Хотя, конечно, на случай войны радикальная. А война — она война и есть… Всегда — кто кого съест. Вся жизнь здесь — сплошная война… И короткие промежутки мира — только передышки для рождения нового поколения солдат… На это время война делается подспудной. Но прекратиться она не может никогда. Стремление к прочному миру — залог преманентности войны… Спи. Я очень сильно устал. Увидев его утром, я чуть было не пришел в ужас, но потом вспомнил, что мне нет до него дела. Тем не менее зрелище, представшее передо мной, когда он подошел к моему очагу, было не из приятных. Сквозь бронзовый загар, покрывавший его лицо, проступала синюшно-мертвенная бледность, под глазами красовались темно-коричневые отеки, кожа выглядела сморщенной и сухой, а слой подкожного жира уменьшился раза в четыре. За два дня тело его постарело, как минимум, лет на двадцать. До того момента я был уверен, что ему не больше двадцати двух, но теперь видел перед собой человека, который на вид был раза в два старше меня. В глазах же его засела невероятная усталость, смешанная с безысходной потусторонней тоской. Это были глаза даже не столетнего, а, по меньшей мере, трехсотлетнего старца. — Боже, что это с тобой? — спросил я. — А что со мной? Все нормально… — Все нормально? Да ты на труп похож!.. — Это пройдет… День-два — и я снова буду в форме. Расход энергии большой вышел… — А что ты делал? — Да, в общем-то, ничего. Радио в степи слушал… — Что, двое суток подряд? — Да… Батарейки придется заменить. — Черт с ними, с батарейками… — Хочешь, я объясню тебе все? Я ведь обещал… Теперь уже можно.
Он задал этот вопрос как-то вяло, и по безразличному тону я понял, что его объяснение ничем особенным мне не грозит, что это будет просто обыкновенный устный текст — без пугавшего меня «силового наполнения», и не исключено, что текст этот может оказаться весьма интересным… Даже его многозначительное «теперь уже можно» не вызвало во мне никакой реакции. Ну, шизик, ну и wrn?.. Поэтому я ответил: — Валяй, если у тебя есть силы на болтовню. А я тем временем гречки сварю… И чай сделаю. Тебе определенно имеет смысл как следует подкрепиться… — Ты прав, чай только заваривай зеленый, — согласился он и задумался. — А у меня другого нет — закончился вчера, только зеленый остался, и то немного, как-то очень лихо мы с тобой весь мой запас приговорили, — сказал я.
Помолчав несколько минут, видимо, прикидывая, достаточно ли у него сил для того, чтобы начать и закончить свой рассказ, он заговорил: — Когда-то давно, еще до того, как я вспомнил многие вещи, связанные с предыдущими воплощениями… — А ты вспомнил? — перебил я. — Вспомнил. А ты разве время от времени не вспоминаешь?
Я промолчал, чувствуя, что разговор направляется в скользкое русло. — Вспоминаешь… — сказал он, выдержав паузу. — Просто ты не всегда уверен в том, что это — воспоминания, иногда они похожи на непонятные наводки, возникающие из подсознания в режиме текущего времени. Или на сновидения, которые наплывают откуда-то из-за состояния сна… По крайней мере, так тебе хочется их трактовать. Что совершенно естественно и вполне понятно: иначе жизнь становится очень уж сложной — приходится контролировать себя каждое мгновение, так как знаешь, что все всегда и везде учитывается… Но на самом деле ты ведь чувствуешь, что есть что… И мог бы давно уже в этом себе признаться, и заключить, наконец, мир с самим собой… Здесь нет ничего более труднодостижимого, чем мир с самим собой… Впрочем, у тебя еще все впереди, ты только, пожалуйста, не перебивай меня сейчас. Я уже понял, что совершил ошибку, и, что лучше попридержать язык за зубами, позволив ему выговориться, даже если он будет нести откровенный бред. — Так вот, много лет назад мне очень не нравилось то, как я жил… — А сейчас — очень нравится… — я не смог удержаться от язвительного замечания. — Я же попросил… — Виноват… — И я никак не мог понять — что же именно мне не нравится… Сначала я думал, что это — одиночество, и что любовь решит все мои проблемы.
