характера, вкусы, склонности, симпатии, антипатии и пр. начинали делаться понятными. Западный мир познакомился с идеей о новом рождении душ в новых телах под термином «перевоплощение», что значит новое вхождение в плоть. Слово метемпсихоз, употребляемое нами, относится скорее к переходу души от одного вместилища в другое. Учение о метемпсихозе, или перевоплощении, вместе с сопутствующей ему доктриной о карме или учении о духовной причинности является одним из самых прочных камней, заложенных в фундамент философии йогов, а так же в сущности ее роль и во всей совокупности систем восточной философии и мысли. Пока человек не поймет метемпсихоза, он не будет в состоянии понять восточных учений, так как у него не будет ключа. Читатели, знакомые с «Бхагавадгитой», этой удивительной индусской поэмой, вспомнят, какой красной нитью идея о перевоплощении проходит через нее. Вспомните слова Кришны, обращенные к Арджуне: – «Как душа, облеченная в это материальное тело, проходит опыт детства, юности, зрелости и старости, так же точно в должное время она перейдет в другое тело и в других воплощениях опять будет жить, действовать, исполнять свое назначение». – Эти тела, которые играют роль оболочек для занимающих их душ – конечные вещи – вещи момента – а совсем не реальный человек. Они погибают, как погибают все конечные вещи, и пускай погибают». Наподобие того, как человек сбрасывает себя старую одежду, чтобы облечься в новую и лучшую, так же точно житель тела, сбросив свой старый, смертный облик, облекается в иную, свежую и заново приготовленную для него оболочку. Оружие не задевает реального человека, огонь не жжет его, вода не наносит ему вреда, ветер не сушит и не сметает его прочь, ибо он неуязвим и недоступен явлениям мира; он вечен, постоянен, неизменен и неизменно реален.
Этот взгляд на жизнь дает тому, кто его придерживается, совершенно новое умственное настроение. Он не отожествляет себя с тем именно телом, в котором ему выпало на долю пребывать, ни с какой бы то ни было иной материальной оболочкой. Он приучается смотреть на тело как на одежду, которую он носит, которая полезна ему для определенных целей, но которая со временем будет снята, отброшена и заменена новой и лучшей, лучше приспособленной для новых целей и потребностей. Эта идея так глубоко укоренилась в сознании индусов, что они чаще говорят: «мое тело устало», «мое тело голодно» или «мое тело полно энергии», чем «я то-то и то-то». И это сознание, раз достигнутое, дает человеку чувство силы, безопасности и власти, незнакомое тому, кто смотрит на свое тело как на себя. Первым шагом того, кто хочет схватить идею метемпсихоза и пробудить в своем сознании уверенность в ее истинности, должно быть введение в свое сознание идеи, что Я – это нечто совершенно отдельное от тела; причем оно пользуется последним, как жилищем, убежищем и средством для действия на время.
Многие из авторов, писавшие о метемпсихозе, посвящали много времени и труда и приводили много доводов в доказательство разумности этой доктрины с чисто спекулятивной, философской или метафизической точки зрения. Мы допускаем, что подобные усилия рационалистического объяснения метемпсихоза заслуживают одобрения по той причине, что многие убеждаются сперва в истинности этой доктрины таким путем. Однако мы сознаем, что человек должен почувствовать истинность этой доктрины в себе самом прежде, чем он действительно поверит в ее истинность. Иначе человек может убедить себя в логической необходимости учения о метемпсихозе, но в то же время, пожав плечами, сказать себе: «Кто знает?» и совершенно отойти от этого предмета. Но, когда человек начинает чувствовать в самом себе пробуждение сознания, «чего-то в прошлом», не говоря уже о проблесках воспоминаний, – и ощущение прежнего знакомства с данной темой, тогда и только тогда начинает он верить.
Некоторые люди имели исключительные переживания, которые можно объяснить только гипотезой метемпсихоза. Кто не испытывал сознания того, что он чувствовал то же самое раньше, что он думал о том же когда-то в неясном прошлом? Кто не был свидетелем новых сцен, которые казались ему очень старыми? Кто не встречал впервые лиц, присутствие которых будило в нем память о далеком, далеком прошлом? Кого не охватывало временами сознание глубокой старости души? Кто не слышал музыки, подчас совершенно новой, которая почему-то пробуждала воспоминания о подобных же настроениях, сценах, лицах, голосах, странах, совпадениях обстоятельств и событиях, неясно звучащих на струнах памяти, когда над ними носится дыхание гармонии? Кто не всматривался в старую картину или статую с чувством, что он видел их раньше? Кто не переживал событий, которые вызывали в нем уверенность в том, что они являются просто повторением каких-то туманных случайностей, бывших когда-то в неизвестном прошлом? Кто не испытывал на расстоянии влияния гор, моря, пустыни настолько жизненно, что настоящая обстановка как бы погружалась в относительную нереальность? У кого не было таких переживаний?
