за ним

К тем благам сердца невозвратным,

К тем упованиям святым,

310 Которыми когда-то жили,

Когда с приветною Мечтой,

Еще не встретившись с Судьбой,

У ясной Младости гостили.

Как часто вдруг возвращено

Каким-то быстрым мановеньем

Все улетевшее давно!

И видим мы воображеньем

Тот свежий луг, где мы цвели;

Даруем жизнь друзьям отжившим

з20 Былое кажется небывшим

И нас манящим издали;

И то, что нашим было прежде,

С чем мы простились навсегда,

Нам мнится нашим, как тогда,

И вверенным еще надежде…

Кто ж изъяснит нам, что она,

Сия волшебная луна,

Друг нашей ночи неизменный?

Не остров ли она блаженный

зз° И не гостиница ль земли,

Где, навсегда простясь с землею,

Душа слетается с душою,

Чтоб повидаться издали

С покинутой, но все любимой

Их прежней жизни стороной?

Как с прага хижины родимой

Над брошенной своей клюкой

С утехой странник отдохнувший

Глядит на путь, уже минувший,

340 j| думает: „Там я страдал,

Там был уныл, там ободрялся,

Там утомленный отдыхал

И с новой силою сбирался».

Так наши, может быть, друзья

(В обетованное селенье

Переведенная семья)

Воспоминаний утешенье

Вкушают, глядя из луны

В пределы здешней стороны.

350 Здесь и для них была когда-то

Прелестна жизнь, как и для нас;

И их манил надежды глас,

И их испытывала тратой

Тогда им тайная рука

Разгаданного Провиденья.

Здесь все их прежние волненья,

Чем жизнь прискорбна, чем сладка,

Любви счастливой упоенья,

Любви отверженной тоска,

з°° Надежды смелость, трепет страха,

Высоких замыслов мечта,

Великость, слава, красота…

Все стало бедной горстью праха;

И прежних темных, ясных лет

Один для них приметный след:

Тот уголок, в котором где-то,

Под легким дерном гробовым,

Спит сердце, некогда земным,

Смятенным пламенем согрето;

37° Да, может быть, в краю ином

Еще любовью незабытой

Их бытие и ныне слито,

Как прежде, с нашим бытием;

И ныне с милыми родными

Они беседуют душой;

И, знавшись с тратами земными,

Деля их, не смущаясь ими,

Подчас утехой неземной

На сердце наше налетают

з8° И сердцу тихо возвращают

Надежду, веру и покой.

ПИСЬМО К А. Г. ХОМУТОВОЙ

Благодарю вас всей душою!

Вчера мне милою рукою

Графини Бобр и некой был дан

Сей мрачный том, сей чемодан,

Набитый туго мертвецами,

Предчувствиями, чудесами,

И всем, что так пугает нас.

Люблю я страшное подчас!

Но этот том теперь сто раз

Милей мне милыми стихами,

Которые шепнул шутя

Вам бог парнасский мимоходом,

Лишь для того, чтоб, их прочтя,

Я стал счастливым сумасбродом

И веселился, как дитя.

Я очень рад, что я ваш крестник;

Благодаря моим духам —

Без них пришло ли 6 в мысли вам

Мне титул: гробовой прелестник

Прелестными стихами дать!

Он мой теперь навек, но праву!

Бго ни за какую славу

Не соглашуся променять.

Бще ж прибавлю я: вы нравы —

Искатели парнасской славы

Мне все завидовать должны.

Они, венцом ее пленяясь,

К нему но кочкам, задыхаясь,

Карабкаться осуждены.

Моя ж судьба совсем иная:

Сама Харита молодая

Своим магическим пером

Мне написала мой диплом

На сей венец, поэту лестный,

С улыбкой славе подала,

С улыбкой слава приняла

И полетела в путь небесный;

К нему я бабочкой прильнул

И вслед за славою порхнул…

Хоть я венца и недостоин,

Но мной он получен от вас;

Пускай бранит меня Парнас —

Я буду в совести спокоен!

