умный. А тут совсем не рядовой человек просто и даже буднично сообщает, что ему все известно. И оказывается, что я вовсе не чудак (как считали некоторые), а правильно думающий человек. После десяти лет размышлений, сомнений и поиска ответов наконец-то нашелся человек, который понимал, о чем я говорю. Это все равно что встретить человека на необитаемой планете.
Я благодарен Валерию Владимировичу за открытость и доброту, проявленную ко мне. С его разрешения передаю суть состоявшегося разговора.
Когда начинались пилотируемые полеты, появилась необходимость обеспечения жизнедеятельности космонавтов на орбите. Задача непростая. Решали ее добросовестно и основательно, как и все, что касалось космоса. Специалисты института перелопатили все существующие системы развития организма.
«Ответ, как всегда, пришел с Востока», — сказал Валерий Владимирович. Замедленные упражнения из йоги вошли в комплекс мер по поддержанию жизнедеятельности космонавтов. Все эффекты, найденные мною умозрительно, были просчитаны биомеханиками и экспериментально подтверждены гораздо раньше. В 1976 году коллектив института удостоился Государственной премии (мне тогда было 9 лет). Но дело касалось космической медицины, и тема была и остается закрытой. Поэтому мне и выдали патент на изобретение. Валерий Владимирович сказал, что такая тренировка нуждается в популяризации, и пожелал мне удачи в этом деле.
По совету Полякова я говорил еще с одним человеком. Тренер космонавтов — патриарх, «гуру», как они его называют. К сожалению, назвать его я не могу. До разговора с этим человеком я не представлял себе глубину и тщательность проработки вопроса. То, что я услышал, была наука в самом высоком смысле. Более чем пятидесятилетний опыт, ясный ум исследователя и редкая память — его можно слушать и слушать. О том, что он знает, нигде не написано. Пишут и кричат только о том, что может принести прибыль, а он работает и делает дело. Если он найдет время и напишет книгу, это будет энциклопедия развития человека. Говоря об актуальности замедленной гимнастики, он сказал следующее:
— Ты нигде этого не прочитаешь. Культуристы 70 % времени на тренировке выполняют замедленные упражнения, а железом занимаются в оставшиеся 30 %.
У меня были смутные подозрения об этом и раньше, теперь же все точки расставлены.
Как я спасал мир
Тренироваться я начал в двадцать два года. К двадцати семи годам обоснование и формулирование специальной гимнастики как новой системы оздоровления организма было закончено. Что делает молодой человек, наткнувшись на нечто новое и многообещающее? Он начинает спасать мир, как Брюс Уиллис в своих фильмах. Так же делал и я — рассказывал и показывал родным, друзьям, одноклассникам и однокурсникам. Нет пророка в своем отечестве, это великая истина. Меня в лучшем случае вежливо выслушивали. Иногда высказывали вариации на тему: ты что, самый умный? Да и кто прислушается к рассуждениям двадцатисемилетнего парня о жизни, долголетии, здоровье. Понимать это я стал позже, а тогда удивлялся — как, почему такая последовательная и логичная система не находит отклика.
Наверное, представлять академика Амосова никому не нужно. Про его эксперимент я знал, читал о нем в журнале «Физкультура и спорт», следил за его ходом. Я мечтал познакомить Амосова со своей системой. Был уверен, что он-то меня поймет. Нашел адрес и телефон. Несколько раз звонил. Один раз попал под горячую руку. Амосов кому-то устраивал разгон, и тут я со своими идеями. Через 15 минут я перезвонил, был уже полный штиль, можно было говорить. Ему 85, мне 30; он академик и мировая величина в кардиохирургии, а я — простой технарь-изобретатель. Кто-нибудь на его месте стал бы меня слушать? Он выслушал и дал добро на то, чтобы я прислал рукопись. Я отправил, и знаю — она дошла. Может, он решил, что игра не стоит свеч; может, дал почитать ассистенту, а тот не стал вникать; может, просто не было времени — не знаю. Больше контактов у нас не было.
Чтобы составить мнение о человеке, надо знать, чем он живет и чем дышит. Зайдите на http://www.icfcst.kiev.ua/AMOSOV/amosov_r.html.
Это сайт академика Амосова. Вы испытаете гордость за то, что в наше время жил такой человек. Он — интеллектуальная и духовная элита человечества. Он борец, который боролся с немощью, зная и понимая, что не победит ее. На такое способны единицы. К сожалению, его не стало. Почитайте отчеты Амосова о его эксперименте. Честность и искренность повествования потрясает.
То, что он описал, — это опыт человека-исследователя. Мне он помог в формировании собственного мировоззрения. Поэтому, если увидите схожие мысли, не удивляйтесь. Я не могу причислить себя к ученикам академика Амосова, но то, о чем я пытаюсь рассказать, созвучно с выводами его эксперимента.
