замке; Бертальде же так он

Страшен, что может она умереть. Он бездушен, он просто

Отблеск стихийный наружного мира; что в жизни духовной

Здесь происходит, то вовсе чуждо ему; здесь глядит он

Только на внешность одну. Замечая, как ты недоволен

Мной иногда бываешь, как я, неразумный младенец,

Плачу, как в то же время Бертальду, случайно быть может,

Что-нибудь заставляет смеяться, в своем безрассудстве

Видит он то, чему здесь и признака нет, колобродит,

Злится и в наши дела, незваный, мешается; пользы

Нет от того никакой, что ему я грожу и гоняю

С сердцем отсюда его; он мне, упрямый, не верит; в бездушной,

Бедной жизни своей никогда не будет способен

Он постигнуть того, что в любви и страданье и радость

Так пленительно сходны, так близко родня, что разрознить

Их никакая сила не может: с улыбкою слезы

Сладко сливаются, слезы рождают улыбку». И очи,

Полные слез, с улыбкой поднявши, она исподлобья

Робко смотрела Гульбранду в лицо; и все трепетанье

Прежней любви он почувствовал в сердце; Ундина глубоко

То поняла, к нему прижалась нежней и в блаженстве

Радостных слез продолжала: «Когда словами не можно

Нам бестолкового дядю Струя унять, то затворим

Вход ему в замок; единственный путь, которым сюда он

Может свободно всегда проникать, есть этот колодезь;

Он с другими духами здешних источников в ссоре;

Царство ж его начинается ниже, вдоль по Дунаю.

Вот для чего я на камне, которым колодезь задвинут,

Знаки свои написала: они беспокойного дядю

Струя власти лишили, и он ни тебя, ни Бертальду

Боле не будет тревожить; он камня не сдвинет. Но людям

Это легко; ты можешь исполнить желанье Бертальды;

Но, поверь мне, она не знает, чего так упрямо

Требует; Струй на нее особенно злится. А если

Сбудется то, что он предсказал мне (хотя и без всякой

Мысли худой от тебя), то и сам ты, мой милый, не будешь

Вне опасности». Рыцарь, глубоко проникнутый в сердце

Великодушным поступком своей небесной Ундины,

Обнял ее с горячностью прежней любви. «Мы не тронем

Камня; отныне ж и все, что ты когда ни прикажешь,

Будет в замке от всех, как теперь, исполняемо свято,

Друг мой Ундиночка». Так ей рыцарь сказал, и Ундина,

Руку целуя ему в благодарность за милое, столько

Времени им позабытое слово любви, прошептала

Робко: «Милый мой друг, ты ныне со мной так безмерно

Милостив, ласков и добр, что еще об одном попрошу я.

Видишь ли? Ты для меня как светлое лето; в сильнейшем

Блеске своем оно иногда себя покрывает

Огненно-грозным венцом громовых облаков и владыкой,

Истинным богом земли нам является; точно таков ты

Кажешься мне, когда, на меня прогневан бывая,

Грозно сверкаешь, гремишь и очами и словом; и в этом,

Милый, твоя красота, хотя и случится порою

Мне, безрассудной, плакать; но слушай, друг мой: воздержен

Будь на водах от гневного слова со мною; единым

Словом таким меня передашь ты в волю подводных

Сродников; мстя за обиду их рода, они невозвратно

В море меня увлекут, и там в продолжение целой

Жизни я буду под влажно-серебряным сводом в неволе

Плакать, и мне уж к тебе не прийти; а если приду я…

Боже! то это будет и пуще тебе на погибель.

Нет, мой сладостный друг, избавь меня от такого

Бедствия». Рыцарь торжественно дал обещанье исполнить

Просьбу ее, и они с веселым лицом возвратились

В горницу, где их Бертальда ждала. Она уж успела

Слуг к колодцу послать, чтоб они, по первому знаку

Рыцаря, камень свалили с него. «Не трогайте камня, —

Холодно рыцарь сказал, – и помните все, что Ундина

В замке моем одна госпожа, что ее приказанья

Святы». При этом слове Бертальда, в лице изменившись,

Скрылась. Вот уж и ужина час наступил, а Бертальды

Не было. Рыцарь послал за нею, но вместо Бертальды

В спальне ее опустевшей нашли записку на имя

Рыцаря; вот что стояло в записке: «Вы приняли, рыцарь,

В дом свой меня, недостойную дочь рыбака, и о низком

Роде своем я безумно забыла; за то в наказанье

Доброю волей иду к отцу рыбаку, чтоб, в убогой

Хижине скрывшись, о счастье земном не мечтать; наслаждайтесь

Долго им вместе с вашей прекрасной супругой». Ундина

Сильно была опечалена; рыцаря вслед за Бертальдой

Стала она посылать – ее убежденья, однако,

Были не нужны; он сам на то был готов. Но в какую

Сторону ехать за ней? Никто об этом не ведал.

