ущербной, ты остаешься дилетантом. Попадая в воду, ты, конечно, плывешь, но никак не на уровне искусства.
Мастер Чу немного помолчал. — Если опытный пловец по каким-то причинам бросает тренироваться, — продолжил он после паузы, — он не утрачивает основных навыков, но теряет энергию и мастерство. Ведь уровень требований к системе тело-сознание снижается, и она позволяет себе расслабиться. Когда такой человек попадает в воду, он плывет, и со стороны выглядит вроде бы вполне пристойно, однако сам он ощущает свою ущербность. — Что вверху — то и внизу… Тренировка тела, тренировка сознания, тренировка восприятия — принципы везде одни и те же, немного помолчав, добавил он. БЕЗМОЛВИЕ И ВОЙНА «ВОВНУТРЬ» Мастер Чу замолчал. Внутри у меня по-прежнему царило полное безмолвие. Слова падали на поверхность моего восприятия, рождая в самом внешнем тонком слое сознания легкую рябь, которая тут же успокаивалась, потому что вибрации слов проникали куда-то глубже и там растворялись, смешиваясь с неподвижностью тишины, как капли ночного летнего ливня, пронзая поверхность моря, сливаются с темной водой. Я вдруг вспомнил, что с самого момента нашего знакомства часами мог слушать Мастера Чу. При этом не имело никакого значения, о чем именно он говорил. Он мог разными словами без конца повторять одно и то же, мог вообще нести какую-нибудь чушь, но это меня совсем не раздражало… Тем более, что в конце концов чушь оказывалась вовсе не такой уж чушью. Его слова не были просто единицами звукового кода, несущими некоторую информацию. Более того, иногда мне казалось, что не была важна и сама информация, которая в них содержалась. Они обладали некой особой силой, которую он в них каким-то образом вкладывал. И именно эта сила являлась тем единственным в его словах, что имело истинный смысл. И сейчас, рассматривая из своего безмолвия то, что он произносил, я видел, что каждый звук — импульс Силы, обладающий своей собственной жизнью. Проникая в мое сознание, они соединяли свою силу с моей, и я чувствовал, что мой уровень энергии повышается с каждым мгновением просто оттого, что я слушаю Мастера Чу. И не имело никакого значения ни то, насколько корректны его объяснения с точки зрения современной и не очень современной науки, ни недостаточная, как мне казалось, строгость его терминологии, ни клочковатость и отрывочность его объяснений, ни даже то, что он многое разными словами повторял раз по пять, а многое — недоговаривал. Он передавал мне все, что намеревался объяснить, каким-то другим способом, не с помощью словесных выкладок, а на некотором ином уровне — там, где имела значение только Сила, и где все было ясно без слов.
Воспользовавшись паузой, я спросил: — Зачем ты мне все всегда объясняешь? Ведь ты вполне мог бы обойтись без слов… — Да, — ответил он, — однако ощущение без понимания еще не есть полноценное знание. Почему-то для понимания объясненять необходимо, хотя важны в объяснениях, конечно же, не составляющие их слова. Может быть, дело в том, что именно слова легче всего проникают в глубины сознания, ведь мы привыкли впускать их внутрь… Так, по жизни… Можно было бы, наверное, пользоваться стихами. Вряд ли эффект был бы другим.
По ту сторону поисков истины растянут прямой трамплин спасатели держат за ручки дырявый брезент рыболовы заполнили сети тиной сухого пруда солнце проплавило дыры в очках просочившись белесым золотом сквозь покрывало призрачных снов. Западный ветер завтрашним вечером был бы кристально чист если б ты видел в граненом стакане отблеск звезды взошедшей в полуденном зное…
Он снова замолчал, а я вдруг как-то резко ощутил всеохватывающую тотальность установившейся в моем сознании тишины. Я чувствовал, что не могу вернуться в привычное состояние мыслительной суеты. И в то же время сознание мое было настолько ясным и прозрачным, что каждая падавшая в него в виде внешнего импульса или всплывавшая из глубин мысль оказывалась непостижимо выпуклой и рельефной. Все взаимосвязи, существовавшие между мыслями и мыслеобразами, прослеживались с какой-то чуть ли не патологической точностью и полнотой. Это новое состояние сознания было настолько непривычным, что я спросил: — Что делать с внутренним безмолвием? — А-а, — улыбнулся Мастер Чу, — что, не нравится? — Да нет, я не могу сказать, что не нравится, просто непривычно как-то. — Привыкай. Это — единственное, что можно сделать. И потом, то, что ты достиг безмолвия, вовсе не так уж плохо. Ведь это состояние сознания функционально на несколько порядков более эффективно, чем обычный среднечеловеческий неудержимый мыслительный понос внутреннего текста. — А он — понос этот — может вернуться? — поинтересовался я. — Сам по себе? Нет, — уверенно ответил Мастер Чу. — Внутренний текст — это не свет в комнате: хочешь — включил, хочешь выключил. Либо он есть — и тогда сознание пребывает в обычном состоянии спонтанного трепа, либо его нет. Во втором случае состояние сознания необратимо изменено за счет перехода энергетической структуры на более высокий уровень личной силы. Это — эволюционно значимый шаг, своего рода мутация. Повернуть этот процесс вспять невозможно. И если кто-то утверждает, что он по своей воле включает и выключает поток внутреннего текста, то он или врет, или находится в плену иллюзий. Одно из двух — либо он не достиг безмолвия — тогда он врет, и это делает его безнадежным, либо принимает за внутренний текст возможный во внутреннем безмолвии процесс многонаправленного мышления, который полностью подконтролен воле и этим принципиально отличается от неуправляемой внутренней болтовни — тогда он ошибается, но рано или поздно эта ошибка станет для него очевидной. Впрочем, это даже не ошибка, а терминологическая неточность, которая, по большому счету, не имеет никакого значения для самого ошибающегося, но может оказаться роковой для тех, кого он берется учить. Процесс контролируемого многонаправленного мышления можно включать и выключать — это верно, но спонтанный внутренний текст — никогда. Его можно только уничтожить, нагнетением Силы в соответствующие части энергетической структуры устранив в них «энергетический люфт» и тем самым избавив их от неконтролируемого пространственноbpelemmncn «дребезга».
