в эпоху Варрона (хотя он и не говорит об этом) также мелким съемщикам, как это бывало, вполне достоверно, позже; и чем меньше крупное поместье было приспособлено к производству продуктов плантационным способом, тем более должна была преобладать в нем сдача земли колонам. Ибо то, что колоны в этом смысле уже до Варрона стали представлять собой вполне типическое явление, вполне установлено, и в эпоху Цезаря (b. civ. [О гражданской войне] I, 34, 2) они социально и политически имели почти совершенно такое же значение в качестве «держателей» («Hintersassen») своего помещика (Gutsherr), как и его рабы и вольноотпущенники (liberti).
Колоны уже в позднереспубликанскую эпоху являются постоянными жителями поместья (Gutsinsassen), которые в качестве собственного имущества в большинстве случаев владеют лишь некоторым количеством скота и которым помещик сдает землю вместе с инвентарем и поэтому часто предписывает способ пользования ею в форме общего для всего поместья закона — характерно соответствующего нашим «рабочим распоряжениям» («Arbeitsordnungen»), — которые часто оказываются задолжавшими ему и затем благодаря залоговому праву становятся фактически прикрепленными к своему имуществу. Кроме того, поскольку аренда должна была быть арендой из части продукта, — что, впрочем, не может быть доказано для частного владения еще в начале императорского периода на Западе — естественно, каждый раз от условий отдельного случая зависело бы, рассматривались ли ни прежде всего как люди, которые брали на себя обязанность так вести хозяйство на данном мелком участке земли, чтобы собственнику поступало с него в виде части продукта как можно больше дохода, или же как арендаторы, которые за плату части продукта получают право согласно договору эксплуатировать этот участок. Но и при денежной аренде там, где собственник земли всегда предоставлял инвентарь, с самого начала возобладала первая точка зрения: это сам собственник земли «через посредство колонов» («per colonos») хозяйственно «эксплуатирует» («exerxet») свой участок.
На основании источников нельзя прямо доказать, что на колонов договором возлагалась обязанность работать на барском дворе в виде выполнения подсобных работ. Варрон молчит об этом. Что такие работы в период большой нужды в рабочих руках все же производились, это тем не менее a priori представляется в самой высокой степени вероятным. Согласно одному, впрочем, в этой интерпретации оспариваемом месту, впоследствии, если они работали для барского двора, они, как и почти все свободные рабочие древности, получали от землевладельца содержание и подлежали надзору инспектора.
Таким образом, с ростом крупного землевладения и масса свободного сельского населения — ведь колоны занимают частично территорию свободных крестьян — на праве необеспеченного владения осела на своей земле. Если первоначально войско в Риме, как и в каждом полисе, составлялось из самоэкипировавшихся земельных собственников, то после того, как стали принимать и безземельных «capite censi» в теперь уже экипируемое государством войско, все больше и больше на их место вступают колоны.
Ведение хозяйства в республиканскую пору страдает значительными недостатками, именно вследствие типичного абсентеизма землевладельцев, которые, участвуя в политике, постоянно жили в городе. Владелец в большинстве случаев лишь от времени до времени появляется в деревне, чтобы принять от вилика отчет. Как мало сам он (очень часто) понимает в хозяйстве — чем дальше, тем меньше — показывают те облегчения (Eselsbrücken), какие хотят устроить для него аграрные писатели. Ведение книг распространяется в сколько-нибудь тщательной форме только на высокоценные продукты сбыта, именно на оливковое масло и вино. Наличная денежная рента — единственная цель владения. Отсюда нерасположение ко всяким преследующим более далекие цели улучшениям, для которых к тому же не было выработано формы реального кредита. Этим же объясняется и частое отчуждение урожая винограда и оливок на корню. Культура оливок и винограда экстенсивна в смысле труда и в общем, по-видимому, в очень малой мере тщательна. Хлебопашество, техника которого осталась в смысле труда интенсивной, служило главным образом натурально-хозяйственному покрытию потребностей поместного ойкоса. Колоны могли снабжать мелкие местные рынки. Снабжение хлебом Рима с помощью контролируемого государством заморского ввоза было почти совершенно отнято у свободного рынка в главном своем деле — в снабжении хлебом масс и все более и более базировалось на натуральных взносах подданных, которые обращались на хлебные раздачи.
Куда ни ставило свою ногу правительство римской аристократии, везде оно ускоряло возникновение крупного землевладения. Не непосредственно тем, что римское господство, в общем и целом, везде в зависимых заморских общинах, в конце концов, помогало захватить власть олигархии и на нее политически опиралось, а тем, как оно распоряжалось самой землей и земельным правом. Хотя этот пункт более подробно будет рассмотрен в статье «Колонат», все же да позволено будет предпослать здесь по крайней мере кое-что.
В высочайшей степени пестра юридическая природа владельческих отношений на всей не находящейся на праве полной частной собственности территории. На ager publicus pop. Rom. первоначально, как уже было сказано, существовали с точки зрения частного права лишь «possessiones». Но италийский ager publicus исчез вследствие перевода всей земли, занятой на праве оккупации, в частную землю и вследствие выделения наделов Цезарем (в Кампании) и триумвирами. Последние его остатки («subseciva») Домициан[498] передал их владельцам. В сущности со времени Цезаря в качестве государственной (пригодной к обработке) земли в Италии существовала лишь муниципальная земля, «ager publicus» был ограничен провинциями.