Рыцарь сидел на коне и хотел уж свой путь наудачу

Выбрать, как вдруг явился пастух и сказал, что Бертальда

Встретилась с ним у входа Черной Долины; стрелою

Рыцарь пустился туда, не слыша того, что в окошко

Вслед за ним кричала Ундина: «Не езди! не езди,

Милый! постой! Гульбранд, берегися Черной Долины!

Стой! назад! иль, бога ради, позволь мне с тобою

Ехать!..» Но рыцарь уж был далеко. Ундина поспешно

Села сама на коня и одна за ним поскакала.

Глава XIV

О том, как отыскалась Бертальда

Эта долина, в то время слывшая Черной Долиной,

Очень близко была от замка, а как называют

Нынче ее, неизвестно; тогда ж поселяне ей имя

Черной дали за то, что глубоко средь диких утесов,

Елями густо заросших, лежала она, что кипучий,

Быстрый поток, на скалистом дне ущелья шумевший,

Черен меж елей бежал и что небо нигде голубое

В мутные воды его не светило. В сумерки стало

Вдвое темней и ужасней меж елей и диких утесов.

Рыцарь с трудом пробирался вдоль берега; страшно

Было ему за Бертальду, и засветло встретиться с нею

Он торопился; по всем сторонам с напряженным вниманьем

Взор обращал он, и сердце в нем билось сильней; он со страхом

Думал: что будет с нею, если заблудится в этом

Диком месте, ночью и в грозу, которая черной,

Тяжкой тучей шла на долину? Вдруг показалось

Белое что-то ему в потемках, на склоне утеса;

Он подумал, что было то платье Бертальды, и шпорить

Начал коня; но конь захрапел, уперся и, уши

Чутко подняв, не шел ни назад, ни вперед; чтоб напрасно не тратить

Времени, рыцарь спрыгнул с седла, к опрокинутой ветром

Ели коня привязал и пеший вперед пробираться

Начал кустами; он спотыкался; упорные ветви

Били его по лицу и как будто нарочно сплетались

Сетью, чтоб дале не мог он идти; он ломал их, а небо

Тою порою все боле и боле мрачилось, и глухо

Гром гремел по горам, и все кругом становилось

Странным таким, что он уж и робость чувствовать начал,

Глядя на белый образ, к которому ближе и ближе

Все подходил и который лежал на земле неподвижно.

С духом собравшись, к нему наконец подступил он; сначала

Сучьями тихо потряс, мечом позвенел – никакого

Нет ответа. «Бертальда! Бертальда!» – он начал сначала

Тихо, потом все громче и громче кликать – ответа

Все ему нет. Наконец закричал он так громко, что эхо

Вместе с ним закричало повсюду: «Бертальда!» – напрасно;

То же молчанье. Тогда он к ней наклонился; но было

Так уж темно, что, не могши под носом видеть, пригнулся

К самой земле он лицом, и в эту минуту сверкнула

Яркая молния; все осветилось, и что же в блеске увидел

Рыцарь? Под самым лицом его отразилась из черной

Тьмы безобразно-свирепая харя, и голос осиплый

Взвыл: «Поцелуйся со мной, пастушок дорогой!» Приведенный

В ужас, кинулся рыцарь назад; но свирепая харя

С визгом и хохотом кинулась вслед. «За чем ты? Куда ты?

Духи на воле! назад! убирайся! иль будешь ты нашим!» —

Вот что выла она, и длинные руки хватали

Рыцаря. «Струй проклятый! – Гульбранд закричал, ободрившись. —

Это твои проказы! постой, я тебя поцелую!»

