цвет ее пронзительный серебристо-белый. Едва обнаружив это, я увидел также, как этот внутренний свет образует плотный шар внутри моей головы. Потом шар вытянулся в веретенообразное свечение с золотистыми концами, которые выдвинулись из головы наружу — один сквозь макушку, второй — позади подбородка. Вокруг головы по элипсоидальным орбитам засуетились жемчужные искры. Потом все это обволокло всплывшим изнутри головы серебристо-белым сиянием в форме шара. Наружу от центра этого шара протянулись четыре тонкие нити — через точку посередине между бровями, через точки над самыми верхушками ушных раковин и через точку на затылке над основанием черепа. Нити выходили из головы и тут же растворялись в заполнявшем зрительный зал пространстве золотого света, распыляя внутри текучего золота серебристо-белый с фиолетоватой синевой туман, составленный множеством мельчайших точек нестерпимо яркой светимости. Постепенно плотность белого тумана выросла настолько, что его сияние затмило все золото вместе с радужными оттенками. Нисходящий поток тоже стал белым. Не осталось ничего, кроме этого потока и моего светового тела, медленно выполнявшего сложные движения в пространстве слепящего белого света. Затем сияние сделалось настолько насыщенным, что его уже невозможно было видеть, и все поглотила прозрачная, антрацитово-черная неподвижнотекучая темнота, до предела заполненная немыслимо плотно сконцентрированной энергией. В этой темноте было все, и в то же bpel в ней не было ничего вообще, не было даже моего тела, выполнявшего упражнения, но, что меня в тот момент особенно поразило, сами упражнения, как это ни странно, оставались. В каком виде — этого мне так и не удалось понять. Но они там были! Вернее, не они сами, а составлявшее их текучее движение, принцип движения, что ли…
Самым удивительным для меня в этом всем было, однако, не самостоятельное существование движения как такового, а раздвоение моего собственного внимания. Я чувствовал, как, параллельно с происходящим в световом поле, оно продолжало в обычном человеческом режиме внимательно отслеживать все, что делалось в зале. Откуда-то я знал, что в любое мгновение могу вернуться в нормальный режим восприятия, и потому ощущал себя вполне уверенно в пространстве света и даже в непостижимой черноте Великой Пустоты. Я не понимал, откуда мне известно, что воспринимаемое мною ничто как раз и есть Великая Пустота, но я знал это с полной определенностью и потому вынужден был смириться с фактом непостижимости причины этого знания. Едва лишь я закончил и лег на спину, чтобы расслабиться в течение тридцати-сорока секунд, как нормальное восприятие тут же ко мне вернулось. Я лежал с закрытыми глазами и слышал, как Тома произносит последние фразы комментария. Потом зал взорвался апплодисментами, я открыл глаза, встал, поклонился, сложил коврик и быстро покинул зал. Оставив включенный микрофон лежать на краю эстрады, Тома последовала за мной. Я не ощущал усталости, вместо нее был такой прилив энергии, что я начал сомневаться в том, удастся ли мне сегодня заснуть. Я переоделся, и мы вышли из каптерки. Согласно договоренности, заплатить нам должны были сразу же после окончания выступления — как только в зале начнется сеанс. Мы стояли в коридоре, мимо бегали чем-то озабоченные люди, но никто из организаторов к нам не подходил. Потом подскочил какой-то мужичок и, давясь одышкой, сообщил: — Сейчас они подойдут, там проблема… Не могут выключить свет. В фойе подождите… Мы с Томой вышли в фойе и сели на обтянутую дерматином металлическую скамейку. Минут через двадцать пришел один из организаторов — я помню, что его звали Федей — и принес деньги. — Ну вы даете! — сказал он, подходя. — А что случилось? — спросила Тома. — Сеанс не могли начать, — ответил Федя, — свет не выключался… Пока выяснили — в чем дело… В реостатах постепенного затемнения бегунки к обмоткам поприплавлялись! Во всех цепях! Такого у нас еще не было… Зубилом пришлось отбивать. И общий рубильник — тоже. — А мы тут при чем? — поинтересовался я. — Просто скачок тока в сети. Бывает… — Ты соображаешь, что говоришь? При таком скачке тока все пробки повылетали бы и лампочки сгорели бы в момент… Нет, тут что-то не то… В любом случае, спасибо вам, публика — на ушах… Там у тетки какой-то даже что-то вроде болеть перестало — плачет от радости… Ну ладно, я побежал… К вам как, можно еще обращаться? — Если с таким же экономэффектом — сколько угодно! — ответил я. — Спасибо!.. — уже на бегу сказал он.
На улице шел дождь. Прямой и тихий, он сеялся на глянцевочерный асфальт, на мерцавшие фонарными бликами торопливые зонтики, на рогатые крыши троллейбусов и невидную в поздних сумерках onqkedm~~ зелень травы в прямоугольниках иссеченных темными тропинками газонов.
