называемой харизмой и обеспечивающей ему всенародную любовь, едва ли возможны успех на выборах и завоевание власти. Кому-то может показаться, что такой успех обеспечивается электронной аурой телевидения, прямо или косвенно вдалбливающей в сознание человека нужный образ поведения и заставляющего «голосовать сердцем». Рискну оспорить это распространенное мнение: телевизионное зомбирование избирателей будет бессильно, если в их душах не будет хотя бы искорки естественной симпатии по отношению к кумиру и будущему победителю. Как к нему ни относятся сегодня, но следует признать: Ельцина образца 1991 года любили искренне. Того, кого не любят, невозможно сделать любимым с помощью телекартинки. Можно заставить проголосовать за него, напугав опасностью прихода его противника, и даже фальсифицировать выборы, но заставить его полюбить нельзя. Потому Ельцин победил и в 1996 году, но уже без всякой любви избирателей.
Каким политиком надо быть, чтобы на самом деле всерьез удостоиться Высшей защиты и помощи Бога? С моей точки зрения для этого требуется несколько условий:
политик должен быть яркой крупной личностью, умеющей повести за собой людей;
политик должен быть человеком светлой духовной направленности и положительного душевного обаяния, ощутимого для людей;
политик должен быть патриотом, любящим Россию, российский народ, русскую культуру и не боящимся проявить свою принадлежность к русскому эгрегору;
политик должен обладать специальными знаниями, требующимися для его работы, и более или менее свободно ориентироваться в сфере права, экономики, политической и общей истории, литературы;
политик должен быть современным во всех отношениях: от языка, манер и вкусов до мышления и проектов, которые он осуществляет;
политик должен обладать юмором, умением дистанцироваться от самого себя и, осуществляя серьезные программы, не слишком серьезно реагировать на отношение к себе со стороны прессы, и со стороны управляемой толпы;
политик должен найти свой поток, несущий ему удачу и стараться не выпадать из него во всех своих делах и начинаниях.
Убежден, если политик в той или иной степени отвечает этим требованиям, он может надеяться на Высшую Защиту. Тогда он становится защищенным, и отдельные методы, отражающие нападения в конкретных ситуациях, начинают оберегать его по-настоящему. Без Высшей Защиты приемы либо вообще не помогают, либо помогают частично.
Допустим, эти предварительные условия соблюдены и политик начинает чувствовать, что какие-то тонкие энергетические токи в его судьбе незаметно поворачивают его к новым перспективам и возможностям. Высшая Защита должна быть подкреплена практическими методами, эффективно отражающими любые нападения.
В первую очередь требуется, чтобы человек нашел группу единомышленников. Политик-одиночка — это утопия. Такая группа или партия должны подходить ему не только по политическим убеждениям, но и по типу личности.
Во-вторых, очень важно, чтобы политик нашел свой образ, принял его, полюбил и утвердился в нем, уже не отступая и не теряя лица. Смешно бывает наблюдать, когда политик в течение довольно незначительного срока несколько раз меняет свое идеологическое амплуа и говорит диаметрально противоположные вещи и несерьезности. Избиратели чутко улавливают безбрежную конъюнктурность и начинают открыто смеяться над флюгером. Но это не значит, что политик должен быть принципиальным застывшим монументом, переставшим реагировать на изменение вкусов. Однако поддержание своего образа и стиля поведения имеет решающее значение.
В-третьих, политик (если он не лидер партии, движения или комитета, а лицо подчиненное, но мечтающее о самостоятельной карьере) должен выдержать правильный баланс отношений со своим шефом, в общем и целом проводя его линию, но при этом окрашивая партийную позицию собственной яркой личностной окраской. Мне кажется, что по мере того как профессия политика становится все более популярной и десятки тысяч людей в России по разным (чаще всего корыстным) соображениям устремляются к ней, роль оригинального личностного начала, окрашивающего слова и поступки такого деятеля, все больше возрастает. Безликие однотипные люди, сделавшие обещания хорошей жизни людям своей профессией, будут надоедать и восприниматься все меньше. Оригинальность личности — качество, не поддающееся воспитанию. Можно лишь открыть себя и свой стиль в самом себе и, постепенно освободившись от ауры партийного лидера, проявлять собственную индивидуальность настолько, насколько это позволит сделать лидер под знаменем своей организации, партии или фракции.
В-четвертых, современный политик должен развивать собственную защищенность, что достигается здоровым спортивным стилем жизни, поддержанием психоэнергетики в хорошем тонусе (а в идеале желательно и ее повышение), что возможно при специальном обучении в пределах, необходимых для данной деятельности, умением вложить истинную страстность и энергию в свои слова, что в целом воспринимается как упругая привлекательная аура и как пассионарность.
В-пятых, политик должен периодически проходить обучение различным психологическим методам, участвовать в семинарах, тренингах, работать с командой психологов, продумывающих линию его поведения, аргументацию суждений и прочие домашние заготовки каждого публичного мероприятия. Особую роль играет здесь словесная защищенность, умение вовремя находить нужные слова и доводы.
Известно, что ряд политиков пользуется услугами имиджмейкеров, психологов, экстрасенсов, однако, наблюдая, как часто многие политики делают ошибки и пропускают болезненные удары, могу сделать вывод, что далеко не всегда эти команды и штабы работают действительно профессионально. Уверен, что любой политик, если хочет достичь чего-то, должен брать уроки защищенности у специалистов и относиться к этому столь же серьезно, как, например, к урокам риторики, которые изучают и парламентарии, и сенаторы, и представители исполнительной власти. В противном случае, политики должны быть готовы, что их вялые невыразительные слова, в которые они сами не верят, и суетливые непродуманные действия не приведут к желаемому результату.
