в печати впер¬вые, доставлено нам Екатериною Ивановною Елагиной. Прилагаем снимок с ав¬тографа».
Печатается по автографу.
Датируется: 26 июля 1815 г.
Стихотворение написано на рождение дочери племянницы Жуковского А. А. Во-ейковой (урожд. Протасовой) и А. Ф. Воейкова Екатерины Александровны Воей¬ковой (1815—1844).
Неправильное прочтение Загариным (Л. И. Поливановым) даты в автографе: «26 июня» вместо: «26 июля» привело к тиражированию этой ошибки во всех из¬даниях сочинений Жуковского и в критико-биографической литературе. Между тем из переписки родных А. А. Воейковой очевидно, что Катя Воейкова родилась именно 26 июля. «Здравствуй, моя добрая сестра! — писала Маша Протасова к А. П. Киреевской 2 августа 1815 г. из Дерпта.— Вот уже 8-й день, как у нас роди¬лась дочка. Слава Богу, и она и мать здоровы совершенно, и Машка наша всякий день становится лучше и милее» (УС. С. 152). В этом же письме, посланном лишь 12 августа, читаем: «… наша Катенька-Маша есть всё, что ни есть лучше на свете» (Там же. С. 154). Из этого письма становится ясно, что первоначально дочь Воей¬ковых хотели назвать Машей в честь тетки и что крестил ее Лоренц Эверс (о нем см. иримеч< к стих. «Старцу Эверсу»).
Жуковский принимал самое активное участие в воспитании Кати Воейковой. После смерти ее матери в 1829 г. он берет на себя все заботы о ее детях (Зейдлиц. С. 146—147). Катя стала воспитанницей Екатерининского института, и Жуков¬ский внимательно следит за ее образованием. Перед женитьбой и отъездом за границу в 1841 г. он продает свое имение на мызе Мейерсгоф, чтобы полученные 115 тысяч положить в банк на имя сестер Воейковых: Кате из них выделялось бо¬лее 45 тысяч (УС. С. 107).
Внезапная ранняя смерть Е. А. Воейковой потрясла Жуковского. «Я ждал бе¬ды с Запада,— пишет он 6 марта н. ст. 1844 г. из Дюссельдорфа А. И. Тургеневу,— а она пришла с Востока, и самая неожиданная. Вообрази: Катя Воейкова вдруг умерла. Сделалась какая-то сильная сыпь, кровь пришла в совершенное разложе¬ние (decomposition), и в три дня ее молодая жизнь иссякла и исчезла. За себя мне ее очень жаль. Про тебя же скажу: страшен сон, да милостив Бог…» (ПЖТ. С. 295).
А. Янушкевич
Старцу Эверсу
(«Вступая в круг счастливцев молодых…») (С. 13)
Автограф (РГБ, ф. 104, карт. 8, №53, л. 2—3 об.)—беловой, с заглавием: «Эверсу и Маше».
Впервые: С 1. Ч. 1. СПб., 1815. С. 193—196—в разделе «Послания», с загла¬вием: «Старцу Эверсу» и примечанием на заглавном листе: «14 августа 1815 (Пи¬сано после праздника, данного студентами Дерптского университета)».
В прижизненных изданиях: С 1—5 (в С 5—Т. 2. С. 214—217—как и в С1).
Датируется: 14 августа 1815 г.
В кругу деритских знакомых Жуковского профессор богословия Деритского университета Лоренц Эверс (1742—1830) занимает особое место. Он был для мо-лодого поэта реальным воплощением земной святости. Не случайно в письмах он называет его «святым» (ПЖТ. С. 167). Ему вторит и Маша Протасова, которую Жуковский прозвал своим «двадцатилетним Эверсом» (Памяти Жуковского. Вып. 1. С. 202). Так, в письме к А. П. Киреевской от 6 сентября 1815 г. она гово¬рит: «Первый человек (который заставляет благодарить Творца за то, что он соз¬дал свет и на этом прекрасном свете его и меня) есть Лоренц Эверс. Вообрази, что этот прелестный старик заключает в себе всё, что мы с тобой видали, читали и во¬ображали хорошего. (…) Когда мне грустно или пройдет минута нетерпения, то я погляжу на его окошки, которые прямо против моего бюро, и опять всё станет хо¬рошо! Эверс заставляет любить свет Божий и все его творения» (УС. С. 155).
