вас!
Как жаль, что Гений мой погас!
Как прежде жив покойник был —
Я в этом слове всё б открыл!
Оно б для сердца музой стало.
20 Позвольте что-нибудь сказать.
Я свет не часто посещаю,
Но в свете вас когда встречаю,
Всегда любуюся на вас!
Для самых беспристрастных глаз
Вы Грация; люблю за вами,
Таясь в толпе, летать глазами,
Когда летите в вальсе вы,
Не прикасался к паркету;
Тогда не трудно головы
з° И не поэту и поэту
До сей поры не понимаю,
Как не потеряна моя.
Когда ж об вас воспоминаю,
Прелестно-милое виденье
И радует воображенье
И что-то сердцу говорит.
Харитой вас всегда являла
4° Мне постоянная мечта.
С последнего ж, признаться, бала
Картина сделалась не та.
Не в вихре вальса, не живою
Очаровательницей глаз
Воображаю нынче вас…
Но одинокою, хромою!
Все вижу я, как вы тишком,
С блестящим свежестью лицом,
Наморщенным от мнимой боли,
5° Хромаете из доброй воли
И, опершися на костыль,
Для взора кажетесь милее,
Чем в те часы, когда как фея
Одушевляете кадриль.
* * *
Друзья, без горести на гроб взирайте мой!
Да он питает в вас не скорбь, а упованье!
В нем — ненарушимый покой!
За ним — свиданье!
ХОР ДЕВИЦ ЕКАТЕРИНИНСКОГО ИНСТИТУТА
на последнем экзамене, по случаю выпуска их,
1826 года февраля 20 дня
Расстаемся, расстаемся
Мы с пределом детских лет!
Мы судьбе, зовущей в свет,
Невозвратно предаемся.
Будь, что нам пошлет она…
В этот час не упованьем,
Но святым воспоминаньем
В нас душа напоена.
Здесь спокойно протекали
10 Золотые наши дни —
Как младенчество, они
Сном пленительным пропали!
Матерь милая являлась,
К нам приветливо ласкалась,
Нам была нежнейший друг!
Он уж взят на небеса!
20 Небеса его обитель!
И напрасно мы хотим
Возвратить его мольбами:
Он невидимо над нами,
Но для нас невозвратим.
Ах, из той небесной сени,
Где таишься ты от нас,
Удалившийся наш гений!
Утешением слети
К сердцу матери томимой!
Будь сонутник ей незримой,
Снова мир ей возврати!
? * *
Был у меня товарищ,
Ударили тревогу,
С ним дружным шагом, в ногу
Пошли мы в жаркий бой,
Вдруг свистнула картеча…
Кого из нас двоих?
Меня промчалось мимо;
А он… лежит, родимой,
В крови у ног моих.
Пожать мне хочет руку…
В той жизни, друг, сочтемся;
И там, когда сойдемся,
ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЬ,
петая воспитанницами Общества благородных девиц,
при выпуске 1827 года
Миновались, миновались
Дни младенчества для нас!
Сами прежде расставались
Мы с подругами не раз;
Со слезами провожали
Их в незнаемый нам свет
И молитвы посылали
Удалившимся вослед.
Ах! пришло и наше время
10 Слышать грустное простul
О друзья! друзья! внемлите
Удаляющихся глас:
Сохраните, сохраните
Память верную об нас!
Мы идем, куда отселе
Небеса нас поведут!
Там на жизненном пределе
20 Два сопутника нас ждут:
Ободрител ь — упованье,
И любовь — воспоминанье,
О, святое упованье!
Озаряй нам жизни даль!
Счастью будь очарованье,
Заговаривай печаль:
Мир невидимо-небесный
3° В мире видимом являй,
По земле нас провожай!
Ты же, друг — воспоминанье,
С нами будь! Пролей свое
Благодатное сиянье
На земное бытие!
Говори о том, что было
Счастьем наших лучших лет,
Чтоб для нас хоть в сердце жило
4° То, чего уж в жизни нет!
Лик твой душу утешает!
Он ей сладостно знаком!
Нам хранительно сияет
Покидаемая в нем!
Ты — она в твоей святыне
Всё для нас заключено!
Где ни будем, нам отныне
Тому, кто Арфою чудесный мир творит!
Кто таинства покров с Создания снимает,
Минувшее животворит
И будущее предрешает!
К ГЁТЕ
Творец великих вдохновений!
Я сохраню в душе моей
Очарование мгновений,
Столь счастливых в близи твоей!
Твое вечернее сиянье
Не о закате говорит!
Твой гений, как творил, творит.
Я в сердце уношу надежду
Еще здесь встретиться с тобой:
Земле знакомую одежду
Не скоро скинет гении твой.
В далеком полуночном свете
Твоею Музою я жил.
И для меня мой гении Гете
Животворитель жизни был!
Тебя узреть в моей весне?
