Шоу Каткарта (Cathcart; 1755—1843). Так как последняя прижизненная публикация произведения — в альманахе Владимира Измайлова «Литературный Музеум», то она и является источником текста. Известно, что сам Жуковский одобрил ее и пи¬сал издателю 27 ноября 1827 г. следующее: «Но вас благодарю за помещение в ва¬шем альманахе моей песни о Наполеоне. Если Иван Иванович Дмитриев мог най¬ти ее стоящею напечатания, то против этого приговора я не имею апелляции» (С 7. Т. 2. С. 516).

Поводом для написания стихотворения явилась вторая годовщина первого от-речения Наполеона от французского престола. Оно произошло 28 марта (6 апре¬ля) 1814 г. в Фонтенбло. Перенесенная на территорию Франции война явилась ответной волной похода на Москву и закончилась поражением Наполеона. Успех военных действий иод Парижем 18 марта, а затем торжественное вступление Александра I «на белом коне (…) впереди блестящей свиты генералов, во главе несметной армии союзников, объединившей все державы Европы» (Шильдер. С. 219) означали конец наполеоновской кампании и предопределили неизбеж¬ность отречения Наполеона. Оно состоялось 28 марта, в среду, в 2 часа ночи. «На¬полеон подошел к столу и торопливым, неразборчивым почерком подписал акт отречения, в котором, между прочим, сказано: „Император Наполеон, верный своей присяге, объявляет то, что он отказывается от престола Франции и Италии, так как нет таких личных жертв, не исключая даже принесения в жертву своей жизни, перед которыми он отступил бы ради блага Франции»» (Там же).

Стихотворение Жуковского было высоко оценено друзьями. Так, А. И. Турге¬нев в письме к Вяземскому от 3 апреля 1816 г. называл эти стихи «прекрасными» (OA. Т. I. С. 41), а Пушкин даже собственноручно записал четыре строфы произ¬ведения Жуковского (2, 3, 5, 6) в свою тетрадь. Запись была сделана по памяти и датируется началом июня 1824 г. (подробнее см.: Рукою Пушкина: Несобранные и неопубликованные тексты. М.; Л: Academia, 1935. С. 493—494). П. В. Анненков в «Сочинениях Пушкина» (Т. VII. СПб., 1857. С. 36 первой пагинации) напечатал эту запись как возможный вариант пушкинского «Наполеона» под заглавием: «Первые мысли стихотворения, обращенного к императору Александру I». На то, что пушкинская запись является стихами Жуковского, указал в 1878 г. П. А. Ефре¬мов (С 7. Т. 2. С. 491).

Несомненно, что стихотворение Жуковского явилось одним из источников «Наполеона» Пушкина. По мнению М. А. Цявловского, «Стихотворение Жуков¬ского припомнилось Пушкину в связи с только что написанными собственными стихами о Наполеоне. На предыдущем листе тетради (л. 7/1) имеется черновой текст стихотворения „Зачем ты послан был»» (Рукою Пушкина. С. 494).

Связь двух произведений проявляется на разных уровнях. Это касается, преж¬де всего, несомненной близости в выражении патриотических чувств обоих по¬этов и осуждении захватнической роли Наполеона. Достаточно сравнить стихо¬творение Пушкина с записанными им строфами из Жуковского:

Жуковский

Пушкин

Давно ль орлы твои летали Над обесславленной землей, Давно ли царства упадали При громах силы роковой.

Где тот, пред кем гроза не смела Валов покорных воздымать, Когда ладья его летела С фортуной к берегу пристать.

К стопам рабов бросал он троны, Срьши с царей красу порфир, Сдвигал народы в легионы И мыслил весь заграбить мир.

Среди рабов до упоенья

Ты жажду власти утолил (…)

Вослед тирану полетело,

Как гром, проклятие племен (11.57—60).

Бесспорно близка Пушкину была мысль Жуковского о неизбежном возмездии Наполеону, о его «погибельном» счастье, «постыдном величии», «памяти крова¬вой» и т. д. Ср.:

Однако в оценке исторической роли Наполеона Пушкиным и Жуковским — видимая разница. Объясняется это прежде всего разным поводом к написанию стихотворений. Для Жуковского—это первое отречение Бонапарта от престола, воцарение мира и торжество России и Александра I. Для Пушкина—это смерть Наполеона. Прошедшие 7 лет сняли остроту негодования и расширили историче¬ский ракурс воззрения на прошлое, да и сама смерть великого человека («угас ве¬ликий человек») изменила тональность произведения.

