что в архиве Бергов сохранился перевод стихотворения «Голос с то¬го света» Жуковского на немецкий язык (Там же. С. 68, 81).

Собственно, единственный шиллеровский мотив в стихотворении «Голос с то¬го света»—это ст. 3—4: «О друг, я всё земное совершила, // Я на земле любила и жила». В подлинных текстах романса Теклы («Des Madchens Klage») и «Thekla. Ein Geisterstimme» это—реминисцентные мотивы, связывающие трагедию и лириче¬ское стихотворение. Ср.:

Des Madchens Klagc

Ich ha Ik1 gcnossen das irdische Gliick, Ich ha be gclebt und gel ie bet.

Я насладилась земным счастьем, Я жила н любила.

Thekhi. Ein Gchtcrstimmc

Hab’ ich nicht beschlossen und geendet, Hab’ ich nicht geliebet und gelebt?

Разве я не свершила и не закончила, Разве я не любила и не жила?

Стихотворение «Голос с того света» положено на музыку А. Вейраухом и М. И. Глинкой.

О. Лебедева

• АРЗАМАССКИЕ ПРОТОКОЛЫ •

Четыре гекзаметрических протокола Жуковского и примыкающая к ним «Речь в заседании Арзамаса», написанные между июнем и концом 1817 г., относятся к завершающей стадии существования литературного общества «Арзамас» и харак-теризуются несколькими разнонаправленными тенденциями. Приходит конец «разрушительному» началу: со смертью Г. Р. Державина перестала существовать «Беседа любителей русского слова», объект литературной полемики «Арзамаса». Возникает потребность в «созидательной» самореализации, воплотившейся в рас-ширении круга арзамасцев за счет радикально настроенных Н. И. Тургенева, М. Ф. Орлова, Н. М. Муравьева и предлагаемой ими реорганизации общества.

Важнейшей темой обсуждения становятся проекты журналов (Блудова, Жу-ковского, Орлова) и создание «законов». См.: Арзамас—2. Кн. 1. С. 461—464 (3 про-екта журнала); С. 445—458 («Законы Арзамасского общества безвестных людей»). Несмотря на создание проекта журналов и написание законов «Арзамаса», в 1818 г. его существование прекращается, так как ряд ведущих арзамасцев получа¬ют назначение на службу за пределы России и оказываются «рассеянными по ли¬ку земному». Но более глубокую причину называет сам Жуковский, неизменный секретарь и летописец «Арзамаса», имевший прозвище «Светлана»: «Мы разучи¬лись смеяться», а в 1846 г. он подтверждает свое мнение: «Буффонада явилась причиной рождения Арзамаса (…). Мы объединились, чтобы хохотать во всё гор¬ло, как сумасшедшие (…). До тех пор пока мы оставались только буффонами, на¬ше общество оставалось деятельным и полным жизни; как только было принято решение стать серьезным, оно умерло внезапной смертью» (письмо В. А. Жуков¬ского канцлеру И. фон Мюллеру. 12 мая 1846 г. // Новый сборник по славяноведе¬нию. СПб., 1905. С. 343. Подлинник по-французски).

Гекзаметрические протоколы Жуковского-Светланы, являясь отчасти «перево¬дом» прозаических речей арзамасцев («Вступительной речи М. Ф. Орлова», «Сон¬ного мнения члена Эоловой Арфы»; ср.: Арзамас—2. Кн. 1. С. 405—408, 416—420), в то же время становятся воплощением новых этико-эстетических и художествен¬ных принципов.

Во-первых, с ними связано создание «арзамасского наречия», образующего своеобразный шутливый мифологический универсум с устойчивой и одновремен¬но гибкой картиной мира, своими героями, метаморфозами и конфликтами, в центре которого—борьба «Беседы» и «Арзамаса», старого и нового, мертвого и живого (подробнее см.: Краснокутский В. С. О своеобразии арзамасского наречия // Замысел, труд, воплощение… М., 1977. С. 20—42).

Во-вторых, гекзаметрические протоколы Жуковского берут на себя отчасти функции посредников между «серьезным творчеством» (чтение «Овсяного киселя» и «Красного карбункула» на 16-м ординарном заседании 24 декабря 1816 г.) и проблемой гекзаметра, его возможностей, дальнейшим использованием этого раз¬мера (полемика о гекзаметре). В этом смысле арзамасские гекзаметры Жуковского становятся лабораторией стиля, сочетая вариативность и универсальность, серь¬езное и шутливое, высокое и низкое, размывая границы между контрастными стилевыми и смысловыми рядами, способствуя развитию единого литературного и поэтического языка.

