«упованье» — «желанье», ст. 30: «смя¬тенный дух» — «мой смутный дух», ст. 71: «бессмертный Кремль» — «державный Кремль», ст. 105: «народ, припав к ступеням Алтаря» — «народ, теснясь к ступе¬ням Алтаря». Здесь всюду поэт снимает излишнюю высокость стиля, придавая словам их жизненную простоту и психологическую точность.
В черновом автографе (л. 52) ст. 112—119 были вычеркнуты:
О! Сладкий час, в надежде, в страхе жданный! Гряди в наш мир, младенец, гость желанный! Тебя узрев, коленопреклонен, Младой отец пред матерью спасенной В жару любви рыдает, слов лишен. Перед твоей невинностью смиренной Безмолвная праматерь слезы льет!
Однако в печатном тексте они были восстановлены.
Ст. 82. На бой и честь скликал полки Донской…—Сборы Д. Донского перед Ку-ликовской битвой 8 сентября 1380 г.
Ст. 83. Пожарский мчал, сквозь ужасы и пламя…—Д. М. Пожарский (1578—1642), предводитель московского ополчения против польских интервентов 1612 г.
Ст. 86. Романов брал могущество державы…— Имеется в виду приход к власти в 1613 г. Михаила Романова.
Ст. 87—88. Вводил полки бессмертья и Полтавы II Чудесный Петр в столицу за со-бой…— Речь идет о вступлении Петра I в Москву после Полтавской битвы (1709 г.).
Ст. 91. Ужасный пир Кагула и Эвксина…— Имеется в виду победа русских над тур¬ками на реке Кагуле под предводительством фельдмаршала Румянцева (1770) и в тот же год—русского флота на Эгейском море (здесь неточно названном Эвксином).
Ст. 115. Младой отец пред матерью спасенной…— Великий князь Николай Пав-лович, будущий Николай I.
Ст. 118. Безмолвная праматерь слезы льет…— Императрица Мария Федоровна, вдова Павла I.
Ф. Канунова
Ответ кн. Вяземскому на его стихи «Воспоминание»
(«Ты в утешители зовешь воспоминанье…») (С. 98)
Автограф (ПД.№ 27.779)—черновой.
Впервые: Дамский журнал. 1823. Ч. 3. № 17. С. 174—175, с заглавием: «От¬вет князю Вяземскому на его стихи: Воспоминание*, с подписью: «Ж.»
В прижизненные собрания сочинений не входило. Печатается но тексту первой публикации. Датируется: апрель (до 17-го) 1818 г.
Ц. С. Вольпе указывает на существование двух автографов комментируемого стихотворения: черновая рукопись в Татевском архиве Рачинских (факсимиле в кн.: Верховский Ю. Н. Е. А. Баратынский: Материалы к его биографии. Пг., 1916. С. 12); беловой автограф, зафиксированный Н. К. Кульманом в описанном им аль¬боме гр. С. А. Самойловой (Кульман. С 1085, 1120).
Стихотворение Жуковского представляет собой ответ на стихотворение П. А. Вяземского «К воспоминанию», написанное в Варшаве, где Вяземский слу¬жил в канцелярии Н. Н. Новосильцева с весны 1818 г. (впервые: Дамский жур¬нал. 1823. Ч. 1. № 6. С. 234). В Поли. собр. соч. Вяземского (СПб., 1880. Т. 3. С. 319) это стихотворение ошибочно отнесено к 1823 г. но дате первой публикации).
15 апреля 1818 г. Вяземский писал из Варшавы А. И. Тургеневу: «(…) вижу те¬бя в кремлевской келье у отца Василия, читающего мои стихи „К воспомина¬нию»» (OA. Т. I. С. 100), имея в виду место жительства Жуковского в одной из ке¬лий Чудова монастыря во время пребывания двора в Москве (см.: ПЖТ. С. 181). Письмо Жуковского, в котором он послал Вяземскому свое стихотворение, дати¬ровано 17 апреля 1818 г.: «Я иногда прихожу от себя в отчаяние и готов послать за попом, чтобы велеть себя отпевать. Моральный рак ест мою душу; по крайней мере, в эту минуту сидит он в ней глубоко и портит все прошедшее, настоящее и будущее… все мне гадко. Доказательством этой гадости пусть будут мои стихи, ко¬торые я тотчас и написал по получении твоих прекрасных» (РА. 1896. Т. 3. С. 205). Это письмо позволяет точно датировать стихотворение Жуковского апре¬лем (не позже 17-го) 1818 г., на что впервые указал Ц. С. Вольпе (Стихотворения. Т. 2. С. 508).
