— Ага, фисташка? Ага, устрицы? А шампанское есть?
Ну, как же не быть? И на зеленом ковре начинался веселый пикник. О’Келли глотал устриц и закусывал англичанами. Ох, уж эти англичане!
— …Праведны как… как устрицы, и серьезны — как непромокаемые сапоги. Боже ты мой — англичане! Я бы всех их — лимонным соком — этак, вот этак… Ага, закопошились?
Потихоньку открывалась дверь — и появлялась Нанси. Она была наполовину ирландка, и поэтому О’Келли приветствовал ее особенно сердечно. А кроме того, она.
Нанси была в одной нежно-розовой рубашке и с мохнатой простыней в руках. С невиннейшим видом она обходила все комнаты и предупреждала:
— Пожалуйста, не выходите в коридор — я иду брать ванну…
Это было великолепно, смеялся даже Кембл. А он смеялся по-особенному уже все перестали, и только он один вспомнит и опять зальется — раскатился тяжелый грузовик — не остановить никак.
Завернувшись в простыню, Нанси милостиво соглашалась до своей ванны принять участие в пикнике. Пенился и переливался через край О’Келли. Трясла Диди подстриженными кудряшками — проказливый девочко-мальчик, вытягивала губы, представляла, как викарий Дьюли поцеловал мопса.
И опять — все уже забыли, замолкли, а Кембл — вспомнит и засмеется. И уже один в своей комнате, все разошлись — а он опять вспомнит и засмеется.
Все тихо. Душная ночь, нечем дышать, накрыла с головой — как стеганым одеялом. Нет, не уснут. ь
Диди брала с комода холодного мопса. Целовала его, пока он не становился теплым, живым. А Кемблу снился электрический утюг: громадный, сверкающий, ползет и приглаживает все, и не остается ничего — ни домов, ни деревьев, только что-то плоское и гладкое — как зеркало.
Любовался Кембл и думал:
«И только ведь десять шиллингов!..»
- СЛИШКОМ ЖАРКО
Викарий Дьюли не упускал случая внедрить в сознание Джесмонда свой «Завет». В субботу он выступал на митинге Армии Спасения. Если государство еще коснеет в упрямстве и пренебрегает своими обязанностями, то мы, мы каждый из нас — должны гнать ближних по стезе спасения, гнать — скорпионами, гнать — как рабов. Пусть будут лучше рабами Господа, чем свободными сынами сатаны…
Речь была потрясающая, и джесмондская секция Армии Спасения решила взяться за дело немедленно, завтра же.
Это было воскресенье — сияющее, солнечное, жаркое. В половине девятого утра Армия Спасения тронулась из штаб-квартиры. Со знаменами, гимнами, барабанным боем, мерным военным шагом двести воинов Армии Спасения прошли по городу. И у каждой двери длинная, строгая женщина-офицер, в синей лопоухой шляпе останавливалась и колотила молотком.
— Господин Христос призывает ваc в церковь!
— Гелло! Господин Христос призывает вас… Гелло, гелло! — колотила до тех пор, пока внутри не просыпались, не начинали выглядывать изумленные лица.
Церковь Сент-Инох сегодня была полна. Викарий вернулся домой счастливо-утомленный. За ним почтительно следовал Секретарь корпорации Почетных Звонарей Мак-Интош, восхищенно покачивая головой: какое красноречие, какая неистощимая энергия!
— Итак, дорогой Мак-Интош, сегодня — ваша очередь, — прощался с ним викарий. — Пусть это — тяжелая обязанность, но это — обязанность.
Мистер Мак-Интош отправился гулять. Он выбрал для прогулки не очень живописное место: ту улицу, где помещались меблированные комнаты миссис Аунти. По-видимому, иногда ему приходили в голову странные фантазии.
А викарий, позавтракав, уселся в кресло. Было очень жарко. Сквозь верхние граненые стекла в столовую сыпались десятки маленьких отраженных солнц. Викарий любовался: удобные портативные и неяркие солнца. Сидя задремал: это входило в воскресное расписание. Лицо и во сне хранило выражение изысканно-вежливое; все было готово, чтобы в любой момент открыть глаза и сказать: прекрасная погода, не правда ли?