Кончина Наполеона, явившаяся поводом для стихотворения Пушкина, позво¬лила ему свободнее и диалектичнее оценить историческую роль незаурядной лич¬ности. К своей оценке Наполеона Пушкин будет возвращаться много раз и опре¬деленным образом наметит путь к Лермонтову (см.: Реизов Б. Г. Пушкин и Напо¬леон // РЛ. 1966. №4. С. 49—56; Грунский Н. К. Наполеон в русской художествен¬ной литературе // Русский филологический вестник. Варшава, 1898. Т. 40. № 3—4. С. 193—324).

Стихотворение Жуковского стало во многом точкой отсчета наполеоновской темы в русской литературе.

Ст. 21—22. И честь тому—кто, верный чести, II Свободе меч свой посвятил…— Имеется в виду император Александр I, до конца оставшийся верным своему убе-ждению в необходимости довести войну до полного низложения Наполеона: «Я не заключу мира, пока Наполеон будет находиться на престоле» (Шильдер. С. 191).

Ст. 27. И блеск Лютеции спасенной…— Речь идет об освобождении Парижа от диктатуры Наполеона. Лютеция—древнее поселение паризиев, на месте которо¬го расположился современный Париж.

И где он?.. Мир его не знает. Забыт разбитый истукан! Лишь пред изгнанником зияет Неумолимый океан.

Оцепенелыми руками Схватив железный свой венец, Он бездну видит пред очами, И гибнет, гибнет наконец (II, 59).

Ф. Канунова

К Т. Е. Боку

(«Любезный друг, гусар и Бок!..») (С. 30)

Автограф неизвестен.

Копия (РНБ, оп. 2, №81, л. 2 об.)—рукою неустановленного лица, под № 2, без даты.

Впервые: Летописи русской литературы и древности. М., 1859. Т. 1. С. 67 — в составе статьи Н. Лыжина «Знакомство Жуковского со взглядами романтиче¬ской школы».

Печатается по тексту первой публикации, со сверкой но копии. Датируется: предположительно вторая половина марта 1816 г.

В копии, где представлены все три послания Жуковского к Т. Боку, а также в публикации Н. Лыжина данное послание имеет № 2, что позволяет датировать его промежутком между 7 апреля 1815 г. и августом 1816 г. (см. примеч. к посла¬ниям «Мой друг, в тот час, когда луна…» и «Мой милый Бок…»).

По всей вероятности, послание-записка Жуковского относится ко времени пребывания Бока в Петербурге (март-август 1816 г.), так как Жуковский пригла¬шает его в гости на правах хозяина, что вряд ли было возможно в Дерпте, где он сам был гостем. Если учесть, что апрель-ноябрь 1816 г. Жуковский провел в Дер¬ите (см.: ПЖТ. С. 153—168), то наиболее реальной датой послания №2 к Боку становится вторая половина марта 1816 г., когда после отставки 17 марта Т. Бок жил в Петербурге.

Л. Янушкевич

Весеннее чувство

(«Легкий, легкий ветерок…») (С. 30)

Автографы:

1) РНБ, оп. 1,№26,л. 24—черновой.

2) РНБ, он. 1,№26,л. 25 —беловой.

3) ПД. № 27807, л. 7 об.—беловой, с зачеркнутыми четырьмя последними сти¬хами.

4) Кульман. С. 1087. № 25 —беловой.

Копия (РГБ, ф. 99 (Елагины), on. 1, карт. 22, № 12, л. 42)—рукою М. А. Мойер.

Впервые: Соревнователь просвещения и благотворения. 1821. Ч. 13. №1. С. 88—с подписью: «В. Ж.»

В прижизненных изданиях: С 3—5 (С 3—4—отдел «Романсы и песни»; С 5 — в подборке стихотворений 1815 г.).

Датируется: начало апреля 1816 г.

Положение автографов № 2 и 3 в рукописи (сразу же за датированным 28 мар¬та 1816 г. стихотворением «Сей день есть день суда и мщенья…»), а также весен¬ний колорит позволяют датировать «Весеннее чувство» началом апреля 1816 г.

