мысли полны Всевышним, и даже в жизненных занятиях каждая мысль помнит о нем. Как в других Йогах, так же и в этой человек начинает видеть Всевышнего везде и во всем и изливать реализацию Всевышнего во всей своей внутренней деятельности и во всех внешних действиях. Но все здесь поддерживается первоначальной силой эмоционального единения, ибо именно любовью достигаются полное самопосвящение и полное обладание, а мысль и действие становятся формами и образами святой любви, которая владеет духом и его членами.

Таково обычное движение, посредством которого то, что могло быть сначала лишь смутным обожанием некой идеи Божественного, принимает внешние свойства, и затем, однажды ступив на путь Йоги, обретает внутреннюю реальность и интенсивное переживание божественной любви. Но есть более интимная Йога, которая с самого начала состоит из этой любви и осуществляется только путем интенсивности её томлений без другого процесса или метода. Все остальное приходит, но происходит из этого, как лист и цветок из семени; все другое не является средством развития и осуществления любви, но излучением любви, уже растущей в душе. Это путь, которым душа следует, когда, может быть, ещё занятая обычной человеческой жизнью, она услышала флейту Божества на ближней опушке тайного леса, и более не владеет собой, не имеет удовлетворения или отдыха, пока не нагонит, не схватит и не завладеет божественным флейтистом. Это и есть, в сущности, сила самой любви в сердце и в душе, обратившихся от земных предметов к духовному источнику всей красоты и восторга. В этом искании живут там всякое чувство и страсть, все настроения и переживания любви, сосредоточенной на верховном предмете желания, стократно превосходящей высочайшую точку интенсивности, возможную для человеческой любви. Есть взволнованность всей жизни, освещенность неуловимым образом, неудовлетворенная тоска по единственному предмету сердечного желания, сильная нетерпимость ко всему, что отвлекает от 4 этого единого занятия, острая боль от препятствий, стоящих на пути завладения, совершенное видение всей красоты и восторга в одной единственной форме. И есть там все многочисленные настроения любви: радость мечтаний, поглощенность мысли, восхищение осуществлением встречи, наслаждение объятий, боль разделения, ярость любви, слёзы страстного стремления, возрастающий восторг воссоединения. Сердце является местом действия этой верховной идиллии внутреннего сознания, но сердце, которое подвергается нарастающему духовному изменению и становится раскрывающим лепестки лотосом духа. И как интенсивность его поисков превыше высочайшей силы обычных человеческих чувств, так и восторг и завершающий экстаз находятся превыше досягаемости воображения и вне возможности выражений речью. Ибо это — восторг Божества, который превосходит человеческое понимание.

Индийские последователи Бхакти придали этой божественной любви мощные формы поэтических символов, которые в реальной сути не столько символы, сколько внутренние выражения истины, никаким другим способом не передаваемой. Бхакти использует человеческие отношения и видит божественную личность не просто как символы, а потому что существуют божественные отношения верховного Восторга и Красоты с человеческой душой, по отношению к которым человеческие отношения являются несовершенной, но все же реальной копией, и потому что Восторг и Красота — не абстракции или качества совершенно неощутимой метафизической сущности, но само тело и форма верховного Бытия. Это живущая Душа, по которой томится душа Бхакта; ибо источник всей жизни — это не идея, не понятие, не состояние существования, но реальное Существо. Поэтому во владении божественным Возлюбленным вся жизнь души удовлетворена, и все отношения, посредством которых она находит себя и в которых она себя выражает, полностью осуществлены; следовательно, также, посредством любых из этих отношений Возлюбленный может быть найден, хотя те из них, которые допускают наибольшую силу, всегда представляют собой отношения, в которых за ним можно следовать наиболее интенсивно и завладеть им с глубочайшим экстазом. Его ищут внутри в сердце и потому отдельно ото всего посредством обращенной внутрь сосредоточенности существа в самой душе; но его также видят и любят везде, где он проявляет свое бытие. Вся красота и радость существования воспринимается, как его радость и красота; его обнимают духом во всех существах; экстаз любви, которым насладились, изливает себя во всеобщую любовь; все существование становится излучением его восторга, и даже в самом своем внешнем проявлении преобразовывается в нечто другое, чем внешняя видимость. Сам мир переживается как игра божественного Восторга, Лила, и то, в чем мир теряет себя, есть небеса блаженства вечного единения.

3. sadrsya-mukti

4. the intense impatience of all that distracts from

Глава V. Божественная Персональность

В СИНТЕТИЧЕСКОЙ Йоге немедленно встает один вопрос, который должен не только включать, но и объединять знание и преданность, трудный и беспокойный вопрос о божественной Личности. Все направления новой мысли сводились к умалению персонификации, они видели за сложными фактами существования только великую безличностную силу, скрытое становление, которое также осуществляет себя через безличностные силы и безличностные законы, в то время как личность представляется только как последующий, соподчиненный, частичный, преходящий феномен на поверхности этого безличностного движения. Даже наделенная сознанием, эта Сила кажется безличностной, неопределенной, лишенной в сущности всего, кроме абстрактных качеств или энергий, ибо все остальное есть только результат, меньший феномен. Древняя индийская мысль, начиная с совершенно другого конца, достигла в своих наивысших пределах того же самого обобщения. Она представляет себе безличностное существование как первоначальную и вечную истину; олицетворение есть только иллюзия или, в лучшем случае, феномен ума.