P.S. Я честь имею вам послать

Тафту для траурного платья.

Не думайте, что наша братья,

Певцы, не знают исполнять,

В жару небесных вдохновений,

Простых земных препоручении.

Поверьте совести моей,

Здесь виноват не сын ваш крестный,

Не Феб, отец его небесный,

Но попросту земной лакей.

Третьеводни довольно ясно

Я Санхе моему сказал,

Чтоб он с тафтой к вам побежал…

Но проповедовал напрасно

В пустыне я глухим ушам!

Служитель мой был непокорен,

Как Феб, который так упорен

Приискивать к моим стихам

И смысл и рифму. В уверенье,

Что он приказ исполнил мой,

Я прихожу вчера домой —

И что ж? Тафта, как привиденье

Ужасное, предстала мне

В бумаге на моем окне!

Я, с неожиданной досады,

Перекувыркнулся раз пять

И уж хотел было кусать

Слугу-ленивца для отрады…

Но я его не укусил.

Зачем же медлил он? —Забыл?

Всё утро дождик ливмя лил,

Нет, не забыл; совсем другое:

И мой посланник рассудил,

Что существо его земное

Небесной смочится водой,

Что лучше для него в покое

Погоды подождать сухой,

И что страшнее простудиться,

Дождем гуляя проливным,

Чем быть здоровым и сухим

И с сыном Феба побраниться.

Что радость? — Бабочка вдали, вблизи лягушка.

Судьба? — Капризная и вздорная старушка.

Надежда? — легкая вертушка.

А жизнь? — их жалкая игрушка.

ПЕСНЯ

Отымает наши радости

Без замены хладный свет;

Вдохновенье пылкой младости

Гаснет с чувством жертвой лет;

Не одно ланит пылание

Тратим с юностью живой —

Видим сердца увядание

Прежде юности самой.

Наше счастие разбитое

Видим мы игрушкой волн,

И в далекий мрак сердитое

Море мчит наш бедный челн;

Стрелки нет путеводительной.

Иль вотще ее магнит

В бурю к пристани спасительной

Челн беспарусный манит.

Хлад, как будто ускоренная

Смерть, заходит в душу к нам;

К наслажденью охлажденная,

Охладев к самим бедам,

Без стремленья, без желания,

В нас душа заглушена

И навек очарования

Слез отрадных лишена.

На минуту ли улыбкою

Мертвый лик наш оживет,

Или прежнее ошибкою

В сердце сонное зайдет —

То обман; то плющ, играющий

з° По развалинам седым;

Сверху лист благоухающий —

Прах и тление под ним.

Оживите сердце вялое;

Дайте быть по старине;

Иль оплакивать бывалое

Слез бывалых дайте мне.

Сладко, сладко появление

Ручейка в пустой глуши;

Так и слезы— освежение

4° Запустевшия души.

ПИСЬМО К А. Л. НАРЫШКИНУ

Нарышкин, человек случайный,

Действительный советник тайный,

Гофмаршал русского царя

И заслуженный царедворец,

Вас просит русский стихотворец,

Жуковский (просто говоря),

Чтоб в Петергофе вы призрели

Его земное существо,

И в теплом уголке согрели

С ним то младое божество,

Которое за ним летает,

Ему покоя не дает

И в свете музою слывет.

Он вам богиню поверяет,

Сказав за тайну, что она

Причудлива и прихотлива,

В просторе жить приучена,

Зябка и временем ленива!

Богиня — женщина, и ей

Дана причудничать свобода!

А петергофская природа

Известна сыростью своей!

Легко ей дать певцу потачку

И в нем восторг воспламенить,

Легко певца и простудить,

И за небесную горячку

Земной горячкой заплатить!

Итак, прошу вас о квартире,

Такой, чтоб мог я в ней норой

Ненростуженною рукой

Не но студеной бегать лире!

Нельзя ль, чтоб был и камелек!

На севере, где часто вьюга

Сменяет теплый ветерок,

Поэту важная услуга

В камине яркий огонек!