Армия Спасения не пощадила, конечно, и артистических меблированных комнат миссис Аунти, переполошила обитателей ни свет на заря. Обитатели не выспались, громче чем нужно хлопали дверью и громче чем нужно плескались в ванной.
Диди вышла к завтраку со сжатыми бровями. За завтраком с некоторым изумлением, как будто видя в первый раз — внимательно оглядела Кембла, хотя он был такой же, как всегда: громадный, непреложный, прочный.
Чтобы поскорее добрать нехватающие тридцать фунтов, Кембл брал теперь частную работу на дом. Тотчас же после кофе он отстегнул манжеты и отправился в свою комнату заниматься.
Сдвинувши брови, Диди сидела рядом и гладила мопса. Солнце поднялось и назойливо стучало в окно. Кембл встал и задернул шторы.
— А я хочу солнца, — вскочила Диди.
— Но, дорогая, ведь вы знаете, я работаю для того, чтобы мы могли скорее начать покупку мебели — и затем…
Диди вдруг засмеялась, недослушав, и ушла к себе. Поставила мопса на камин, посмотрела в очаровательно-безобразную морду.
— Как ты думаешь, Джонни?
Джонни явно думал то же самое. Диди стала поспешно прикалывать шляпу…
А через десять минут — взволнованный блестящим успехом своей прогулки Мак-Интош стоял перед миссис Дьюли.
— Нам надо поехать в Санди-Бай, — таинственно подчеркивал он «надо».
Пенсне миссис Дьюли на секунду вспыхнуло нехрустально:
— Вы — вы уверены?
Мистер Мак-Интош только обиженно пожал плечами и взглянул на часы:
— Нам до поезда семь минут.
Второпях миссис Дьюли задела рукавом пенсне, пенсне упало. Миссис Дьюли прочнее укрепила пенсне и снова стала миссис Дьюли. Теперь можно ехать.
…Не было спасения от солнца и в Санди-Бай: слепило, кипятило кровь, кипел и бился пеннобелый прибой.
О’Келли и Диди лежали на горячем песке. Вероятно, от солнца — у Диди в висках стучало, и, вероятно, от солнца — О’Келли с трудом подыскивал слова.
— Слишком жарко. Давайте купаться, — встала Диди.
Бледно-желтый от зноя песок. Яшмово-зеленые, с белокипенной оторочкой, шипучие волны. Прыгающие на волнах головы в оранжевых, розовых, фиолетовых чепцах. Приглушенные волнами солнце и смех.
Вода освежала, не хотелось выходить из воды. Диди говорила себе:
«Нет, только выкупаемся — и сейчас же вернемся домой…»
Но волны уносили все дальше. Набегали, подхватывали, крутили, и так хорошо не бороться, не думать, покоряться.
Над водой видна была только голова О’Келли — безобразная, усмехающаяся голова мопса. Выкрикивал что-то плохо слышное в шуме волн:
— …всю ночь… хорошо?
Диди — слышала она или нет? — кивала головой.
Когда после купанья вошли в кафе пообедать — О’Келли за одним из столиков увидал миссис Дьюли и с ней футбольную, глубокомысленную голову Мак-Интоша. О’Келли подбежал к ним:
— Вы? Какими судьбами вы — здесь? Я так рад, миссис Дьюли, что вы обызвестились еще не совсем…
— Обызвестилась?
— Да, я только что, вот, рассказывал… своей даме. Через несколько лет любопытный путешественник найдет в Англии обызвествленных неподвижных людей, известняк в форме деревьев, собак, облаков. Если не случится до тех пор землетрясения или чего-нибудь такого…
Пенсне миссис Дьюли холодно блестело. Она с усмешкой поглядывала на какой-то странный сверточек с ручкой: сверточком О’Келли оживленно размахивал.
— Это и есть, мистер О’Келли, ваш знаменитый надувной чемодан?
О’Келли немного смутился — на четверть секунды.