В-третьих, дружеская атмосфера общества привела к созданию особой фразео¬логии и идеологии «арзамасского братства», что отразилось в создании возвышен¬ного образа «братьев-друзей», объединенных не просто культом дружбы, но идеей служения Отечеству (аллегорические образы «Вместе», «Слава», «Труд», «Польза», «Отечество»). Всё это противостоит разочарованиям и утратам реальной жизни. Таким образом, Жуковский в арзамасских протоколах создает идеальную форму¬лу бытия: в совместном дружеском и творческом труде на благо Отечества видит¬ся ему смысл жизни. Об этом подробнее см.: Гиллельсон М. И. Молодой Пушкин и арзамасское братство. Л., 1974.

Наконец, гекзаметрические арзамасские протоколы Жуковского—путь к по-вествовательной поэзии, к сближению поэзии и прозы, к формированию новой концепции эпоса, что определит эволюцию самого автора протоколов.

I

Протокол двадцатого арзамасского заседания

(«Месяц Травный, нахмурясь, престол свой отдал Изоку…»)

(С. 56)

Автограф (РНБ, он. 2, №69, л. 1—2)—черновой. Копии:

1)ПД, ф. 244, он. 17, №115, л. 108—110—авторизованная.

2) ПД. № 27728, л. 43 об.—44 (ст. 37—84)—рукою А. А. Воейковой.

Впервые: РА. 1868. № 4—5. Стб. 829—838.

Печатается но тексту первой публикации, со сверкой по автографу. Датируется: не позднее 8 июня 1817 г.

Основанием для датировки является письмо Н. И. Тургенева к С. И. Тургене¬ву от 9 июня 1817 г. (приписка к письму А. И. Тургенева), где, в частности, гово¬рится: «Арзамасское общество решилось создавать журнал (…). Орлов очень рад журналу и обещает много помещать в него» (Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу. М.; Л., 1936. С. 220). Протокол Жуковского воссоздает ат¬мосферу принятия этого решения и споры о будущем журнале.

Ошибочно назван протоколом 20-го заседания, хотя по счету является 21-м. Очевидно, это связано с продолжением общей темы предыдущего (22 апреля 1817 г.) заседания, на котором обсуждались возможности обновления общества: «О, Арзамас! Не полно ль быть ребенком? (…) Беседа умерла в пеленках. (…) Неу¬жели и нам грозит судьба подобная? Ах, нет! (…) Я вижу Арзамас в величествен¬ном собрании. Он определяет образ занятий, общий для всех, но разновидный, как вкусы, труды, таланты каждого. Единство и разнообразие: вот девиз Арзамаса и журнала его» («Сонное мнение члена Эоловой Арфы, провозглашенное устами пупка его в исходе 20-го Арзамаса»—Арзамас—2. Кн. 1. С. 418).

Композиция протокола трехчастна: от хаоса через пародирование пророче¬ских архетипов (Дельфийский оракул, Моисей на Синае) и воссоздания споров о путях развития «Арзамаса» и создания его журнала. Здесь, как и в прозаических протоколах, Жуковский использует такие традиционные приемы арзамасской га¬лиматьи, как шутливая эпическая детализация, травестирование, игра противо¬положностями, стилизация и т. и.

Стихотворному тексту в рукописи предшествует своеобразный прозаический конспект, дающий представление об опорных понятиях-образах будущего прото¬кола: «Слава. Связь. Работа. Беседа. Пир. Шум в Арзамасе. Рейн. Храм. Асмодей. Спор. Результат. План. К (апо) д’Истрия.— Забыли» (РНБ, оп. 2, №69, л. 1 об.).

Круг участников заседания обозначен следующими подписями под текстом протокола: «Рейн. Ивиков Журавль. Асмодей. Эолова Арфа. Варвик. Кассандра. Кот (Резвый). Светлана. Почетный гусь Михаил. Пустынник».

Ст. 1—3. Месяц Травный… ~ Пылкий Шок… ~ у мрачного Грудня…—Арзамас¬ский календарь состоял из старославянских названий месяцев, пародируя архаи¬стические пристрастия А. С. Шишкова. Имеются в виду май, июнь и ноябрь-декабрь.

Ст. 8. Тихо на береге Карповки…— Река в Петербурге, на берегу которой находи-лась дача С. С. Уварова, где и состоялось заседание «Арзамаса». Ст. 9…. кавардак…— Окрошка, смесь.

Ст. 12—13. Новосозданного храма ~ Вещего Штейна…— Имеется в виду павильон на даче Уварова, возведенный в честь барона Генриха Фридриха Карла фон Штей¬на (1756—1831), прусского государственного деятеля, известного своими антина-полеоновскими настроениями, лично знакомого с Уваровым и братьями Тургене¬выми.

Ст. 16—17. Нечто пузообразное ~ гармонией Арфы стало бурчанье…— Эолова Ар-фа— прозвище А. И. Тургенева. Далее в протоколе обыгрывается его склонность к чревоугодию, сонливость и сопутствующие физиологические состояния («бурча¬ние в брюхе»).