Особую важность для наилучшей защиты политиков при публичных выступлениях является тренировка умения видеть всю ситуацию в целом, с мысленным охватом близких и дальних последствий собственных действий. В тех случаях, когда выступление не является прямым эфиром, политик, отвечая на вопросы, должен все время помнить, что интервьюеры изначально имеют перед ним большое преимущество — они способны монтировать желательный ответ, поворачивая его в свою пользу. Поэтому надо попробовать выстроить свой ответ таким образом, чтобы свести к нулю возможности произвольно выдергивать из сказанных слов выгодные мысли. Можно продумать, как построить каждую фразу с особым подтекстом, зарядив ее нужной интонацией, сводящей к минимуму возможности склейки телекадров. Полезно также преодолеть в себе установку на доброжелательную беседу за чаем и теплую полудомашнюю атмосферу и в каждый момент во время интервью быть готовым к любому повороту событий, включающему в себя неожиданную агрессию журналиста, коварный вопрос, насмешку или компрометирующее разоблачение. Иногда полезно сломать заранее заготовленный сценарий беседы и начать задавать встречные вопросы интервьюеру, чтобы перехватить инициативу. Этим методом блестяще пользуется Никита Сергеевич Михалков, на мой взгляд, еще ни разу не проигравший ни одной телесхватки.
Последнее, что хотелось бы сказать: политик должен научиться говорить, ощущая энергетический источник речи не только в голове, но и в эмоциональном сердце. Только в таком исполнении его речи приобретают убедительность и доходят до эмоциональных структур избирателей. Особенно это касается телевыступлений, где голубой экран по вполне понятным причинам усиливает эффект так называемой «говорящей головы», утомляющий и раздражающий зрителей. Настоящая речь должна оставлять место для неправильностей, что существенно оживляет впечатление. Во всяком случае, история с Кириенко показала, что само по себе бойкое и слишком правильное словоговорение недостаточно для того, чтобы в тебя поверили.
ЗАЩИЩЕННОСТЬ ШКОЛЬНОГО УЧИТЕЛЯ
Я начну с небольших зарисовок из жизни современной средней школы, сделанных учительницей, несколько лет посещавшей мои семинары и лекции.
«Я работаю в начальной школе 17 лет. Школьный учитель в своей деятельности соприкасается с коллективом детей-учащихся, их родителей и коллективом учителей. Самое лучшее, что есть в школе, — это дети, особенно маленькие. У меня учились и дети с повышенной моторикой, с проблемами в нервной системе. Бывало, уставала, но никогда не было, чтобы дети выбивали из колеи, опустошали. Учительский коллектив в основном женский. Бывают пересуды, сплетни. Однажды завуч средней школы сказала, что родители моего класса жалуются, что я много задаю, особенно из детского фольклора. Я спросила: «Почему из них никто не подошел ни ко мне, ни к моему начальнику — завучу по начальным классам?» Чтобы выяснить это недоразумение, я решила собрать родительское собрание. Завуча средней школы тоже попросила прийти. Она сначала согласилась. Через 10 минут она сказала, что у нее этот день — методический. Я сказала, что перенесу собрание. Тогда она покраснела как рак и, чуть не плача, сказала, что я ее хочу прижать к стенке. Я решила не обострять отношения. Это ей было уроком. (Позже я выяснила, что она хранила долгие годы на меня обиду за то, что я в самом начале своей работы не смогла солгать, когда надо было сказать, что она не таскала за ухо одного ученика.) Так я защитилась, нападая.
Но хуже всего — это родители, постоянно обращающиеся с претензиями. Мало кто из них занимается воспитанием своих детей, а виноватых ищут в школе. Я старалась всегда быть подальше от них.
Мальчик стал получать двойки: не делал домашние задания и др. Мама пришла и сразу начала с претензий, что я ставлю ему «2» и «3» из-за того, что она не навещала меня в больнице, когда мне вырезали аппендицит. Я ответила, что, по-видимому, она сама вела бы так себя, а мне даже в голову такое не приходило. Надо ребенка контролировать и, если надо, помогать.
Девочка постоянно опаздывала на 1 урок. Несколько раз вызывали папу. Один раз он вдруг перешел на «ты» и сказал, что встретит после школы, и мне будет хуже. Я была совершенно спокойна. И сказала, что угроз его не боюсь.
Другой папа терроризировал родительский комитет из-за финансовых трат. Меня эта ситуация тоже истощала. Как только волевым усилием, самовнушением я достигла спокойствия в этом вопросе — ситуация улучшилась.
Однако одна моя знакомая учительница все же сумела привлечь на свою сторону отца ученика, доказав ему, что при таком отношении к учебе сын никогда не сможет принять руководство отцовской фирмой. На слова отца, что сейчас можно руководить и без образования, она сказала ему, что все-таки без образования сын сможет в лучшем случае работать у него же охранником. Ее неожиданно поддержала мать, и сына удалось приструнить».
Профессия учителя становится все более экстремальной по многим причинам. Не последнюю роль играет материальное положение российских учителей. Незначительное повышение зарплаты отстает от темпов инфляции, роста цен и общего падения уровня жизни. Нищий человек, за исключением таких экзотических вариантов, как ритуальная нищета юродивого или дервиша, не может быть ни счастливым, ни гармоничным, ни защищенным. Однако в данном случае мне хотелось бы остановиться не на самоочевидной проблеме социальной защищенности учителя, а на психологических сложностях его работы. Главные травмы современный учитель постперестроечной эпохи получает:
от все более дерзких учеников, не желающих учиться и соблюдать даже минимальную дисциплину на уроках (особенно это касается детей богатых
