в оккупации, в принципе на равной ноге, союзнических поссессоров; и поэтому движение Гракхов вызвало не только классовую борьбу в Риме, но также борьбу римского гражданства с союзниками, которые теперь уже для своей экономической защиты и для того, чтобы участвовать в ассигнациях, должны были потребовать права гражданства, тогда как до тех пор, напротив, они довольно часто должны были протестовать против оттока в Рим своих самых состоятельных граждан (см. выше).
Гракхи могли, даже в союзе с крестьянами, лишь от раскола в рядах превосходившего их противника ожидать победы для своего в первой линии идеологически мотивированного движения. Им действительно удалось привлечь на свою сторону «commercial interest» [выгодой] слой принадлежавших к должностной знати владельцев денег и рабовладельцев, чисто экономически заинтересованной буржуазии, так называемое сословие всадников, когда они помогли откупщикам налогов путем предоставления провинции Азия их эксплуатации по системе сдачи на откуп в городе Риме и путем передачи им судов подняться на вершину их могущества, с которой лишь Сулла их окончательно низверг, когда опять подчинил их судебному контролю сенаторских родов. Этот подъем античного капитализма на высшую точку своего развития (в ему присущих формах), как он был достигнут этим усилением обладателей крупных капиталов, совершался, несомненно, за счет интересов жителей провинций, которые подвергались беспощаднейшей эксплуатации. Тем не менее, это недолго было на пользу движению Гракхов. Сенату удалось перетянуть на свою сторону экономически насыщенных всадников (die ökonomisch gesättige Ritterschaft). Мысль привлечь к себе союзников предложением им прав гражданства не могла иметь успеха в Риме: с тех пор как право гражданства не только давало право рассчитывать на надел земли, но вообще опять стало внушать комициям чувство силы, а вместе с тем и возможности ее экономического использования, они пошли по пути афинского демоса до Перикла и при нем. И в конце концов как раз вследствие военно- и аграрно-политической цели аграрных законов Г. Гракх, приобретя популярность у масс, увидел направленную против себя конкуренцию демагогии крупных землевладельцев.
Произведенные Гракхами, как и позднейшие, наделения землей пытались предотвратить вновь создаваемые ими возможности спекуляции и задолженности: владелец полученного участка должен был становиться действительно крестьянином-землевладельцем. Различного рода вспомоществования для приобретения инвентаря стоят поэтому рядом с решительными правовыми ограничениями: неотчуждаемостью и, как показателем верховной собственности государства, чиншем в пользу государства (Rekognitioszins) (наделения землей ветеранов, проведенные Суллой и Цезарем запрещали заклад участков и отдачу их в приданое и в то же время освобождали их от оброка). Но как раз «социально-политически» мотивированные ограничения и погубили Гракхов. Ввиду этих политических целей декретированная неотчуждаемость вновь выделяемых земельных участков и уплачиваемый государству в виде признания его верховного права собственности в отношении к этим участкам чинш (der Rekognitioszins) были искусно выдвинуты против Г. Гракха, и он был «побит» («überboten»).
Победа «земельного интереса» («landed interest») вместе с насильственным подавлением движения Гракхов знаменовала победу несвободного труда и вместе с тем устранение старых основ государства. Оккупации путем дошедшего до нас в надписи lex agraria 111 г. до P. X. были и формально разъяснены как ager privatus, следовательно, окончательно превращены в собственность, и вместе с тем был устранен италийский ager publicus. После этого Марий[488] стал набирать в старое, самоэкипирующееся войско граждан снаряжаемый государством пролетариат «capite censi» [«вносимые в ценз без имущества»], потому что только таким образом могла быть проведена реорганизация войска и отражена крайняя опасность германского нашествия. Правда, путем союзнической войны крестьянство и мелкая буржуазия Италии силой добыли себе участие в выгодах права гражданства. Но политическое значение крестьянства, идет ли речь о составе комиций или о государственном управлении и о разрешении задач мирового государства, уже отошло в прошлое. Войско превратилось в учреждение, обеспечивающее неимущих (eine Versorgungsanstalt der Besitzlosen): ветеран, а не гражданин имел теперь право рассчитывать на наделение землей, и как раз с Мария начали повышаться средние размеры наделов: 30 югеров в эпоху Гракхов, 50 — при триумвирах[489] в Италии, еще значительно большие участки в провинциях. С другой стороны, отбываемая в виде конной службы военная повинность имущих классов перестала быть действительной. Тем и другим была создана политическая основа цезаризма.
Крупные восстания рабов указывают на значительное увеличение численности несвободных сельских рабочих. Тяжелые потрясения владельческих отношений, вызванные конфискациями и наделениями землей, особенно проводившиеся триумвирами, по существу, оказали отрицательное, а не положительное воздействие. Раз данную экономическую структуру и вместе с этим данное деклассирование крестьянина нельзя было потрясти, и ветераны, вопреки упомянутым ограничениям оборота, не удержались ни своей земле. Земля