Был еще один человек, которого я непременно хотел познакомить со своей гимнастикой. Майя Плисецкая. Это требует пояснения. Когда я учился в девятом классе, мне вдруг захотелось заниматься музыкой. Первая любовь открыла во мне какие-то дремавшие чакры, или космические каналы, или Третий глаз — короче, что-то такое открыла. Я стал сочинять музыку. Стихи — это само собой, как родовое проклятие, передается у нас по наследству, но музыка — это было неожиданно. Повели меня к знакомому учителю музыки на проверку. Оказалось, что у меня абсолютный слух. Потом я вспомнил, что любил петь еще в детском садике. Правда, тогда я старался петь громко, а сейчас придется петь правильно. В обычную музыкальную школу меня не брали, все-таки 16 лет. Согласились принять только в так называемом Доме народного творчества. Туда приходилось далеко ездить, но это было не самое страшное. Меня, естественно, посадили с самыми маленькими. Уроки сольфеджио проходили в большом классе, напоминающем амфитеатр. В центре за столом сидели дети, а у стен на возвышении размещались их мамы и бабушки. Когда мы пели хором — это ничего. «Жили у бабуси два веселых гуси». Так и пели. Не гуся, а гуси. Дети сами срифмовали. Первоклашки, что с них взять. Кошмар начинался, когда опрашивали по одному. Я был гвоздем программы. Все мамы, бабушки и дедушки смотрели на меня. Тихо петь я не умел, пел, как мог, то есть как в детском садике. Но это я пережил. За год я прошел 5 классов по специальности (фортепиано), и после экзамена педагог Бронислава Петровна Слуцкая меня поцеловала. Кроме обязательной программы, я исполнил тогда еще и свой опус. Получилось довольно мило.
А Майя Плисецкая здесь при том, что как только во мне заговорила музыка, я решил написать балет и показать ей. Почему именно ей, думаю, объяснять не надо.
Я даже сны видел про этот балет и как я им дирижирую. Вот такая детская мечта. Балет я не написал, но теперь у меня была гимнастика. Я считал, что просто обязан передать рукопись Майе Михайловне.
Тут случился юбилей Родиона Щедрина. Чествуя Щедрина, разве можно забыть про Плисецкую. Я постарался попасть на вечер, и не ошибся. Когда в конце программы Майя Михайловна вышла раскланяться, я забрался на сцену. В руках розы и переплетенная рукопись моей гимнастики. Поднялся и стал чуть в сторонке, не по центру, но так, чтобы меня заметили. А Плисецкая раскланивается, принимает цветы, благодарит, и этот процесс нельзя прервать. Мне приходится ждать, и я смиренно стою и жду. Но время затягивается, и я вижу, что Гедиминтас Таранда решительным шагом идет в мою сторону, чтобы спихнуть меня вниз. Как раз в этот момент Плисецкая поворачивается и идет вглубь сцены. Я делаю несколько шагов навстречу, передаю с поклоном цветы. Потом протягиваю бумаги и прошу ее: «Прочитайте, пожалуйста». Что делает Плисецкая? Она, проходя мимо меня, с легким поворотом головы говорит: «Сей-час?» Именно так, по слогам. Это был и вопрос, и согласие, и колкость одновременно. Такая была интонация. С тонкой улыбкой, по-женски и с достоинством. Я потерялся на мгновение. Какая женщина! Как красиво это было сделано! Когда взял себя в руки, было уже поздно, момент упущен.
Прочитала ли Майя Плисецкая мою рукопись? Думаю, что нет. Но это было исполнение детского обязательства с моей стороны. Прошло много лет, и теперь я собираюсь предпринять еще одну попытку. Надеюсь, она будет удачней.
На этом мои попытки спасти мир закончились. Я решил, что должен спокойно и без суеты пропагандировать свою идею. Время-то играет на меня. В двадцать пять от меня отмахивались, в тридцать слушали из вежливости, в сорок уже прислушиваются. Я запатентовал методику, открыл сайт, снял упражнения на видео, тренирую группы, и вот написал книжку. То есть, я делаю тот минимум, на который у меня есть время и возможности. Медленно, но верно дело набирает обороты.
А я и не спешу. Время работает на меня.
«Так закаляется сталь»
Сколько себя помню, всегда был любознательным. Поскольку в детстве много болел, то постоянно читал советский журнал «Здоровье», который выписывала мама. Это был очень уважаемый (и заслуженно) журнал. На себе перепробовал все комплексы упражнений, которые в нем давались. Обычно они были на предпоследней странице обложки. Плечевой эспандер, гантели, перекладина, резиновый жгут, даже гири и боксерский мешок — у меня все это было, и я знал из самого надежного источника, как с этим работать. Опыт, который я приобрел за годы детства и юношества, бесценен. Тогда он не мог быть оценен и осознан полностью, но позднее, когда я взялся за свою гимнастику, он пригодился. Я знал свое тело — и хорошо знал, как оно работает.
Когда учился в восьмом классе, прочитал статью о пользе бега. Она меня воодушевила, и я захотел попробовать. В первое утро смог пробежать только несколько кругов вокруг дома, около 500 метров. Не более. Жалкий результат. Меня это задело. Стал подниматься раньше и пробегать все больше и больше. Через месяц я бегал каждое утро по 6 км. Плееров тогда не было и в помине, и, чтобы было веселее, я проигрывал в уме пьесы группы «Зодиак». Потом опять заболел.
Витамины В6 и В12 плюс пенициллин — это мои спутники по жизни. Еще анальгин с димедролом — обязательно в ампулах и в мягкое место. Два, а то и три раза в год я болел. Спортом мог заняться только между лечением очередной напасти. Четыре раза по два месяца ходил на дзюдо, потом карате, потом атлетизм. Не помогло. Я и на шахматы пошел, но это тоже не помогло.
Закаливался по науке, вернее, пытался закаливаться. Проверял температуру воды комнатным термометром и засекал время, как советовал журнал. Однажды простыл — и опять В6, В12…
До двадцати двух я болел регулярно. Если бы за стабильность заболеваний давали премию, то я бы ее получил. Итак, мне только стукнуло 22,