Тогда б вокруг меня создался
Тогда б и обо мне остался
В потомстве слух: он был поэт!
1828
НА МИР С ПЕРСИЕЮ
Мы вспомнили прекрасно старину!
Через Кавказ мы пушки перемчали;
И Арарат, и мир, и славу взяли!
И Русской — в том краю, где был
Утешен мир дугой завета —
Свои знамена утвердил
Над древней колыбелью света!
(ЗАПИСКА К Н. И. ГНЕДИЧУ)
III
Здравствуй, мой друг, Николай Иванович Гнедич! Не сетуй,
Долго так от меня не имея ни строчки ответной;
Ведаешь, милый Гомеров толмач, что писать я не падок!
Ведаешь также и то, что и молча любить я умею;
Можешь об этом узнать от одесской новой знакомки;
Рад я весьма за тебя, что с нею ты встретился. Верь мне,
Дружба ея целительней воздуха. Крымское небо,
Память древности светлой, величие Понта, беседу
Женщины милой, с душой поэтической, песни Гомера,
Мир души, беззаботность — всё это смешай хорошенько
В чистой воде Иппокрены, и пей ежедневно, и будешь
Снова здоров. Честь имею пребыть с совершенным почтеньем,
Милостивый Государь, покорным слугою: Жуковский.
ГОСУДАРЫНЕ ИМПЕРАТРИЦЕ
АЛЕКСАНДРЕ ФЕДОРОВНЕ
Ты памятник себе святой соорудила,
Бездомным отворив приют сей, дочь царей!
Голодных царскою рукой ты накормила;
Нагих одела ты порфирою своей.
С величием земным небесное смиренье
Слияла ты, приняв Христа за образец;
Престолу царскому — краса благотворенье,
И светел благостью властителей венец.
Из сердца твоего любви вода живая
Льет исцеление в сосуд скорбен земных,
И взор сияет твой, страдальца ободряя,
Светлее всех твоих алмазов дорогих.
Бог дал тебе твой сан наград своих залогом;
Ты знаешь: сеем здесь, а жнем на небесах;
Здесь данный нищему стакан воды — пред Богом
Заступнее за нас, чем славы гордый прах.
Ты гласу Божию смиренно покорилась
И бесприютного причла к семье своей,
Призрела сироту, с вдовицею сдружилась —
Благословенна будь пред Богом, дочь царей!
Ты знаешь: на земле прекрасней чем богатство,
Прекрасней почестей, прекрасней красоты
Благотворения с несчастьем робким братство
И за богатого молитва нищеты.
И созданный тобой сей дом благотворенья
Великолепных всех прекрасней он палат:
Там для скорбящего ты ангел утешенья,
Там благость Божию в твоей боготворят;
Там Богу молятся —и те мольбы доступны
Чтобы от бед земных тебя он оградил,
Чтобы он в вечности покой свой неподкупный
В твоей душе, ему здесь верной, водворил.
Но, сердцем женщина, а мыслию царица,
И здесь уж прочную ты славу обрела:
Убогий, сирота, недужный и вдовица
В потомках возвестят любви твоей дела;
И их история внесет в одну страницу
С делами славными супруга твоего:
Он бодрою рукой взял предков багряницу,
Сравнилась благостью ты с бодростью его.
У ГРОБА ГОСУДАРЫНИ ИМПЕРАТРИЦЫ
МАРИИ ФЕДОРОВНЫ
В ночь накануне Ея погребения
Итак, Твой гроб с мольбой объемлю;
Итак, покинула Ты землю,
Небесно-чистая душа;
Меж нами путь благотворящий,
Как день, без облак заходящий,
Ты удал ил ася от нас.
Неизъяснимый смертный час!
Еще досель не постигаем,
10 Что на земле Тебя уж нет…
Тобой был так украшен свет!
Еще так тесно мы сливаем
Тебя со всем, что в мире есть
Нам драгоценного, святого;
Еще привычкою обресть
Тебя всё мним среди земного;
А ты?.. О! каждого из нас
Часть жизни умерла с тобою;
С Твоей отшедшею душою
Которым сердце ободрялось,
В котором таинство являлось
Святого Промысла ему.
Тобою радуясь беспечно,
Мы жизнь твою считали вечной…
И вдруг ко гробу твоему
Идем на вечную разлуку.
Твою ль целуем мы в слезах,
Досель подательницу благ,
Теперь бесчувственную руку?
Ты ль в багрянице, иод венцом
С сим безответственным лицом
На глас любви, на глас печали?
Такою ль мы тебя видали?..
Сей погребальный фимиам;
Сей лик, едва в нем зримый нам;
Сия возвышенная рака,
Среди таинственного мрака
Одна стоящая в лучах,
Блистанье гробового трона,
Главы лишенная корона,
Невыразимое виденье!
Трепещет здесь воображенье
Пред ужасом небытия…
Но здесь же умиленно я
Отрадным ангелом на землю
Сходящий сладкий голос внемлю:
Не возмущайтеся душой!
