шапках, четыре прислужника несут Царю Религии чан, наполненный доверху жертвенными останками. Царь хватает кровоточащие куски и, проглотив кусочек, подбрасывает вверх остальные куски. Тогда другие демоны набрасываются на куски, вырывая их друг у друга. В неистовстве они разметывают их до тех пор, пока наконец куски не оказываются среди толпы, которая теперь становится участником действа. Яростные стычки возникают в толпе из-за кусков разнесенного на части тела, которые либо сразу поедаются их обладателями как сакральная пища, либо их сохраняют как священные реликвии, оберегающие от болезней и несчастий.
В следующем акте Царь совершает жертвоприношение миниатюрным бумажным изображением человека, которое помещают в чашу из черепа и сжигают в котле с горящим в нем маслом. Этим жертвоприношением побеждается и уничтожается всякое зло.
Затем появляется процессия монахов. Впереди шествуют одетые в маски участники церемонии. Замыкают процессию миряне. Монахи несут вылепленное из теста изображение человека с тремя головами. Изображение оставляют, совершая церемонию, которая несколько напоминает церемонию оставления козла отпущения у евреев. Миряне тогда набрасываются на это оставленное изображение и разрывают его на куски, яростно схватываясь друг с другом из-за обладания этими кусками, которые также хранят как талисман.
Тем временем ламы процессией возвращаются в храм и совершают особую для данного случая службу. Мистерия заканчивается ритуальным танцем танцоров-демонов в черных шапках, за которым следует появление китайского священнослужителя Вашана, изгнанного Падмасамбхавой из Тибета.
XI. ВОЕННЫЙ ТАНЕЦ В ЧЕСТЬ КАНЧЕНДЖАНГИ
Существует сиккимская версия мистерии, учрежденная, как сообщают, шестым магараджей Сиккима Чагдором Намгьялом. Это мистический военный танец, посвященный духу Канченджанги, высочайшей пятиглавой вершине Сиккима, лишь немногим уступающей по высоте Эвересту. Из европейцев только я один имел честь быть приглашенным ныне здравствующим магараджей присутствовать в качестве гостя на этом ежегодном празднике, который проходил в Гангтоке во дворе перед дворцом магараджи 19 и 20 декабря 1919г.
Называемый в народе праздником снежных гор, он есть по существу религиозный обряд очищения, совершаемый ламами Сиккима под непосредственным руководством магараджи с целью изгнания из пределов страны всякого зла. В мистерии Ладака и Тибета, имеющей более раннее происхождение, это зло, как мы видели, олицетворяют актеры, выступающие в роли демонов, и изображение человека, называемое Враг. В сиккимском военном танце также используется изображение, имеющее похожее значение, которое вносят и укладывают плашмя посреди двора. Два скелета танцуют вокруг изображения. Другие танцоры подходят к нему близко и с пронзительными воинственными криками, подняв вытянутые из ножен мечи, пронзают ими изображение три раза, разбрасывая во все стороны его мучное содержание. На второй день, в отличие от ладакского представления, используется только бумажное изображение. Его сжигают, что символизирует полное уничтожение всякого зла, наносящего ущерб человеку, животным, урожаю и стране.
Как в танце снежных гор, так и в мистерии, уничтожение врага означает в эзотерическом смысле уничтожение Невежества. Точно такой же смысл имеет мистическое отречение от личности и последующее уничтожение эгоизма в обряде Чёд.
Божествам, имеющим отношение к культу Канченджанги в военном танце, делают приношения в виде треугольных пирогов конусообразной формы, называемых турма, что означает «брошенный [всем]». Сиккимские ламы считают их символами тройного приношения (тела, речи и ума каждого чувствующего существа) Буддам. Это также имеет параллели в ритуале Чёд. Жертвенные турма затем сжигают в треугольном конусообразном гнезде, сделанном из сухой травы и листьев. Приношение таким образом транс-мутируется в Пустоту, которая в этом ритуале означает Божественную Сущность, проникающую во все вещи сансары. Похожее значение в ритуале Чёд имеет трансмутация тела йога в божественную амброзию как следствие отречения (или «отсечения») от эгоизма.