В письме к А. И. Тургеневу от августа 1815 г. из Дерпта Жуковский сообщал: «Письмо твое пришло ко мне в хорошую минуту, в такую, в которую я был к тебе ближе, потому что писал стихи к доброму человеку, стихи не для печатания, но для облегчения сердца и для друзей. Прочту, когда приеду» (ПЖТ. С. 152).
Еще подробнее историю создания стихотворения «Старцу Эверсу» Жуковский излагает в письме к А. П. Киреевской от сентября 1815 г.: «Эверс, семидесятилет¬ний старик, есть человек единственный в своем роде—он живет для добра, и во всем этом простота младенца. Он профессор. На празднике студентов, на который был приглашен и я, он вздумал со мной пить братство. Это меня тронуло до глу¬бины души и… я от всей души поцеловал братскую руку.— На другой день после студентского праздника отправился я ввечеру за город. Солнце заходило самым прекрасным образом, и я вспомнил об Эверсе и о завещании Эверса. Я часто лю¬бовался этим стариком, который всякий день ходил на гору смотреть на захожде¬ние солнца. Заходящее солнце в присутствии старца, которого жизнь была свя¬тая, есть что-то величественное, есть самое лучшее зрелище на свете. Мой добрый шептун принял образ добродетельного старика и утешил меня в этом виде. Я на¬писал стихи К старцу Эверсу… они должны быть деритские повторения моего Тео-на и Эсхина. В обоих много для меня добра» (PC. 1883. №4. С. 105).
Текст стихотворения органично входит в пространство дерптских писем-днев-ников 1814—1815 гг., обращенных к Маше Протасовой. Так, вслед за автографом с характерным заглавием: «Эверсу и Маше» идет дневниковая запись Жуковского, где он, в частности, обращается к Маше со следующим призывом: «Заглядывай всегда в окно, когда нужно будет тебе утешение; ты увидишь домик Эверсов—в этом уголку прекрасное, угодное Богу творение! Посмотри, как он спокойно смот¬рит на прошедшую жизнь свою, как всё ему друг; это плод чистоты душевной!» (РГБ, ф. 104, к. 8, № 53, л. 5 об.). И далее поэт естественно развивает основные по¬ложения своей нравственной философии, выражением которой были его стихо¬творения «Теон и Эсхин» и «Старцу Эверсу».
Л. Янушкевич
Ю. А. Нелединскому-Мелецкому
(«Друзья, стакан к стакану!..») (С. 15)
Автограф (РНБ, он. 1,№26, л. 91—92 об.)—черновой, без заглавия. При жизни Жуковского не печаталось.
Впервые: Бумаги Жуковского. С. 61—ст. 1—18, без атрибуции адресата. Впервые полностью: С 9. Т. 1. С. 531—532 — но автографу письма Жуков¬ского к П. А. Вяземскому от 19 сентября 1815 г.
Печатается по тексту С 9, со сверкой по автографу. Датируется: 6сентября 1815 г.
Послание Жуковского написано ко дню рождения Ю. А. Нелединского-Мелец-кого. Таким образом, дата создания стихотворения устанавливается по дню рож¬дения адресата: 6 сентября 1815 г. Нелединскому-Мелецкому исполнилось 63 го¬да (ср. ст. 15—16: «Ему с тремя годами // Уж полных шестьдесят…»).
Ю. А. Нелединский-Мелецкий (1752—1828) — поэт, близкий кружку М. М. Хе-раскова, а также И. И. Дмитриеву и Н. М. Карамзину, был особенно популярен своей любовной лирикой и песнями. Принадлежность к высшей аристократии обеспечила ему возможность придворной карьеры: с 1796 г. поэт занимал различ¬ные придворные должности, а после смерти Павла I стал секретарем вдовствую¬щей императрицы Марии Федоровны.