Что допущенный к юридически оформленной аренде государственной земли (всегда человек, обладавший правом сотmercium’a) пользовался поссессорной и нетиторной защитой и против третьих лиц, для меня, в противоположность Миттейсу, совсем не является спорным и для срочной аренды, и свидетельство Гигина[499] ставит это вне сомнения. (Отсутствие прямого иска частных колонов имело (см. выше) социальные причины. Положение государственного съемщика везде иное, как юридически, так и фактически). Передача аренды заместителю (vicarius) могла происходить с согласия административной власти. Но судебная защита, о которой сейчас шла речь, была доступна только людям, пребывавшим в римском правовом союзе (римлянам и союзникам), но не подданным. Эти последние, поскольку они сидели на ager publicus в силу ли юридически оформленной аренды, или же внося традиционные оброки, составляли сословие оброчных арендаторов на прекарном праве (einen prekären abgabepflichtigen Besitzerstand), которое при конфискациях завоеванной земли составлялось прежде всего из людей, бывших до сих пор собственниками этой земли, пока произвол цензоров или распоряжение полями для целей колонизации не ставило на их место других.
Отличной от сдачи в аренду доменов, которая фактически была нормально лишь ревизией арендных контрактов по сдаче доменов, у которых de jure уже истекал срок, является сдача на откуп оброков, посредством которой наряду с другими платежами и оброки арендаторов доменов сдавались на откуп откупщикам. Впрочем, то и другое могло сливаться, когда крупный съемщик снимал в аренду государственный домен вместе с оброками с сидевших на нем мелких съемщиков (колонов), или когда он, со своей стороны, пересдавал мелкими участками снятую землю домена. Из юридически связанных с периодами ценза и прекарных владельческих отношений (Besitzständen) и рядом с ними развивались разнообразные наследственно-арендные отношения, именно, когда шла речь о земле, которая нуждалась в мелиорации. Для Африки уже посредством lex agraria 643 а. и. с. установлен был размер vectigal [сбор] для земли, отданной в наследственную аренду, и постепенно перешли к тому, что стали сдавать домены и оптом на 100 и более лет за vectigal и наследственную денежную плату (Erbbestandgeld) mancipes, которые затем, с своей стороны, сажали на них своих съемщиков или сами вели на них крупное хозяйство.
В противоположность Миттейсу я и теперь держусь того мнения, что крупные аренды на вечные времена, которые в своей комбинации с пересдачей участков колонам так ясно встречаются нам в распоряжении Константина от 319 г. (Cod. lust. XI, 63, 1), в зародыше уже выступают у Гигина (de cond. agr. p. 116). Во всяком случае (ср. Англию!) аренда «на 100 лет» не есть другое выражение для вечной аренды, как думают Миттейс и Шультен. Но manceps [покупатель] Гигина есть явный предшественник константиновского эмфитеота[500] и едва ли просто для цели вербовки наследственных съемщиков посредничествующий колонизатор-предприниматель (Ansiedelungsuntemehmer). В этом пункте аргументы Миттейса — здесь по существу дедуктивного характера и не могущие быть основанными на источниках — кажутся мне неубедительными. «Proximi quique possessores» [«самые ближние, которые владельцы»] вовсе же не обязательно
«крестьяне»; они являются ими так же мало, как и египетские катэки. Мелкие наследственные съемщики появляются в римском, как и греческом праве, хотя при экономической структуре римского господства, отличного от греческой политики небольших городов, менее часто (для области ager vectigalis о них нет свидетельств в источниках). Но характерно римским является, конечно, постоянный рост размеров частных и квазичастных владений. С этим соглашается для позднейшего императорского периода и Миттейс. Но кажется совершенно невероятным, чтобы поздняя республика, к специфической административной технике которой относится «manceps», устроила это во избежание крупных аренд.
Достаточно рано — мы не знаем, когда именно — развились и бессрочные владельческие отношения на государственной земле. Они покоятся или на сенатусконсульте — так возникло арендное право упомянутых выше viasii vacani — и тогда регулируются и гарантируются лишь административным порядком, или на законе как на «ager privatus vectigalisque», наследственно-арендная земля, в Африке.
Лишь очень малая часть римской земли, таким образом, охвачена тенденциозным земельным правом квиритов[501], большая масса землевладельцев сидит на чрезвычайно разнообразных, в большинстве случаев прекарных правах.
К этому присоединяются, наконец, владельческие отношения (die Besitzstände) на неримских полях (a. peregrines). Среди членов латинского союза правовое положение земли и commercium в отношении к ней регулируется договорным порядком, обе стороны определенным, исторически меняющимся образом, имеют участие в национальном земельном праве друг друга. В заморских владениях Рима полная правовая автономия и, следовательно, владение землей по собственному праву одной части союзных городов гарантировано договором (foedus) (civ. feoderatae), следовательно, не подлежит отмене. Очень значительная часть лежащей в заморских владениях земли остается в качестве ager publicus в непосредственном распоряжении центральных властей в Риме. Но одна (может быть, значительная) часть этой конфискованной или в качестве домена перешедшей к Риму земли, по-видимому, отдавалась государством общинам (в качестве ager per extermitatem mensura comprehensus, см. выше) за уплату трибута с правом взять ее у них обратно (это та часть, требование возвращения которой государству в IV в. вызвало такие сильные потрясения владельческих прав, как совершенно правильно думает Миттейс). Это отношение могло, в частности, возникнуть и из того, что общины — как в Сирии уже в эпоху Птолемеев — оптом брали на откуп государственные взносы с находящегося на их политической территории ager publicus (сначала на срок, а потом навсегда). Более обширной части земли законом, следовательно, односторонне и потому с возможностью также