Другую тайну вам открою:

Да я и не один сбираюсь к вам;

Вся сволочь Пинда вслед за мною

Воздушной тянется толпою;

Привыкнув к теплым небесам,

И на земле тепло мне нужно!

К тому же, сверх моих богов,

На всякий случай в Петергоф

Беру семью крылатых снов,

Товарищей мечты досужной,

Волшебниц, лешиев, духов,

Да для моих стихотворений

Запас домашних привидений

И своекоштных мертвецов!

Короче, еду целым домом!

Хотя меня с таким содомом

Вам и трудненько поместить —

Но, знаю, вы найдете средство!

Позвольте, например, спросить:

Нельзя ль мне море дать в соседство!

Нельзя ль найти мне уголок

(Но не забыв про камелек)

В волшебном вашем Монилезире!

Признаться, вспомнишь лишь об нем,

Душа наполнится огнем,

И руки сами рвутся к лире.

Объяснение

Когда без смысла к Монплезиру

Я рифмою поставил лиру,

Тогда сиял прекрасный день

На небе голубом и знойном,

И мысль мою пленила тень

На взморье светлом и спокойном.

Но всем известно уж давно,

Что смысл и рифма не одно —

И я тому примером снова!

Мне с неба насмурно-сырова

Рассудок мокрый доказал,

Что Моннлезир приют прекрасный,

Но только в день сухой и ясный,

Что от дворца он далеко,

Что хоть поэту и легко

За вымыслами, за мечтами,

За привиденьями, чертями

Воображенье посылать,

Но что на прочие посылки —

Чтоб утром кофе для певца

Принесть из царского дворца,

Чтоб попросить ножа иль вилки,

Чтоб просто сбегать за водой —

Необходим посол другой,

Что на сии ирепорученья

Небесный гений слишком дик,

И что последний истопник

Проворнее воображенья!

Итак, сказав мое прости

Пленительному Монплезиру,

И дав ему для рифмы лиру,

Спешу для смысла перейти

Поближе к царскому жилищу!

И здесь, как там, найдет поэт

Свою мечтательную пищу!

Зато здесь ужин и обед

Верней — ведь не одной мечтою,

А делом брать я их привык;

К тому же здесь, ходя за мною,

Не уморится истопник.

К ГОЛИЦЫНУ

Я слова, князь, не позабыл,

Я ваш должник за Каталани!

И если я не заплатил

Еще обещанной вам дани,

То всё я перед вами прав!

Собачий верный биограф,

Я ждал от вас нетерпеливо

Записок точных, чтоб на них

Сослаться в надписи правдивой

И честь воздать в стихах моих,

Согласно с истиною строгой,

Покойнице четвероногой!

Но я напрасно ожидал:

Князь Федор, в шумном круге света,

Среди веселий пировал,

Забыв собаку и поэта.

Пора напомнить вам об ней!

Чтоб в эпитафии моей

Напрасно пышными стихами

Перед потомством не солгать,

Чтоб о собаке не сказать

Того, что часто над гробами

Временщиков и богачей

И полководцев и царей

Чертят бесстыдными резцами

На гордых бронзовых досках.

Короче, чтобы мог в стихах

Я пса покойного представить

В его, а не в чужой красе,—

Прошу мне полную доставить

Записку о покойном псе.

У вас, я думаю, остался

В бумагах список послужной.

Во-первых: как он назывался?

Потом: породы был какой:

Дворовый, гончий иль лягавой?

Иль пудель с головой курчавой?

Иль мопс, изнеженный храпун,

С наморщенной арапской мордой?

Иль шпиц? иль дог, флегматик гордой?

Иль быстрый английский прыгун?

Иль, может быть, он мышеловкой

Коротконогой вам служил?

Иль триксой желтопузой был?

Или с кудрявою головкой,

С обритой спинкой и хвостом,

Для шутки назывался львом?

Выл детям мирною игрушкой,

И редко ссорился с подушкой?

Еще знать хочет Аполлон:

Чему покойник был учен?

Умел ли подавать он лапку?