Заутра пышность сей гробницы,
Сей прах минувшия царицы
Земле навеки отдадут —
Но что же, что в ней погребут?
Лишь гроб, лишь скрытое во гробе,
Лишь смерти безымянный знак;
В земной таинственной утробе
Один лишь вид уничтоженья,
Но жизнь прекрасная Твоя,
Символ прекрасный Провиденья,
Меж нами будет, как была,
Всегда жива, чиста, светла,
Воспоминаньем благодатна,
И сердцу вечно безутратна.
В решительный прощанья час
С любовью, с горьким сокрушеньем,
С невыразимым умиленьем,
7° Я надаю в последний раз
Перед гробницею Твоею…
О! я дерзаю перед нею
За всю Россию говорить,
И голос мой соединит
Все голоса, в сие мгновенье
В одно слиянное моленье:
„Благодарим, благодарим
Тебя за жизнь Твою меж нами!
80 И сердцем благостным твоим
Украшенный, превознесенный;
За образец Тобой явленный
Божественныя чистоты;
С. А. Матяш
Еще в 1970-е гг., под эгидой ИМЛИ СССР им. А. М. Горького, в рамках программы по созданию коллективной истории русского сти¬ха, автором данной статьи был составлен «Алфавитный метрический и строфический индекс стихотворных произведений В. А. Жуковского»1 и на его основе — «Справочник по метрике и строфике» поэта2. Стати¬стические материалы «Справочника» позволили представить стих Жу¬ковского как целостную систему и обрисовать ее общие контуры. Спроецированные на фон русского стихосложения XVIII—первой по¬ловины XIX в., они дали возможность приблизиться к пониманию места Жуковского в истории русского стиха3. Так, статистический ана¬лиз показал, что высокий уровень его неклассического стиха (32,9% строк на фоне почти 100 классики XVIII — начала XIX в.)4, катастро¬фическое падение ямба (56,6% на фоне 82% ямба в XVIII в., 83,4%—
1 См.: Матяш С. А. Стих Жуковского / Дисс. … канд. филол. наук. Л., 1974. С. 241—304 (Приложение).
2 См.: Матяш С. А. Метрика и строфика В. А. Жуковского // Русское стихосло-жение: Материалы но метрике и строфике русских поэтов. М., 1979. С. 14—96. Здесь же содержатся справочники по метрике и строфике Батюшкова (С. А. Ма¬тяш), Востокова (М. Ю. Лотман), Пушкина (М. Ю. Лотман, С. А. Шахвердов), Дель¬вига (Л. Т. Сенчина), Баратынского (С. А. Шахвердов), Кольцова (А. Н. Беззубое), Тютчева (Л. П. Новинская), Полонского (О. А. Орлова), материалы которых ис¬пользовались при определении своеобразия стиха Жуковского.
3 См.: Матяш С. А. Жуковский и русская стиховая культура XVIII — первой по-ловины XIX в. // Ж. и русская культура. С. 80—95.
4 Данные по метрике и строфике XVIII в.— первой половины XIX в. (общие показатели) взяты из работ: Вишневский К. Д. Русская метрика XVIII века // Во¬просы литературы XVIII в. Пенза, 1972. С. 129—228; Гаснаров М. Л. Очерк исто¬рии русского стиха. М., 1984. С. 53—160.
у Пушкина, 92,3%—у Баратынского, 91 %—у Лермонтова, 80,7%—у Тютчева), резкое снижение доли рифмованного стиха (39,1%—при 86,2%—у Пушкина, 93,9% — у Батюшкова, 98,0%—у Баратынского, 88,2% — у Лермонтова, 95,3%—у Тютчева) и др.—свидетельствуют о том, что Жуковский уходит от норм XVIII в., а в XIX в. занимает осо¬бое место, образуя своеобразное противостояние пушкинской традиции.
Названные и многие другие особенности стихосложения Жуковско¬го объясняются его жанрово-стилистическими исканиями, в частности значительной ролью драматургических опытов в его творчестве5, оби¬лием эпических форм6—отсюда приверженность к гекзаметру (свое¬образному русскому дольнику античного происхождения), распростра¬нение белого стиха (5-стопного и вольного ямбов) и др. Естественный вопрос в этой связи — как будет выглядеть стихосложение Жуковско-го-лирика, освобожденное от груза гекзаметров «Одиссеи» и других крупных форм7? Как стих одной лирики соотносится с общим фоном стиховой культуры эпохи, названной М. Л. Гаспаровым «временем Жуковского и Пушкина»?
Метрический облик Жуковского-лирика определяется такими общими показателями: ямбы составляют 72,9 (77,9%), хореи—11,5 (9,1 %), 3-слож-ники—5,2 (5,3%), неклассический (не силлабо-тонический) стих—8,9 (4,0%), полиметрические (из разных
