наше изначально непросвещенное чувство прекрасного — но благодаря экзальтации души, в которой она полностью открывается свету, силе и радости творения. Душа прекрасного в нас отождествляет себя с душой прекрасного в произведении искусства и в процессе восприятия испытывает то же божественное упоение и тот же духовный подъем, которые испытывал художник в процессе творчества. Критика достигает предельных высот, когда запечатлевает, объясняет, верно описывает этот отклик души; она сама должна стать вдохновенной, интуитивной, дарующей откровение. Иными словами, деятельность интуитивного ума должна стать завершением деятельности рационального интеллекта; интуитивный ум может даже полностью заместить интеллект и более эффективно исполнять специфическую, свойственную ему работу; он может более глубоко объяснить нам тайну рождения формы, стадии творческого процесса, внутреннюю причину, сущность и характер недостатков и несовершенств, присущих произведению, равно как и его достоинств. Ибо интуитивный ум — когда он достаточно воспитан и развит всегда может взять на себя работу интеллекта и обнаружить при этом силу, свет и способность проникновения в сущность, которые более велики и надежны, чем сила и свет интеллектуального ума, даже самого развитого. Существует интуитивная способность различения, которая превосходит остротой и точностью восприятия видение логического разума.
Все, сказанное о великом искусстве как о той форме прекрасного, в которой обычно наше эстетическое чувство находит величайшее и глубочайшее удовлетворение, относится ко всякой красоте — красоте Природы, красоте жизни, равно как и красоте искусства. Мы приходим к тому, что в конечном счете в своем отношении к прекрасному разум занимает в точности то же место и имеет те же пределы возможностей, как и в своем отношении к религии. Он помогает просвещать и очищать эстетические инстинкты и импульсы, но не может дать им высочайшую удовлетворенность или развить в них способность полного проникновения в сущность. Он до некоторой степени формирует эстетический ум и способствует его реализации, но не может с основанием притязать на право устанавливать окончательный закон для процесса созидания прекрасного или для восприятия прекрасного и наслаждения им. Он может только направлять эстетический инстинкт, импульс и ум к максимально сознательному удовлетворению, но не приводить к нему; в конце концов он должен передать их в распоряжение более высокой способности, которая непосредственно соприкасается с супрарациональным и по своей природе и образу действий превосходит интеллект.
И причина здесь все та же: ибо в прекрасном в конечном счете мы ищем то же самое, что и в религии — Абсолютное, Божественное. В своем поиске прекрасного человек лишь в самом начале пути удовлетворяется красотой формы — красотой, которая обращена на физические чувства и витальные впечатления, импульсы и желания. Лишь в середине пути его начинает привлекать красота воспринимаемых им идей, он начинает находить удовольствие в пробужденном эстетическом чувстве, в постижении совершенного творческого процесса и гармонии элементов. За всем этим душа прекрасного, заключенная в нас, жаждет испытать вдохновенный восторг от прикосновения, откровения абсолютной красоты во всех вещах, присутствие которой она ощущает, но постичь которую не могут сами по себе ни чувства и инстинкты (хотя они могут служить средствами постижения), ибо она сверхчувственна, ни разум и интеллект (хотя они тоже являются средствами постижения), ибо она супрарациональна и супраинтеллектуальна, но которой сама душа стремится достичь сквозь все эти покровы. Когда она сможет вступить в соприкосновение с этой универсальной, абсолютной красотой, этой душой прекрасного, увидеть ее откровение в любой, самой незначительной и самой великой вещи, постичь красоту цветка, формы, красоту и силу характера, действия, события, человеческой жизни, идеи, штриха, положенного кистью или резцом, или блестящей мысли, пламенеющего заката или величественной грозы, — только тогда чувство прекрасного в нас найдет истинное, глубокое и совершенное удовлетворение. В действительности, как и в религии, это есть поиск Божественного, Всепрекрасного в человеке, в природе, в жизни, в мысли, в искусстве; ибо Бог есть Красота и Наслаждение, скрытые за многообразием Его масок и форм. Когда в нашем растущем чувстве и понимании прекрасного, в наслаждении прекрасным и даре сотворения прекрасного мы обретаем способность отождествить себя в душе с этим Абсолютным и Божественным, пребывающим во всех формах и видах деятельности мира, и сформировать образ нашей внутренней и внешней жизни по тому высочайшему образу Всепрекрасного, который мы можем постичь и воплотить, тогда эстетическое существо в нас, рожденное для этой цели, осуществляет себя и восходит к своему божественному завершению. Найти высочайшую красоту — значит найти Бога; открыть, воплотить или, как мы говорим, создать высочайшую красоту — значит вызвать из наших душ живой образ и силу Бога.
Глава XV. Супрарациональное благо
Рассмотревпринципизакон нашего религиозного существа и прин-цип и закон нашего эстетического существа, мы начали сознавать универсальность принципа и закона, которые управляют всем бытием и о которых поэтому мы должны постоянно помнить при рассмотрении любой человеческой деятельности. В основе их лежит истина, на которой всегда сходились все мудрецы, хотя интеллектуальный мыслитель может постоянно подвергать ее сомнению. Эта истина заключается в том, что все активное существование человека есть поиск Бога, поиск высочайшего «я» и глубочайшей Реальности, тайно пребывающей внутри человека и вещей, по ту их сторону и над ними, поиск скрытой Божественности; эта истина, проблески которой мы можем увидеть в религии, составляет незримую сущность всей жизни; это великая тайна жизни, которую она всеми силами стремится раскрыть и превратить в сознаваемую реальность.