Мы зашли в свой двор. Там было так тихо, что сквозь туман стало слышно, как шуршат по крышам капли осенней воды. — Ты только не хвастайся, — сказала Тома, когда мы поднимались по лестнице. — А ты что, видела? — Видела — что? — Ну, эти штуки — столбы, шары и все прочее… — Что-то видела. Вероятнее всего, не то, что ты… — Почему — вероятнее всего? — Восприятие… У тебя — твое, у меня — мое… Каждое по-своему интерпретирует реальность. В особенности — параллельную. Но что-то там действительно было… Лучше, если ты вообще никому не станешь об этом рассказывать. — Почему лучше? — Так… — А Мастеру? — Ну, разве что Мастеру… Если очень будет невтерпеж… — Но ведь он же вроде как учитель… Может, объяснит, что там произошло… — Может быть… Только кому точно известно, кто у кого учится?.. Мне кажется, то, что там случилось, относится к вещам, которые никто тебе не объяснит. Кроме тебя самого…
При первой же возможности я, разумеется, выложил все Мастеру Чу. Он внимательно меня выслушал, но явно не собирался ничего говорить. Тогда я спросил: — Тот столб нисходящего света — это была твоя сила? — Сила не может быть чьей-то. Она может только сквозь кого-то проходить. Мы сами и есть Сила. Сквозной поток Силы. — Но я видел тебя… — Ключ. Мой образ почему-то сработал как ключ к изменению состояния твоего восприятия. Хотя, наверное, имело место сочетание нескольких факторов. Кроме всего прочего, ты по-видимому, достаточно интенсивно тренировался в течение продолжительного времени и к тому дню уже существенно и весьма устойчиво повысил плотность потока Силы в своей энергетической структуре.
На мою настойчивую просьбу подробнее объяснить, что именно произошло со мною в тот день, Мастер Чу ответил: — Я не знаю. Никто не знает, кроме тебя. — Но я тоже не знаю… Я знаю только то, что я видел. — То, что ты видел, не имеет значения. Важно лишь, почему случилось то, что происходило в тот момент с твоим восприятием. А этого я не знаю. И никто другой — тоже. Я могу отследить тогдашнее твое состояние и увидеть, как это все выглядело, но причины, его вызвавшей, я не узнаю. Я просто по-своему увижу его силовую конфигурацию, однако это будет всего лишь картинка. Самое главное — причину — увидеть в таком случае невозможно, поскольку это был один из вариантов бесконечного расширения восприятия. Для того, чтобы понять, почему это происходило с твоим восприятием и КАК это происходило, мне нужно иметь возможность увидеть все как бы снаружи. А для этого диапазон моего восприятия должен превосходить диапазон твоего. Ты воспринимал Мир во всей его целостности — как Единое. Случайно ты добрался даже до Его первоосновы в состоянии непроявленности — до Великой Пустоты. Это значит, что, какую бы точку доступного мне в человеческой форме диапазона восприятия я mh выбрал в качестве опорной, она будет находиться внутри твоего тогдашнего диапазона. Чтобы осознанно повторить свое достижение а для осознанного расширения восприятия это необходимо — тебе придется отследить все самому. Я могу воспринять только то, что воспринимал тогда ты. И знать могу тоже только то, что знаешь ты. И если ты сейчас не знаешь, что именно тогда с тобой произошло, вернее, КАК это произошло, я также не могу этого знать. Расширение восприятия, подобное тому, которого ты достиг в те короткие двадцать-тридцать минут, может позволить тебе в момент смерти физического тела сохранить непрерывность самоосознания, а если у тебя будет очень много энергии, тебе, возможно, удастся достичь даже истинного бессмертия, то есть перевести всю энергию, сконцентрированную в плотной материи физического тела, в более тонкое вибрационное состояние. Но обольщаться не следует — до этого еще очень и очень далеко…
Мастер Чу немного помолчал. — Однако ТЫ САМ можешь узнать, что именно произошло с тобой тогда. — продолжил он. — Где-то в тебе есть что-то, что знает, и ты можешь это что-то отыскать и выудить у него его знание. Я не имею в виду то знание, которое выражается словами. Оно ничего не стоит, это — не знание, а только лишь рассудочная информация. Слова пусты. В лучшем случае они могут быть свидетельством рассудочной информированности, то есть загруженности личностной памяти кипой самой разнообразной трухи. Информированность можно перевести в знание только за счет качественного и количественного изменения функциональных характеристик сознания, а это, в свою очередь, достижимо только посредством развития, усложнения и радикального усиления энергетической структуры. Это мы с тобой обсуждали уже не один раз. Все всегда неизменно упирается в тренировку… Поэтому, говоря сейчас о знании, я говорю о том, что где-то в твоей энергетической структуре есть нечто, знающее, КАК тебе вновь войти в то состояние, нечто, запомнившее алгоритм входа, сохранившее в себе схему работы мозга. Некоторое сформированное тем твоим видением силовое звено энергетической структуры и соответствующая ему кодовая запись в сознании. Ты должен найти способ осознанно выйти на это звено — либо на его энергетическое содержимое в тонком теле, либо на его отображение в сознании и, целенаправленно входя в состояние бесконечного расширения восприятия, из него «выстроить» самого себя вплоть до материи физического тела, то есть отследить целостную картину Мира. Свою картину Мира — такого, какой Он есть. Слушая его в тот раз, я понял, почему повторное достижение тогдашнего состояния превратилось для меня в навязчивую идею. И до, и после этого я сталкивался с разными новыми для меня психическими и психоэнергетическими феноменами, я добирался даже до белого света и того, что за ним, но столь чистого восприятия Великой Пустоты больше не достигал ни разу. Я чувствовал,