XII. ВЗГЛЯД АНТРОПОЛОГА
Ритуал Чёд, как и тибетская мистерия и сиккимс-кий военный танец, дают антропологу много ценной информации о человеческих жертвоприношениях, совершавшихся на протяжении длительного исторического периода, начиная с того времени, когда действительно приносили в жертву человека, а не его изображение, как принято теперь в Тибете и других странах, и вплоть до настоящего времени, когда принесение в жертву человека сублимировано в глубоко символическое таинство, которому дано истолкование в учении о Пресуществлении. Священный обряд поедания плоти и выпивания крови бога совершался, по-видимому, почти во все известные нам эпохи и в различных условиях жизни людей, начиная от самого низкого первобытного состояния до высококультурного, достигнутого древними греками.
До принятия буддизма тибетцы, находясь под влиянием бонпа, и, несомненно, задолго до господства религии бон имели в обычае не только приносить в жертву людей и животных, но, согласно достоверным свидетельствам, занимались каннибализмом, возможно, имевшим религиозную и сакральную окраску, как это имело место среди древних праотцов многих современных европейских народов, в том числе жителей Великобритании и Ирландии. Затем, как показало изучение тибетских ритуалов, имевших в основном добуд-дийское происхождение, которые мы здесь кратко описали, произошел культурный сдвиг, который имел место также на Западе, выразившийся в том, что от бескровной жертвы в виде изображения был совершен переход к транссубстанциональной жертве как к трансцендентной форме обряда изгнания духов, цель которого — духовное очищение его участников.
Интересной иллюстрацией определенной стадии этого культурного сдвига являются слова, которые произносит во время ритуала Военного Танца в честь Духа Канченджанги Вестник, представляющий Махакалу — повелителя всех богов Сиккима, защитников Веры.
«Блистающие и сверкающие стрелы, копья, мечи и военные доспехи направлены против Врага. Горы мертвых тел поглощаются как пища. Океаны крови выпиваются как вода. Пять чувств служат гирляндами цветов. Органы чувств поедаются как сладости».
Другую стадию знаменует обряд, получивший название «евхаристия ламаизма». Вначале священнослужитель мистическим путем, с помощью образа Будды Амитаюса, Будды Вечной Жизни, вводит в свое сердце божественную эссенцию, а затем, взяв алтарную вазу со святой водой, уже освященной, кропит ею еду для умилостивления демонов и читает нараспев:
«Я очистил его [то есть рис] [мантрой] Свабха-вы и превратил его в океан нектара в драгоценной чаше Бхум».
Умилостивив таким путем силы зла, священнослужитель продолжает совершать похожую на мессу церемонию, пока наконец небесные Будды и Бодхисат-твы и другие божества, к которым были обращены молитвы, не превратят святую воду в божественную амброзию. Тогда под аккомпанемент цимбал священнослужитель читает нараспев молитву:
«Эта ваза наполнена бессмертной амброзией, которую Небесные Существа Пяти Орденов благословили на самую лучшую жизнь. Пусть будет жизнь неизменной, как алмаз, победоносной, как царское знамя, могучей, как орел, и вечной. Пусть я буду награжден даром вечной жизни, и все мои желания будут исполнены».
По окончании ритуала мистического пресуществления каждому участнику священнослужитель наливает в ладонь святой воды и из черепа, служащего чашей, каплю освященного вина. Это вино, простоявшее на алтаре в течение всей церемонии, напиталось, как и вода, дарующей бессмертие эссенцией Божественных существ. Причастившиеся получают по три шарика из муки, сахара и масла, которыми была наполнена тарелка и которые освятил своим прикосновением священнослужитель. После того как все причастились водой, вином и шариками, совершавший обряд священнослужитель благословляет их ламаистским благословленном — возложением рук, знаменующим окончание церемонии дарования вечной жизни.
ХIII. МИСТИЧЕСКАЯ ЖЕРТВА БОДХИСАТГВЫ
Этот краткий экскурс в историю жертвоприношений, их длительную эволюцию, касающуюся в основном добуддийских Тибета, Кашмира и Сиккима, уместно закончить рассмотрением высочайшей и самой возвышенной части учения из когда-либо созданных человечеством.