С другой стороны, путь преданности невозможен, если личность Божественного не может быть принята как реальность, и настоящая реальность, а не предположение иллюзии. Не может быть любви без любящего и любимого. Если наша личность — иллюзия, и Лицо, к которому восходит наше обожание — только начальный аспект иллюзии, и если мы верим в это, тогда любовь и обожание должны быть сразу убиты, или могут остаться только в антилогичной страсти сердца, отрицающего сильным биением жизни ясную и сухую правду рассудка. Может быть возможно любить и обожать тень наших умов или яркий космический феномен, который исчезает под взглядом Истины, но путь спасения не может быть построен на фундаменте преднамеренного самообмана. Бхакта, в самом деле, не позволяет этим сомнениям интеллекта преградить ему путь; у него есть прорицания сердца, и их для него достаточно. Но Садхака интегральной Йоги должен знать вечную и первоначальную Истину и не упорствовать до конца в восторге, принадлежащем Тени. Если бесперсональность — это единственная устойчивая истина, тогда прочный синтез невозможен. Он может, самое большее, принять божественную личность как символ, сильный и эффективный вымысел, но он вынужден будет в конце превзойти его и отказаться от приверженности ради единственного преследования основного и окончательного знания. Садхака должен будет опустошить бытие ото всех его символов, значений, содержания для того, чтобы достигнуть не имеющей черт Реальности.

Мы сказали, однако, что персональность и бесперсональность, как их понимают наши умы, представляют собой только аспекты Всевышнего, и оба содержатся в его бытии; они являются одной сутью, которую мы видим с двух противоположных сторон, и в которую мы входим через разные калитки. Мы должны увидеть это более ясно для того, чтобы избавиться от любых сомнений, которыми интеллект может стараться огорчить нас, когда мы следуем побуждению преданности и интуиции любви, или смутить нас в нашей радости божественного единения. В самом деле, сомнения спадают прочь от этой радости, но если мы слишком тяжело нагружены философским умом, они могут сопровождать нас почти до самого ее преддверия. Следовательно, хорошо разгрузить себя от них как можно раньше, через осознание ограничений интеллекта, рационального философского ума в его особенном пути приближения к правде, и пределов даже духовного переживания, которое начинает от приближения через интеллект, чтобы видеть, что не стоит принимать его за всю полноту высочайшего и широчайшего духовного переживания. Духовная интуиция — это всегда более светоносный водитель, чем различающий рассудок, и духовная интуиция направляет себя к нам не только через рассудок, но также и через остальное в нашем существе, через волю, сердце и жизнь. Тогда интегральное знание будет таким, какое принимает в расчет всё и объединяет все разнообразные истины. Сам интеллект будет более глубоко удовлетворен, если он не будет ограничивать себя своими собственными данными, но примет также правду сердца и жизни, и придаст им их безусловную духовную ценность.

Природа философского ума — двигаться среди идей и придавать им вид их собственной абстрактной реальности отдельно ото всех их конкретныx представлений, которые воздействуют на нашу жизнь и личное сознание. Он склонен уменьшать эти представления до их самых оголенных и наиболее общих выражений и утончать даже эти, если возможно, до некой конечной абстракции. Чистое интеллектуальное направление уходит прочь от жизни. В суждении о вещах оно пытается отвернуться от их воздействия на нашу личность и достигнуть любой общей безличностной истины, могущей быть за ними; оно склонно обращаться с этим видом истины, как с единственно реальной правдой бытия или, по крайней мере, как с одной верховной и постоянной силой реальности. Следовательно, оно направлено своей собственной природой закончиться в крайностях абсолютной бесперсональности и абсолютной абстракции. Здесь завершались древние философии. Они сводили всё к трем абстракциям: существование, сознание и блаженство бытия, и были склонны избавиться от двух из этих трех, которые казались зависимыми от первой, наиболее абстрактной, и свести все назад в чистое, не имеющее черт существование, из которого все остальное было выпущено, все представления, все значения, кроме одного неопределенного и безвременного факта бытия. Но у интеллекта оставался все же один дальнейший возможный шаг, и он совершил его в буддистской философии. Она утверждает, что даже этот конечный факт существования был только представлением; она абстрагирует и его также и приходит к неопределенному нулю, который мог бы быть или пустым, или постоянно невыразимым.

Сердце и жизнь, как мы знаем, имеют как раз противоположный закон. Они не могут жить абстракциями; они находят свое удовлетворение только в конкретном, которое может быть охвачено; физически ли, умственно ли, или духовно, их цель не представляет собой что-то такое, что пытаются выделить и достигнуть посредством интеллектуальной абстракции; живое становление или сознательное владение их объектом и радость этого — вот то, чего они ищут. Они отзываются не на удовлетворение абстрактного ума или безличностного существования, но на радость и активность существа, сознательной Личности в нас, конечной ли, или бесконечной, для которой восторги и силы её существования являются реальностью. Следовательно, когда сердце и жизнь обращаются к Высочайшему и Бесконечному, они достигают не абстрактного существования или несуществования, Сат или же Нирваны, но существующего, Сат Пуруши, не просто сознания, но сознающего Существа, Чайтанья Пуруши, не просто чистого безличностного восторга от Есть, но безграничного