Субъективно поиск Бога тоже есть поиск нашего высочайшего, истиннейшего, полнейшего и широчайшего «я». Это поиск Реальности, скрытой от нас за видимостями жизни, которые выражают ее лишь частично или же, прячась за внешними покровами и формами, выражают в противоположностях и контрастах — зачастую в том, что кажется искажением и противоположностью Реального. Это поиск некой реальности, которая познается во всей полноте только в конкретном и всеохватном ощущении Бесконечного и Абсолютного; она может быть реализована во всей целостности, только когда будет найдено бесконечное во всех конечных вещах и сделана попытка — необходимая и неизбежная, сколь бы невозможной и парадоксальной ни казалась она обычному разуму, — поднять все проявления относительного на уровень абсолютного и примирить все различия, противоположности и противоречия относительного, очистив их и возвысив до некого абсолюта, в котором они все объединяются. Есть некий совершенный абсолют, в котором найдут оправдание все наши несовершенные относительные понятия и придут в гармонию все их диссонансы, если нам удастся превратить их в сознательные выражения этого абсолюта и они начнут существовать не ради себя самих, но ради Него — как составные элементы этой высочайшей Истины, дробные части этого высочайшего и широчайшего общего мерила. Существует Единое, в котором все эти бесчисленные запутанные противоречия, все эти разобщенные, взаимоисключающие, переплетенные, конфликтующие идеи, силы, тенденции, инстинкты, импульсы, аспекты, видимости, которые мы называем жизнью, могут обрести единство в своем разнообразии, гармонию в своих расхождениях, найти оправдание своим притязаниям, исправить свои искажения и заблуждения, решить свои проблемы и устранить разногласия. К Единому стремится Знание, чтобы Жизнь смогла постичь свой собственный смысл и преобразовать себя в самое высокое и самое гармоничное выражение божественной Реальности, какое только возможно. К нему стремится все, каждая сила пытается по-своему найти Единое: инфрарациональное ощупью движется к нему по линии своих инстинктов, потребностей, импульсов; рациональное пытается поймать его в свою западню логики и порядка, выявляет и суммирует различные его аспекты и анализирует их с целью привести к синтезу; супрарациональное постигает вещи на высшем плане, проникает за поверхность и вглубь вещей, чтобы там соприкоснуться с самой Реальностью, овладеть ее сутью и сущностью и из этого тайного центра просветить все ее бесчисленные элементы.
Эта истина наиболее легко открывается нам в Религии и Искусстве, в культе духовного и культе прекрасного, поскольку там мы обретаем наиболее надежное убежище от раздражающего давления внешней жизни, от ее насущных нужд, назойливо осаждающих нас, от ее практических проблем, громогласно заявляющих о себе. Там нам не приходится на каждом шагу соглашаться и примиряться с некими грубыми материальными запросами, некой вульгарной, но неизбежной потребностью текущего дня и момента. Там у нас есть время перевести дыхание и заняться поисками Реального за видимой поверхностью мира; там мы можем либо отвращать свой взор от временного и преходящего, либо прозревать вечное за самим временным и преходящим; мы можем выйти за пределы повседневной практической жизни и преобразовать наши души, прикоснувшись к идеальному и универсальному. Мы начинаем освобождаться от оков, мы уходим от той жизни, которая служит нам тюрьмой, где Необходимость — наш тюремщик, а практическая польза — наш постоянный надсмотрщик; мы получаем доступ к свободам души; мы вступаем в Господнее беспредельное царство красоты и восторга или же овладеваем секретом абсолютного самопостижения и раскрываемся для обладания Вечным или поклонения Ему. В этом заключается великая ценность Религии, великая ценность Искусства и Поэзии для человеческого духа; она заключается в их непосредственной способности открывать духу внутреннюю истину, вести его к саморасширению и освобождению.
Но в других сферах жизни, сферах, которые мы по невежеству нашему, словно в насмешку, называем сугубо практической жизнью (хотя, если иметь в виду настоящую цель нашего поиска и осуществления — Божественное, то наше обычное поведение и понятия о жизни представляются далекими от практических), мы еще не готовы признать универсальную истину. Нам требуется длительное время, чтобы признать ее хотя бы частично в теории, и мы редко готовы следовать ей на практике. Нам кажется это трудным потому, что именно здесь, во всей нашей практической жизни, мы соглашаемся быть рабами внешней Необходимости и всегда находим себе оправдание, когда ограничиваем нашу мысль, волю и действие рамками сиюминутных и временных утилитарных соображений. Однако именно здесь мы должны в конечном счете прийти к высочайшей истине. Мы поймем в конце концов, что наша повседневная индивидуальная и коллективная жизнь не есть некая отдельная, обособленная сфера существования, никак не связанная с абсолютной и идеальной реальностью. Напротив, мы никогда не разгадаем подлинный смысл существования и не решим его острые и мучительные проблемы, пока не научимся видеть в нем средство открытия и индивидуального, и коллективного выражения нашего высочайшего, т. е. истиннейшего и полнейшего «я» — всеохватных и полновластных принципа и силы нашего существования. Вся жизнь есть безграничная и многоплановая возможность, данная нам для раскрытия, осуществления и выражения Божественного.
Именно в нашем этическом существе эта подлинная истина практической жизни, ее реальная и высочайшая практичность выявляется с предельной очевидностью. Действительно, рациональный человек пытался свести этическую жизнь, как и все остальное, к вопросу разума, обусловить ее природу, ее закон, ее практическую деятельность неким принципом разума, неким законом