По мнению М. Г. Салупере, песня «Весеннее чувство» была написана в 1816 г. «на заданную мелодию Вейрауха» (Ж. и русская культура. С. 452). Именно в начале апреля 1816 г. Жуковский приезжает в Дерпт (см.: УС. С. 172—173), и стихотво¬рение отражает «весеннее чувство поэта».

Полный текст стихотворения приводится в письме к А. П. Киреевской из Дер-ита от 7 ноября 1816 г. Ср.: «Воейков не любит моего „там». Да уже и слишком много его в моих стихах! А как без него обойтись? Кстати о „там»! Вот еще песня, написанная мною по просьбе и на данный голос. Об ней будет объяснение…» (и далее идет текст стихотворения—PC. 1883. №9. С. 542—543).

Песня представляет характерный образец романтической пейзажной лирики. Белинский называет это стихотворение в числе лучших произведений поэта (Бе-линский. Т. 7. С. 214), видя в нем основной пафос поэзии Жуковского—«стремле¬ние к бесконечному» (Там же. С. 182). Как образец интимной лирики Жуковского с характерной песенной композицией рассматривает это стихотворение Б. М. Эй-хенбаум (Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л., 1969. С. 372—376). И. М. Семенко, гово¬ря об особой ритмико-интонационной структуре произведения, подчеркивает его «пантеистическое мироощущение», данное «в чувственно-конкретном образе» (Се-менко. С. 113). С. А. Матяш видит в «Весеннем чувстве» «не только пример пей-зажной лирики эпохи романтизма, но и образец русской философской лирики, сформировавшейся на песенной основе» (Анализ одного стихотворения. Л., 1985. С. 98).

Переведено почти сразу же на немецкий язык К. Ф. фон дер Боргом для его антологии «Poetische Erzeugnisse der Russen» (Dorpat, 1820. Bd. 1). Вошло в первую часть антологии Джона Бауринга (Российская антология. Specimens of the Russian Poets with Preliminary Remarks and Biographical Notices, transl. by John Bowring. L., 1821. Т. 1). По ней с лирикой Жуковского познакомился Гёте (см.: Веселовский. С. 335).

Положено на музыку А. Вейраухом и А. Рубинштейном.

Ст. 12. После этого стиха в черновом автографе были следующие строки:

Лх, надежда за воспой Прилетала в ирежпн годы. Всё тогда, леса п воды, Всё имело голос свой.

И. Поплавская

«Сон—утешитель! Пусть образу смерти твой образ подобен…»

(С. 31)

Автограф (ПД. № 27807, л. 8 об.)—два черновых варианта и беловой. При жизни Жуковского не печаталось. Печатается впервые. Датируется: лето 1816 г.

IS — 295

449

Основанием для датировки является положение автографа в «Книге Александ¬ры Воейковой» — рабочей тетради Жуковского сентября 1815—января 1819 г. На¬броски четверостишия и его окончательный вариант находятся после белового автографа «Весеннего чувства» и перед вторым посланием к Т. Боку, т. е. в грани¬цах апреля-августа 1816 г.

Это время пребывания Жуковского в Дерите, когда он, решившись на жертву (дал разрешение Маше Протасовой на свадьбу с И. Ф. Мойером), пытается найти успокоение в философии самоотречения. По точному замечанию исследователя, это было «испытанием, страдой веры» (Веселовский. С. 209).

Органической частью этой философии стал образ сна-утешителя. Уже после свадьбы Маши с Мойером, которая состоялась 14 января 1817 г., Жуковский пи¬сал А. И. Тургеневу: «Я хлебнул из Леты и чувствую, что вода ее усыпительна. Ду¬ша смягчилась. К счастью, на ней не осталось пятна; зато бела она, как бумага, на которой ничто не написано. Это-то ничто—моя теперешняя болезнь, столь же опасная, как первая, и почти похожая на смерть. (…) Оно [равнодушие] похоже на сон, который производит иногда прекрасная музыка. Музыка моя молчит, и я сплю! Из этого-то сна должно непременно выйти…» (ПЖТ. С. 177). Переводы из Гёте («Кто слез на хлеб свой не ронял…», «Утешение в слезах», «К месяцу»), из Уланда («Сон», «Песня бедняка», «Счастие во сне»), созданные в атмосфере душев¬ного разлада, лёйтмотивно развивают тему сна и утешения во сне.

Не исключено, что дистих Гёте «Die Geschwister» («Братья», 1782) подсказал общую мысль