Он опять немного помолчал, а потом влруг вернулся к теме, которая казалась мне исчерпанной: — С преодолением барьеров восприятия и овладением исскуством осознанного контроля в других мирах дело обстоит точно так же, как с плаванием. Впрочем, как и с любым видом искусства, в котором тело и сознание используются в качестве инструментов. Для сохранения импульса развития всегда необходим вызов. Каждый раз пройти немножечко дальше, овладеть чем-то еще, в каждой тренировке — хотя бы чуточку превзойти самого себя. И в то же время ничего в себе не разрушить. Ведь когда энергетическая система человека работает на грани своих возможностей — а только в этом случае она эффективно развивается — даже незначительные нарушения в ней имеют, как правило, очень серьезные, зачастую — ультимативно разрушительные, последствия. Так уж устроен этот мир, где нет ничего, кроме перманентной войны — то ли с другими, то ли с самим собой, то ли со своим несовершенством. С точки зрения эволюции как развития самоосознания и приближения к бессмертию война против своего собственного несовершенства перспективнее, чем война против других существ и тем более — чем просто бездумная драка с самим собой. Впрочем, кому что… Каждый из нас вправе выбрать свою войну, но вообще отказаться от войны не в силах никто. — Ты вот все время говоришь о войне, — сказал я. — А как же мир? Ведь люди, сколько человечество себя помнит, стремятся к миру… — спросил я. — А еще — к равенству и братству… Две голубые мечты — мир и равенство. — Три. Еще свобода… — Нет, свобода — это другое. Свобода — внутреннее состояние, оно не зависит ни от кого и ни от чего, кроме самого человека, и потому в принципе достижимо. — А равенство и мир — нет? — Нет. И то, и другое — абстрактные идеи, на практике порождающие всегда только свою противоположность. Первое, что стараются сделать борцы за равенство — любыми средствами захватить власть, безжалостно подавить сопротивление противников равенства и навязать оставшимся в живых свой взгляд на это понятие. — А мир? — С миром — еще проще. «Хочешь мира — готовься к войне.» Не я придумал эту формулу. Вся история человечества — история бесконечной вереницы войн, подавляющее большинство которых велось с самой что ни на есть блдагородной целью — ради достижения прочного и стабильного мира, хотя бы в некоторой отдельно взятой части планеты. — Но кое-кто умудрялся соблюдать нейтралитет даже во время мировых войн… — Например, Швейцария? Эта страна отвоевалась на много веков вперед, столетиями поставляя наемников для всех европейских театров военных действий. И потом, такая ситуация возникла не так давно — только после того, как страна за счет активного участия в чужих войнах обрела огромную внутреннюю силу, не зависящую от оружия, что позволило ей избежать необходимости физического — но не экономического и не политического — участия в новых войнах, а обратить внимание на совершенствование собственного внутреннего устройства… — Ты имеешь в виду финансовый расклад? — Да. Чтобы тебя не трогали, ты должен быть сильным, а твои onremvh`k|m{e враги — находиться в такой зависимости от тебя, которая не может быть устранена силой оружия. Они должны не хотеть с тобой воевать. Иначе рано или поздно найдется кто-то, кто возжаждет мира еще больше, чем ты. И он станет сильнее тебя, чтобы уничтожить всякую возможность возникновения угрозы с твоей стороны. — А если мы с ним объединимся? — На горизонте появится кто-нибудь третий… — Ну, а если все в конце концов договорятся… — Маловероятно… По крайней мере, — в обозримых пределах времени и пространства. Здесь всегда найдется тот, кто рожден с гипертрофированной жаждой войны и достаточно туп для того, чтобы видеть только один из возможных ее вариантов — внешняя война против других существ. Неуемное стремление к власти, свойственное отдельным индивидам — тоже своего рода естественный регулятор эволюционного процесса, один из методов централизованного собирания расхлябанного человеческого стада в упорядоченные функциональные структуры. И когда возможности какой-то из таких структур оказываются исчерпанными, происходит очередная революция. В конце концов, никто ведь не знает, какой из путей упорядочивания и концентрации осознания окажется в итоге наиболее эффективным. Мир всегда заботится о том, чтобы индивидов, сознательно или неосознанно стимулирующих этот процесс, в Нем было более чем достаточно.