Жуковский до 1815 г. мог быть лично знаком с Нелединским-Мелецким через П. А. Вяземского (последний посвятил Нелединскому, как близкому другу своей семьи, мемуарный очерк «Ю. А. Нелединский-Мелецкий», 1848). На посредниче¬ство Нелединского в устройстве своих личных дел при помощи императрицы Ма¬рии Федоровны Жуковский рассчитывал в первой половине 1815 г., обращаясь к А. И. Тургеневу с просьбой привлечь его на свою сторону в переговорах с Е. А. Протасовой о ее согласии на брак с Машей (ПЖТ. С. 143, 151).
Вероятно, именно Нелединский представлял Жуковского вдовствующей импе-ратрице в мае 1815 г.: хотя в письме А. П. Киреевской от 11 июня 1815 г. Жуков¬ский не упомянул имени Нелединского (УС. С. 15), но в письме последнему от 20 ноября 1828 г., посылая ему свое стихотворение «У гроба Государыни Импе¬ратрицы Марии Федоровны», Жуковский заметил: «Вы были первый, который меня ей представили» (С 7. Т. 6. С. 519).
Близкое знакомство Жуковского с Нелединским-Мелецким состоялось при вторичном представлении Жуковского императрице в Павловске, в первых чис¬лах сентября 1815 г. В письме к А. П. Киреевской от 16 сентября 1815 г. Жуков¬ский описал его следующим образом: «Дни через два но приезде моем сюда [Жу¬ковский выехал из Дерита в Петербург 24 августа—PC. 1883. Т. 38. С. 101] Неле¬динский уведомил меня, что надобно с ним вместе ехать в Павловск. Я отправил¬ся туда один 4-го числа поутру и пробыл там три дни (…). У меня был и провод¬ник прелестный! Нелединский редкое явление в нынешнем свете! Он взял меня на руки как самый нежный родной и ни на минуту не забыл обо мне — ни на ми¬нуту его внимание не покидало меня. Где бы я ни был, он всюду следовал за мною глазами; все сам за меня придумывал, предупреждал меня во всем и входил со мною в самые мелкие подробности» (PC. 1883. Т. 38. С. 103).
Через несколько дней, в письме П. А. Вяземскому от 19 октября 1815 г., посы¬лая последнему текст стихотворения «Благодарю, мой друг, тебя за доставле-нье…», Жуковский повторил характеристику Нелединского: «По приезде моем из Дерита я был в Павловске и прожил там три дни, в которые обедал и ужинал у государыни. (…) Моим представителем был Нелединский. Я жил в его комнатах и три дня познакомили меня с ним так, как три года. Не знаю, можно ли быть доб¬родушнее Нелединского. Он был самым нежным, самым заботливым моим род¬ным. Не забыл обо мне ни на одну минуту; и все это с такою простотою, с такою непринужденностию. Он привязал к себе мое сердце» (С 9. Т. 1. С. 531).
Комментируемое стихотворение было, таким образом, написано во время трехдневного пребывания Жуковского в Павловске. В дальнейшем, как об этом свидетельствуют эиистолярно-мемуарные источники, Жуковский сохранил близ¬кие, дружеские отношения с Нелединским-Мелецким: одна из записей в дерит-ском дневнике (от 23 июня 1817 г.) посвящена ему (Гофман. С. 142—143); в 1819 г. Нелединский был посвящен в обстоятельства увлечения Жуковского графиней С. А. Самойловой (см.: Хроника недавней старины. Из архива кн. Оболенского-Нелединского-Мелецкого. СПб., 1876. С. 241—242); наконец, одно из последних писем Нелединскому, написанное за два с небольшим месяца до смерти поэта, свидетельствует о неизменности дружеских чувств Жуковского к адресату (письмо от 20 ноября 1828 г.—С 7. Т. 6. С. 519).
Ст. 5—6. Бессмертье уж имеет II За песни он давно…—Ср. в мемуарном очерке П. А. Вяземского «Ю. А. Нелединский-Мелецкий»: «Особенно песни его приобре¬ли общенародную известность. Песня его: „Выйду ль я на реченьку» пета была и красавицами высшего общества и поселянками посреди полевых трудов. Некото¬рые из песней его по верности и страсти выраженного в них глубокого, задушев¬ного чувства остаются и поныне образцовыми в своем роде» (Вяземский П. А. Со¬чинения: В 2 т. М., 1982. Т. 2. С. 286).
Ст. 21.