— О, вы знаете: хороший охотник без ружья не выйдет. Просто по привычке… Так вы в пять часов? Я надеюсь, в поезде встретимся, если не опоздаю.
— Буду очень рада. — Стекла миссис Дьюли сверкали
Неаккуратность О’Келли хорошо известна: к пятичасовому О’Келли, конечно, опоздал.
- РОЖДЕНИЕ КЕМБЛА
Сразу спала жара, стоял молочный, мокрый туман. Особенно слышно было ночью: о подоконник мокали неумолчно отчетливые капли, как часы, отбивали кем-то положенный срок.
И когда этот срок настал — а случилось это как раз в день рождения Кембла, — было получено письмо в узком холодновато-голубом конверте. Письмо было без подписи.
«Милостивый Государь, будучи Вашими друзьями, мы не можем не осведомить Вас, что известные Вам мистер К. и миссис Д. дурно пользуются Вашим доверием, в чем Вы будете иметь случай достоверно убедиться».
Голубоватый узкий конвертик был чем-то знакомый, и подумавши — Кембл вспомнил. Все это было очень просто и ясно: чистейшая выдумка, Кембл уверен был непреложно.
И все-таки — шел в контору, и было как-то нехорошо: будто выпил чашку чаю и увидел на дне муху, муху выкинул, но все-таки… А может быть — это просто от тумана: душный, как вата, и закутанные странно звучат шаги — как будто кто-то неотступно идет сзади.
В конторе О’Келли встретил Кембла шумно и радостно — был еще шумней и пестрей, чем всегда. Оказалось, О’Келли не забыл, что сегодня — день не простой, а день рождения Кембла, и готовил Кемблу какой-то подарок, а какой — обнаружится вечером. И затем Сесили — с улыбкой пасхального барашка, поднесла Кемблу букет белых лилий. Кембл прямо растрогался.
А когда вернулся домой, его ждал еще один подарок: Диди сама — сама! предложила пойти по магазинам и начать т е покупки. И Кемблова муха без следа исчезла.
— Утюг. — засиял Кембл. — Нет, сначала утюг, а уже потом.
— Утюг — тяжелый, надо под конец, чтобы не таскать его все время, резонно возражала Диди.
Но Кембл настоял на своем, купили утюг, и Кембл радостно его таскал, и вовсе не было тяжело легонький, как перышко, честное слово.
Зажигались огни, густел туман. Это был день рождения Кембла настоящего рождения, начиналась новая жизнь. И новый был Джесмонд в тумане невиданный, незнакомый город. Необычно и весело звучали шаги — будто кто-то неотвязно ступал, сторожил сзади.
И еще непременно хотел Кембл купить белья для Диди. Диди отнекивалась, но Кембл и слышать не хотел нынче — день его рождения.
— Для вашей жены?
— Нет… То есть.. — Кембл смущенно улыбался приказчику.
Прозрачные, шелковые — тело через них должно нежно розоветь — сорочки и панталоны. Было радостно-стыдно перевертывать и разглядывать все это вместо с нею, с Диди. С каждой купленной вещью Диди все больше становилась его женой.
Уши у Кембла горели, и он заметил: Диди прятала лицо. Кембл засмеялся.
— Ну же, Диди, будьте же храброй: посмотрите на меня… — хотелось видеть и у ней тот же сладкий стыд. Но Диди лица так и не показала.
Вечером заявился О’Келли с массой свертков и в сопровождении мисс Сесили.
— …Чтобы было как в ноевом ковчеге, — объяснил О’Келли. Повернулся к камину — и всплеснул руками: на камине, рядом с мопсом Джонни — красовался сверкающий утюг. — Рядом с Джонни? — с укором посмотрел он на Диди.
Потом обернулся к Кемблу:
— Итак, решено: «я твой навеки» — не правда ли, Кембл? Что касается меня, то я просто глуп: никогда не мог понять, как можно одну и ту же любить каждый день — как можно одну и ту же книгу читать каждый день? В конце концов — это должно сделать малограмотным…
На Диди шампанское сегодня действовало странно: она сидела у стола, вытаскивала из блокнота листки почтовой бумаги и с наслаждением разрывала