Писатели, поэты и другие люди, которые несут вести миру, свидетельствуют о таких вещах, и почти все, слышащие эту весть, признают в ней нечто, имеющее соотношение к их собственной жизни. Вальтер Скотт рассказывает в своих записках: «Я не уверен в том, стоит ли записывать, что вчера, во время обеда, меня упорно преследовала мысль о том, что можно бы назвать „предсуществованием“, т. е. смутное сознание, что ничто случившееся не было сказано впервые, что те же темы обсуждались и те же лица высказывали о них те же мнения. Ощущение это было настолько сильно, что походило на то, что называется миражем в пустыне или на то, что испытывается в бреду». В одном из своих романов – «Гюи Маннеринг» тот же автор вкладывает следующие слова в уста одного из своих действующих лиц: «Почему это некоторые сцены пробуждают мысли, которые принадлежат как бы к снам, полным неясных воспоминаний, такие мысли, какие фантазия древних браминов объясняла бы воспоминанием о прежних существованиях? Как часто случается бывать в обществе людей, с которыми мы никогда не встречались раньше, и однако чувствовать себя под впечатлением таинственного и трудно определимого сознания, что ни обстановка, ни беседующие, ни предмет беседы не вполне новы; и даже больше – чувствовать, что мы могли бы заранее рассказать то, чего еще не было».
Бульвер говорит о «страшного рода внутренней и духовной памяти, которая часто вызывает перед нами места и лица, которых мы никогда не видели раньше; эту память платоники сочли бы еще „неугасшим сознанием прежней жизни“. И дальше он говорит: „Как странно, что по временам, когда мы глядим на некоторые места, на нас находит чувство, которое соединяет эту сцену с какими-то смутными и похожими на сновидение образами прошлого или с пророческими и иногда страшными предвидениями будущего. Всякий знает подобное странное и неясное чувство, испытываемое в определенные моменты и в определенных местах, с подобной же невозможностью найти ему причину“. Вот, что говорит По о том же самом предмете: „Мы ходим среди судеб нашего земного существования, сопровождаемые смутной, но никогда не исчезающей памятью о своей судьбе в более широком смысле – отдаленной и невыразимо страшной. Наша юность часто посещается такими грезами, но мы никогда не принимаем их за сны; мы знаем, что это память. Различие слишком ясно, чтобы мы могли обмануться хотя бы на один момент. Но скептицизм зрелого возраста рассеивает подобные чувства, как иллюзии“.
Хом рассказывает об одном интересном случае из его жизни, который произвел очень заметное действие на его последующие верования. Раз, когда он был в одном незнакомом доме, в Лондоне, его провели в комнату, где он должен был подождать хозяина. Вот его собственные слова: «Когда я посмотрел кругом, то к моему изумлению все показалось хорошо знакомым; как будто я узнал все предметы. И я сказал себе: „Что это такое? Я никогда не был здесь раньше, и однако я видел все это; а если так, то у шнурка этой занавеси должен быть особенный узел“. Он посмотрел и, к своему удивлению, нашел узел.
Недавно подобный же случай рассказывала нам старая дама, жившая некогда на далеком западе Соединенных Штатов. Раз партия переселенцев потеряла дорогу в пустыне, в той части страны, где она жила, и оказалась без воды. Так как эта часть пустыни была незнакома даже проводникам, то надежда найти воду была очень мала. После безуспешных поисков, длившихся много часов, один из путников, которому данная местность была совершенно неизвестна, внезапно схватился за голову, как помешанный, и вскричал: «Я знаю, что колодец находится выше, направо, вот в этом направлении» – и он пустился в путь со своими товарищами. Через полчаса они достигли старого скрытого колодца, о существовании которого никто из них не знал. Этот человек сказал после, что он не понимает, как все это произошло, но что он каким-то образом почувствовал, что он был здесь раньше и точно знал, где находилась вода. Старый индеец, которого после расспрашивали об этом, рассказал, что эта часть пустыни хорошо известна его племени, кочевавшему там в былое время, и он прибавил, что у них есть легенда очень старого происхождения о скрытом источнике. В этом случае особенно интересно, что вода находилась в таком странном и необычном месте, что ее почти невозможно было открыть даже людям, хорошо знакомым с характером данной местности. Старая женщина, от которой мы слышали этот рассказ, сама слышала его от одного участника экспедиции, который смотрел на весь случай, как на «странное происшествие», и, конечно, никогда не слышал о метемпсихозе.
Корреспондент одного английского журнала пишет следующее: «Я слышал однажды от одного очень интеллигентного господина, ныне умершего, что он очутился во сне в незнакомом городе и что впечатление было настолько жизненно, что он запомнил улицы, дома и общественные здания столь же ясно, как те, которые он видел в посещенных им странах. Через несколько недель он случайно зашел в панораму в ленчестерском сквере, и его поразило там, что он вдруг увидел город, который видел во сне. Сходство было полное, за исключением того, что в панораме он увидел одну церковь, которую не видел во сне. Заговорив с владельцем панорамы о городе, виды которого показывались, он узнал, что церковь недавно выстроена.
Это отсутствие церкви во сне, по-видимому, указывает, что данный случай относится к воспоминанию школьной жизни, потому что, если бы это было ясновидением или «астральное странствование», то вид города соответствовал настоящему, а не прошлому.
В «Картинах Италии» Чарльз Диккенс упоминает о пережитом им удивительно интересном впечатлении. «На переднем плане стояла группа молчаливых крестьянских девушек, прислонившихся к парапету мостика и