Ст. 18. Члены смутились, Рейн дернул за кофту Старушку…— Рейн — прозвище М. Ф. Орлова (из баллады Жуковского «Адельстан»). В дальнейшем акцентируют¬ся черты его внешности («усастый Рейн», «осанистый Рейн», «чело, от власов обна-женно») и дар красноречия. Старушка—прозвище С. С. Уварова из «Баллады о старушке…»

Ст. 19. …бросилась в руки к Варвику…— Варвик — прозвище Н. И. Тургенева из одноименной баллады Жуковского.

Ст. 20. Журка клюнул Пустынника; тот за хвост Асмодея…—Журка (Ивиков Журавль) — прозвище Ф. Ф. Вигеля из баллады «Ивиковы журавли». Пустынник — Д. А. Кавелин (баллада «Пустынник»). Асмодей — П. А. Вяземский (баллада «Гро-мобой»).

Ст. 22. Сморгцась, как дряхлый сморчок, Светлану. Одна лишь Кассандра…— Свет¬лана—В. А. Жуковский. Кассандра—Д. Н. Блудов. Прозвища взяты из одноимен-ных баллад Жуковского.

Ст. 31. Мне—Делфийский треножник…— Пародийно изображается святилище Аполлона в Дельфах, а Кассандра предстает в роли дельфийской сивиллы-прори-цательницы. Интересно, что именно дельфийские сивиллы давали пророчества в форме гекзаметра.

Ст. 33—34. Стала с пуза Кассандра, как древле с вершины Синая II Вождь Моисей ко евреям, громко вещать к арзамасцам…— На горе Синай Моисею был дан закон и за-ключен союз между Богом и израильтянами. Имеет место пародийное смешение античной и ветхозаветной пророческой традиции.

Ст. 38. Это сердце, как Весты лампада, горит не сгорая…— В храме Весты, богини домашнего очага, жрицами (весталками) поддерживался вечный огонь.

Ст. 39. Бродит, я чувствую, в темном Дедале, поблизости пуза…— Вероятно, здесь «темный Дедал» — метонимическое обозначение лабиринта (знаменитый лаби¬ринт Миноса на о. Крите был построен мифологическим художником и архитек¬тором Дедалом).

Ст. 41—42. Все отразила прелыценья бесов и душиста добротой! II (Так говорит об ней Николай Карамзин, наш историк)…— Н. М. Карамзин, переехавший в 1816 г. для работы над «Историей государства Российского» и ее изданием в Петербург, сблизился с арзамасцами: «Здесь из мужчин всех любезнее для меня арзамасцы; вот истинная русская академия, составленная из молодых людей, умных и с та¬лантом»; «Сказать правду, здесь не знаю ничего умнее арзамасцев: с ними бы жить и умереть» (из писем Н. М. Карамзина к жене от 28 февраля и 3 марта 1816 г. // Карамзин Н. М. Неизданные сочинения и переписка. СПб., 1862. Ч. 1. С. 165).

В свою очередь, арзамасцы включили Карамзина в число почетных членов «Арзамаса» («почетный гусь Николай»), вручили ему на особом заседании общест¬ва почетный диплом, «бумажный и бренный символ того, что вечно и нетленно

(…) да послужит он для вас доказательством, что галиматья не всегда рождается от безумия и не всегда глаголет бессмыслицу» (Арзамас—2. Кн. 1. С. 349—350).

Ст. 45—46. Нам, как портным, сидеть на катке и шить на халдеев, II Сгорбись, ду-рацкие шапки из пестрых лоскутьев Беседных…— Халдеями арзамасцы называли чле-нов Российской Академии и «Беседы любителей русского слова». Это сатириче¬ское обозначение литературных противников многозначно: «земля халдеев» со столицей в Вавилоне—страна языческого идолопоклонства, «смешения и развра¬та»; халдеи—также жрецы и маги, объединенные тайным знанием в секту, под покровом которой процветают обман и шарлатанство («колдуны», «волхвы», «хал¬деи», «раскольники»).

Ст. 127. Звездная надпись сияла на них: Журнал арзамасский…—Далее в образе «китайских теней» предстают разделы предполагаемого журнала. Ср.: Политика. (…) Словесность. (…) Сочинения и переводы в прозе. (…) Сочинения и переводы в стихах. Критика. (…) Театр. Смесь. Всякого рода известия. Письма. Статья для благотворении (Арзамас—2. Кн. 1. С. 461—462).

Ст. 141. Тяжкий курдюк на скрипящих колесах,—Шишков седорунный…—А. С. Шиш¬ков (1754—1841)—адмирал, президент Российской Академии и председатель «Бе¬седы любителей русского слова», поэт, переводчик, автор «Рассуждения о старом