Ст. 1. Ты в утешители зовешь воспоминанье…— Ср. первые стихи послания «К воспоминанию» П. А. Вяземского: «Прошедшего привет, воспоминанье! // Отра¬дой сердца посети!»
Ст. 4. И веры к будущему нет!..— К этому стиху в первой публикации издатель «Дамского журнала» П. И. Шаликов сделал следующее примечание: «То есть к бу-дущему времени, которое обыкновенно сулит какое-то счастие человеку. Изд.» Ср. также стих Вяземского: «Грядущего умолкнул голос льстивой».
Ст. 10—12. Однообразной жизни свет! ~ Угрюмый выглянул скелет…— Рифма «свет—скелет» является реминисценцией из стихов 94—96 послания Жуковского «К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину» (1814): «Страшись к той славе прикоснуться, // Которою прельщает Свет—// Обвитый розами скелет», которые были в созна¬нии Жуковского устойчивой аллегорией светской популярности и светской жиз¬ни. В ноябре-декабре 1815 г. он писал А. П. Киреевской из Петербурга: «Беспре¬станно уверяюсь, что я написал разительные истины в моем послании к Вяземско¬му и Пушкину. Нет ничего презрительнее той славы, которой все обыкновенно ищут! Обвитый розами скелет—выражение, разительно справедливое» (УС. С. 19); «Обвитый розами скелет Это можно сказать не об одной славе, но и о жизни, то есть о том, что называют жизнью в обыкновенном смысле (…), об этом хаосе све¬та—скелет! скелет! И посмотреть на него вблизи убийственно даже для самого уе¬динения! большая часть мечтаний должна погибнуть!» (УС. С. 21).
О. Лебедева
Молитва Русского народа
(«Боже, Царя храни!..») (С. 99)
Автограф (ПД. № 27783, л. 1)—беловой, без первой строфы.
Впервые: СО. 1818—с заглавием: «Гимн, петый воспитанниками Санктпе-тербургской гимназии на публичном экзамене».
В прижизненные собрания сочинений не входило. В С 5 опубликовано по¬смертно (Т. 12. С. 91—93)—с заглавием: «Народный гимн (1814 года)».
Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу.
Датируется: 1816—первая половина 1818 г.
Мнение К. К Зейдлица, что Жуковский после взятия Парижа «докончил нача¬тый еще в 1813 году известный народный гимн» (Зейдлиц. С. 67), не должно быть связанным именно с весной 1814 г., поскольку в СО (1815, №48) была напечатана лишь одна строфа (см. наст, изд., т. 1). К. К. Зейдлиц имел в виду шестистрофную «Молитву русского народа», появившуюся в СО в 1818 г. под явно редакторским заглавием, позволяющим датировать ее создание не позднее первой половины 1818 г.
После написания в 1833 г. Жуковским и А. Ф. Львовым «Русской народной пес-ни», ставшей государственным гимном, исполнялась как гимн и «Молитва русско¬го народа» с заменой первой строфы — «александровской» — на «николаевскую». Ст. 34 при исполнении получил иереогласовку, вкравшуюся со слуха в печатные тексты: вместо «Тайна земли!» — «Дай на земли…» (по аналогии со ст. 3).
Сравнительный анализ английского гимна «Боже, храни Короля», «Молитвы русского народа» и «Русской народной песни» см. в статье Л. Н. Киселевой «Ка-рамзинисты—творцы официальной идеологии (заметки о российском гимне)» (Тыняновский сборник. М., 1998. Вып. 10. С. 24—39).
Н. Серебренников
(БАСНИ ИЗ ЛЕССИНГА)
[2] Конь и Бык
[4] Алкид
[5] Дуб
[6] Соловей и Павлин [7] Пастух и Соловей [8] Меронс [9] Дар волшебниц
(С. 100)
Автограф неизвестен.
Копия (ПД. №27766, л. 2—4 об.) — каллиграфическим почерком, в отдель¬ной тетради, с разметкой ритмических ударений. При жизни Жуковского не печаталось. Впервые: Гофман. С. 150—153.
Печатается но тексту первой публикации, со сверкой но копии. Датируется: первая половина 1818 г.