Сильно он треснул по харе мечом; она разлетелась

В брызги, и рыцарь пеной, шипящей как хохот, был облит

Весь с головы до ног; тогда объяснилося, с кем он

Дело имел. «Меня удержать он, я вижу, намерен, —

Рыцарь громко сказал, – он думает, я испугаюсь

Шуток бесовских его и Бертальду бедную брошу

Злому духу во власть. Демон бездушный не знает,

Как всемогущ человек своей непреклонною волей!»

Сам он почувствовал истину слов сих; новая бодрость

В нем родилась, и как будто бы счастие с этой минуты

Стало с ним заодно: к своему коню возвратиться

Он еще не ушел, как уж явственно сделался слышен

Жалобный голос Бертальды, зовущей на помощь сквозь шумный

Ветер и говор грозы, подходившей час от часу ближе,

Он полетел на крик и увидел Бертальду. Из страшной

Черной Долины силяся выйти, она по крутому

Боку ее тащилася кверху; тут заступил ей

Рыцарь дорогу; и как ни твердо, в своей оскорбленной

Гордости, прежде решилась она на побег, но встретить Гульбранда

Было ей радостно; ужас, испытанный ею в дороге,

Сердце ее усмирил, а светлая жизнь в безмятежном

Замке так ласково руки к ней простирала, что рыцарь

Тотчас ее за собою идти убедил. Но Бертальда

Силы почти не имела; Гульбранд с большим затрудненьем

Мог ее до коня своего довести; и помочь ей

Сесть на седло он хотел, чтоб, коня отвязав, за собою

Весть его в поводах; но конь, испуганный Струем,

Был как зверь: он злился, храпел, на дыбы подымался,

Задом и передом бил; Бертальде даже и близко

Было нельзя подойти. Пошли пешком: осторожно

Рыцарь спутницу под руку вел, а коня за собою

Силой тащил за узду; Бертальда едва подвигала

Ноги и как ни боролась с собой, но усталость давила

Члены ее как свинец; а буря, удар за ударом

Грома, сверкание молнии, шум деревьев во мраке,

Злая игра привидений… словом, Бертальда, слияньем

Ужасов сих изнуренная, пала на землю; и в то же

Время рыцарев конь, как будто взбесившийся, начал

Снова метаться и рваться. Рыцарь, боясь чтоб в Бертальду

Он не ударил, хотел от нее отойти; но Бертальда

С воплем его начала умолять, чтоб остался. На волю ж

Злого коня пустить он не смел: он боялся, что этот

Дикий зверь, набежав на лежащую, тяжким копытом

Грянет в нее: короче, на что решиться, что делать,

Рыцарь не знал. И вдруг он обрадован был недалеким

Стуком колес: каменистой дорогой, он слышал, тащилась

Фура. Гульбранд закричал, чтоб им помогли; грубоватый

Голос мужской откликнулся; скоро в потемках мелькнули

Две огромные белые лошади, с ними погонщик,

Роста огромного, в белом плаще; и фура покрыта

Белой холстиной была, как все повозки с товаром.

«Стойте, клячи!» – крикнул погонщик, и лошади стали.

Он подошел к Гульбранду, который с конем одичалым

Все еще бился. «Я вижу, в чем дело, – сказал он, – с моими

Белыми то же случилось, когда я в первый раз с возом

Этой долиной тащился; здесь гнездится какой-то

Бес водяной: он великий проказник, проезжим покоя

Нет от него; но мне удалося сведать словечко;

Дай-ка шепну я его упрямой этой лошадке

На ухо». – «Делай, что хочешь, но только скорее», – воскликнул

Рыцарь, кипя нетерпеньем. Погонщик, как слабую ветку,

Вытянул шею коню, на дыбы вскочившему; что-то

В ухо ему шепнул, и как вкопанный стал он, лишь только

Жарко пыхтел, и пар от него подымался. Не время

Было Гульбранду расспрашивать, как совершилося чудо;

Он убедил погонщика взять в повозку Бертальду,

Сам же хотел провожать ее на коне; но усталый

Конь едва шевелил ногами. «Садитесь-ка, рыцарь,

В фуру и вы, – погонщик сказал, – дорога отсюда

Под гору будет; коня же привяжем сзади – повозки».

Рыцарь сел с Бертальдою в фуру, коня привязали

Сзади, бичом захлопал погонщик, дернули дружно

Лошади, фура поехала. Было темно; утихая,

Глухо вдали гремела гроза; в усладительно-мирном

Чувстве своей безопасности, в сладком покое, в волшебном

Мраке ночи,