Умел ли по приказу шапку

С прохожих невзначай срывать?

Умел ли, морду приподнявши,

Моргая носом, хвост поджавши,

На задних лапочках стоять?

Да, сверх того, каков был свойством:

Приветен был ли для своих?

Умел ли лаять на чужих?

И отличался ли геройством,

Когда случалось вызывать

Ему на рыцарскую драку

За кость соперницу-собаку?

Короче, я желаю знать

В подробность всё, что с ним случалось,

Какою смертью умер он,

Когда и где похоронен,

И много ли сирот осталось,

Чтобы об нем воспоминать,

Чтобы для вас, ворча и лая,

Покойника изображая,

Его утрату заменять?

К КН. А. Ю. ОБОЛЕНСКОЙ

Итак, еще нам суждено

Дорогой жизни повстречаться,

И с милым прошлым заодно

В воспоминанье повидаться.

Неволею, внимая вам,

К давно утраченным годам

Я улетал воображеньем;

Душа была пробуждена —

И ей нежданным привиденьем

Минувшей жизни старина

В красе минувшей показалась.

И вам и мне —в те времена,

Когда лишь только разгоралась

Денница младости для нас —

Одна прекрасная на час

Веселой гостьей нам являлась;

Не живая красота,

Пленительная, как мечта

Души, согретой упованьем,

В моей душе с воспоминаньем

Всего любимого слита;

Как сон воздушный мне предстала

На утре дней моих она

И вместе с утром дней пропала

Воздушной прел ест и ю сна.

Но от всего, что после было,

Что невозвратно истребило

Стремленье невозвратных лет,

Ее, как лучший жизни цвет,

3° Воспоминанье отделило…

Идя назначенным путем,

С утехой тайной видит странник,

Как звездочка, зари посланник,

Играет в небе голубом,

Пророчествуя день желанный;

Каков бы ни был день потом,

Холодный, бурный иль туманный —

Но он о звездочке своей

С любовью вспомнит и в ненастье.

4° Нашлось иль нет земное счастье —

Но милое минувших дней

(На ясном утре упованья

Нас веселившая звезда)

Милейшим будет завсегда

Сокровищем воспоминанья.

К КНЯГИНЕ А. Ю. ОБОЛЕНСКОЙ

Княгиня! для чего от нас

Вы так безжалостно спешите?

На годы скрыться вы хотите,

Нам показавщися на час.

Я знаю: что, какою властью

К Москве старинной вас манит!

Я знаю дивный сей магнит:

По почте скачете вы к счастью.

Нельзя ль мне на ухо шепнуть,

Когда вы сей открыли путь,

И как его открыть возможно?

Нельзя ль маршрута показать

И мне на случай подписать

Своей рукою подорожной?

О благодатной стороне,

Где это счастие таится,

Известно по преданью мне;

Порою же об нем и снится!

Но милый сон, как ни зову,

20 Прийти не хочет наяву,

Хотя прийти бы и не трудно!

В нем всё и просто и не чудно,

И сверхъестественного нет!

Об этом счастье вздорный свет

Имеет ложные познанья;

Его жилищу описанья

В печатных книгах не найдем;

Любимцы же его о нем

Рассказывать весьма ленивы:

з° Счастливцы вечно молчаливы,

Одно несчастие — крикун!

Но мой домашний говорун —

Досужное воображенье —

Мне сочинило наугад!

Хотя сей бог на первый взгляд

Очаровательной приманкой

И не коснется до души,

Но нечувствительно, в тиши,

Приятностью, лицом, осанкой

4° Сдружит вас нехотя с собой!

Он жить привык в ладу с природой;

Любовь с доверчивой свободой

И верный спутник их покой

Гостят безвыходно у бога

И отгоняют от порога

Его им вверенных дверей

Душегубительную ревность.

Стыдливость, пред которой древность,

Не воздвигая алтарей,

5° В молчании благоговела —

Прелестный сторож красоты,

Без блеска риз, без наготы,

Сего счастливого предела

Очарование хранит,

И,