Материал, используемый в качестве иллюстрации, взят из замечательного сборника буддийских учений «Шикша-самаччайя», составленного Шантидевой и включающего в основном ранние сутры Махаяны. Теперь он переведен с санскрита по рукописи, которую привез из Непала ныне покойный Сесил Бен-долл, профессор санскрита Кембриджского университета.
В «Нараяна-париприччха» говорится: «Бодхисаттва должен говорить себе так: «Я отдаю свое тело всем существам и отрекаюсь от него и тем более отрекаюсь от моих внешних владений. Всякому, кто потребует его для любой цели, признанной служить добру, я отдам руку, ногу, глаз, плоть, кровь, костный мозг, части тела, большие и малые и саму голову и отдам тем, кто попросит их, не говоря уже о внешних вещах — богатстве, зерне, золоте, серебре, драгоценных камнях, украшениях, лошадях, слонах, колесницах, повозках, деревнях, городах, рынках, людях, царствах, столицах, слугах, служанках, гонцах, сыновьях, дочерях и свите».
Все, чем владеет Бодхисаттва, даже свое тело, он дает обет отдать «без сожаления и недовольства, не рассчитывая на созревание заслуги», а «из сострадания и жалости», чтобы и другие, «как и тот, кто достиг мудрости, познали Закон».
Подобные слова говорит в «Акшаямати-сутре» Бодхисаттва: «Я должен отдать даже это тело ради всех существ». А в «Ваджрадхваджа-сутре» мы читаем: «Таков поистине Бодхисаттва, ради всех созданий посвятивший себя взращиванию всех «ростков» добра, ценящий все создания с их ростками добра, как светильник, дарующий свет всем существам, живущий ради их счастья».
Так, если кому-то понадобится его язык, он сядет и будет говорить в приятном дружелюбном тоне, порождаемом благожелательными мыслями, и, посадив просителя на удобное сиденье, приличествующее царю, с радостью беседует с ним. Бодхисаттва не испытывает гнева, обиды, раздражения. Его ум излучает великодушие и подобен уму Будды. Ход его мыслей по своей природе последовательный, исполненный твердости и мощи. Его ум не занимают мысли о теле. Также не привлекают его разговоры. На скрещенные ноги опирается его тело, которое он предоставляет в распоряжение просителя. Из его уст исходят слова, проникнутые любовью, нежностью, милосердием. Это есть служение сердцем.
«Возьми мой язык; делай с ним то, что представляется тебе благом. Делай то, что приятно тебе, дабы ты был сердцем доволен, удовлетворен и испытывал радость». С этими словами он отдает свой ум, приводя к высшему знанию, превосходящему все, что существует в мире, достигая мудрости, которая есть путь к спасению всех существ, стремясь к знанию, с которым ничто не может сравниться, которое главнейшее в мире, исполнившись решимости достичь вершин знания, наивысшего уровня во всех областях, взыскуя совершенства в трансцендентном мире с сердцем, полным любви к бесчисленным просителям».
Только Тело Истины, Дхармакаю, почитает Бодхисаттва. Он постоянно думает о том теле, которое невозможно разрубить, разломать, уменьшить, которое есть Тело Закона, созданное Совершенной мудростью, не знающей преград. И «непрестанно памятуя, что на кладбище будет отнесено его физическое тело, смотря на свое тело как на пищу для волков, шакалов и собак, не забывая о том, что оно собственность других», Бодхисаттва, «думая о Законе», рассуждает так: «Независимо от того, отдам я просителю кишки, печень, сердце, легкие этого тела или не отдам, оно не вечно и, когда жизнь закончится, оно попадет на кладбище».
Так, удовлетворенный и успокоенный, познавший Закон, с решимостью быть добрым другом тому, кто желает извлечь сущность из его несущностного тела, он, из любви к Закону, даже отдавая только ноготь от своей плоти с мыслью: «Это служит добру»,- отрекается от своего тела».
Именно так, преданный Закону Добра, йог, совершая мистическое «отсечение», отвергает все мирское и даже свое земное тело. Затем, когда будет таким