Он немного помолчал. — Но любовь пришла и ничего не изменила. Или почти ничего… По крайней мере, главное осталось в прежнем состоянии — мне ужасно не нравилось то, как я жил. И я понимал, что ничего не могу изменить, что мне нет места в этой стране, которой правят старперы, и в которой все начинает безнадежно гнить, едва зародившись. Иногда чувство неудовлетворенности делалось настолько нестерпимым, что я буквально сходил с ума от тоски. В такие дни я делался совершенно несносным и отправлялся бродить по пивным, чтобы развеяться и ненароком не сделать чего-нибудь непоправимого… — А как же твои занятия — ну, то, что ты сейчас делаешь в качестве тренировки? Они не помогали? — Я тогда ни о чем таком понятия не имел. Плаванием занимался, потом — подводным плаванием… Для восьмидесяти процентов тех, кто слоняется по здешним прибрежным степям, все начиналось с учебнотренировочных сборов и подводных экспедиций… — А отвлечься не пытался? Ну, там заняться чем-нибудь… интеллектуальным?.. — Ну что ты ерунду говоришь? Какие могут быть вообще занятия, когда тоска? Разве что бухать… Вот этим я время от времени и занимался, ощущая все возраставшую бесперспективность и бессмысленность своего пребывания в этом мире. Впрочем, я ведь не один такой был. Все наше поколение выросло в состоянии устойчивой безысходности. Сам знаешь, каково оно было тогда в этой стране… Потом у меня начал болеть живот, и я перестал выпивать… Тем более, что выпивка не спасала, а просто ненадолго приглушала тоску, загоняла ее куда-то вглубь и прятала под слоем ленивого отупения. А когда отупение рассеивалось, тоска брала свое, делаясь еще острее и безысходнее… Воспользовавшись паузой, я встал и отошел в степь, чтобы справить нужду. Когда я вернулся к очагу, он продолжил: — А потом я сошел с ума. Я бросил на него вопросительный взгляд. — А что? — сказал он. — Многие сходят с ума. Просто мало кто отдает себе в этом отчет. Поэтому в большинстве своем утратившие рассудок так и остаются просто сумасшедшими — социально неадекватными индивидами… «Сойти с ума» — не просто фигуральное выражение… Эта формулировка очень точно определяет сущность того, что происходит при помешателстве… Сойти с ума… Сместиться… Сдвинуться… Или поехать крышей… Чувствуешь?.. Мир — интерференционная картина, бесконечное поле многомерных вибраций. Мы не воспринимаем их все, мы живем в очень узкой полосе частот. Вибрационные характеристики нашего восприятия вырезают из картины мира диапазон минимально необходимой для выживания ширины. Что поделаешь — люди вынуждены экономить энергию… Когда полоса нашего восприятия по каким-то причинам смещается, мы начинаем воспринимать аспекты мира, которые недоступны окружающим. Человек со смещенным восприятием живет в другой реальности. Образы существующих в ней странных вещей причудливо переплетаются в его сознании с привычными картинками, присущими усредненному восприятию реальности, в которой живет подавляющее большинство обычных человеческих существ. В то же время часть обычной реальности ускользает от его восприятия из-за смещения последнего, ведь восприятие — своего рода фильтр. Все, что находится за пределами его полосы пропускания, остается вне сферы активного внимания и не может быть воспринято. Восприятие каждого человека индивидуально. По краям диапазона всегда имеются разночтения. Но в целом усредненная картина мира, воспринимаемая подавляющим большинством обычных человеческих существ, примерно одна и та же. И шансы в общем-то примерно равноценны, что уравнивает вероятность выживания. Когда смещение диапазона восприятия превышает некоторую критическую величину, часть обычной картины мира оказывается за его пределами, и человек становится отчасти социално неадекватным. Это и называют сумасшествием. Крайне редко восприятие аспектов параллельной реальности компенсирует недостаточность обычной картины мира, в большинстве же случаев шансы сошедшего с ума в борьбе за выживание среди людей существенно уменьшаются. Попытки снизить порог чувствительности с помощью лекарств, как правило, ни к чему не приводят. Человек теряет способность воспринимать mena{wm{e аспекты параллельной реальности, но в этом мире его восприятие так и остается ущербным… — Каков же выход? — Расширение восприятия. А для этого необходима энергия. Очень много энергии. Случайно накопить такое ее количество невозможно. Поэтому человек должен действовать осознано и целенаправленно. И в первую очередь необходимо понять, что он сошел с ума, и разобраться в том, куда именно он с него сошел. То есть, уяснить для себя, каков характер смещения восприятия и что необходимо для того, чтобы компенсировать недостающие части диапазона. И если ему удастся вернуть себе адекватность «здешнего» восприятия без потери его расширенности, он победил. Ибо в таком случае он развивает в себе способность осознанно использовать алгоритм целенаправленного расширения восприятия для постижения собственного бытия в других реальностях и обретения фактического контроля над сверхчеловеческими силами, которыми он там обладает. Это — великое достижение, но самостоятельно его не совершить. Нужна помощь других существ — тех, что обитают в параллельных реальностях. Или же людей, которые уже расширили свое восприятие и обрели в этих реальностях осознанное бытие. Мир бесконечно милостив, поэтому помощь со стороны либо тех, либо других непременно предоставляется каждому, кто по каким-то причинам пересекает грань другой реальности и бросает взгляд на тамошнее бытие. А как он воспользуется предоставленной помощью, и удастся ли ему преодолеть барьер энергетической недостаточности — это уже зависит только от него. Мир абсолютно безжалостен, ибо слишком сильно заинтересован в максимальной эффективности эволюционного процесса, и потому в нем всегда побеждает сильнейший. Коэффициент выживания на этом пути — не более одной сотой, а коэффициент безусловной победы — в сто, а то и в тысячу раз меньше.
До того, как он заговорил о сверхчеловеческих силах и существах из параллельных реальностей, все было нормально. Я молча слушал его, наблюдая за тем, как огонь лижет дно котелка с кашей. Но едва он коснулся всей этой белиберды, как мне тут же вдруг вспомнились экстрасенсы, контактеры, агни-йоги и другие убогие, с которыми мне доводилось встречаться у Альберта Филимоновича, и которых тот при первых же проявлениях подобного рода в большинстве случаев мгновенно выпроваживал из зала, строго-настрого запрещая появляться впредь под какими бы то ни было предлогами. — Я не понимаю, о чем вы говорите, вероятнее всего, вы