Как было обнаружено нами, все 9 басен, написанных Жуковским гекзамет¬ром, являются достаточно точным переводом прозаических басен Г. Э. Лессинга (Lessing, 1729—1781) из трех первых книг его «Басен» (подробнее см.: БЖ. Ч. 3. С. 411—414).
Интерес Жуковского к басне проходит через всё его творчество, отражая эво-люцию эстетических и общественных взглядов художника. Его переводы басен Лафонтена и Флориана в 1806 г. (см. примеч. в т. 1 наст, изд.), статья «О басне и баснях Крылова» (1809) обозначили процесс эстетического и творческого пости¬жения законов и тайн басенного жанра. Очень рано в сферу этих интересов вхо¬дит и Лессинг как автор прозаических басен и «Рассуждения о сущности басни». Так, среди материалов для «Вестника Европы» появляется запись: «Лессинговы басни» (РНБ, on. 1, №79, л. 33). И позднее упоминание имени Лессинга и его прозаических басен сопровождает творческие поиски русского поэта.
Возобновление интереса Жуковского к Лессингу в конце 1810-х гг. было связа¬но с двумя почти одновременно возникшими факторами: намерением поэта изда¬вать «Собрание переводов из образцовых немецких писателей», о чем он сообща¬ет в письме 1817 г. Д. В. Дашкову (РА. 1868. №4. Стб. 837—843), и началом заня¬тий в конце 1817 г. с великой княгиней Александрой Федоровной по обучению ее русскому языку. Помимо этого Жуковский считал необходимым преподать члену царской семьи и некоторые важные с точки зрения просветителя и честного чело¬века правила, некоторые принципы, которыми должны руководствоваться люди, причастные к управлению государством. И если для воспитания частного челове¬ка могли быть успешно использованы житейские поучения стихотворных басен Лафонтена и Флориана, Глейма и Пфеффеля, то для лица, стоящего у кормила
власти, более подходили басни Лессинга, направленные против пороков общест-венных.
В большинстве переведенных Жуковским басен Лессинга действующими ли¬цами являются персонажи, олицетворяющие собой не частных людей с их обы¬денным существованием, а тех, кто наделен силой или талантом, либо облечен ка¬кой-то властью: горячий Конь, дикий Бык, Геркулес, Дуб, Соловей, Пастух, Орел, феи. Отсюда и нравственный урок, предлагаемый читателю, касается не частных, бытовых проблем, но нацелен на решение общих просветительских задач.
Оригинальные басни Лессинга оказались созвучны тем задачам, которые вста¬вали перед Жуковским-просветителем, мечтавшим стать «русским.поэтом в благо¬родном смысле сего имени», видевшим в поэзии силу, способную «иметь влияние на душу всего народа» (ПЖТ. С. 163), и стремившимся на практике осуществить утопическую мечту по воспитанию просвещенного монарха. Всё это и привело его к басне прозаической, стоявшей близко к притче, художественные возможно¬сти которой «лежат не в полноте изображения, а в непосредственности выраже¬ния, не в стройности форм, а в проникновенности интонаций» (Аверинцев С. С. Притча// Краткая литературная энциклопедия. М., 1971. Т. 6. С. 21.
Анализ текста басен показывает, что при переводе Жуковский стремился к максимально точной передаче оригинала. Он не вносит никаких поэтических ук-рашений, не стремится придать характерам персонажей большую живость, чем это есть в оригинале. Ни один герой не заменен другим в переводе, не изменена обстановка действия. Естественная замена некоторых слов и выражений нигде не носит принципиального характера, не меняет авторской оценки изображаемого. В переводе сохранена эпиграмматическая сжатость оригинала и неожиданные концовки басен.
Используемый Жуковским при переводе прозаических басен Лессинга рус¬ский гекзаметр с обилием хореических стоп и переносов создает впечатление сво¬бодно льющейся разговорной речи. В то же время наличие стихотворного разме¬ра превращает повествование в своеобразную ритмическую прозу, которой Жу¬ковский будет широко пользоваться при создании эпических произведений в 1830—1840-е гг.
«Лисица и обезьяна» — перевод басни «Der Affe und der Fuchs» (Кн. I. № 6).
«Конь и Бык» — перевод басни «Das RoB und der Stier» (Кн. I. № 9).
«Журавль и Лисица» — перевод басни «Der Fuchs und der Storch» (Кн. I. № 21).
«Алкид» — перевод басни «Herkules» (Кн. II. № 2). Последняя строка басни до-бавлена переводчиком, вероятно, не
